Деньги миледи

Глава 2

Роберт Моуди был молчаливым темноволосым человеком лет примерно около сорока. Его бледное, всегда тщательно выбритое лицо оживляли большие, глубоко посаженные, черные глаза. Замечательнее всего в его наружности были красиво очерченные губы, особенно в те редкие моменты, когда их трогала мягкая, обезоруживающая улыбка. Несмотря на неизменную замкнутость, все в нем располагало окружающих к доверию. По своему положению в доме леди Лидьяр он стоял несравненно выше прочей челяди. Он выполнял одновременно обязанности агента по благотворительности, секретаря и дворецкого — передавал по назначению пожертвования, составлял деловые письма, оплачивал счета, нанимал слуг, распоряжался пополнением винных погребов. Также ему разрешалось пользоваться хозяйской библиотекой, а завтраки, обеды и ужины подавались ему прямо в комнату. Права на все эти особые привилегии давало ему происхождение: Роберт Моуди был рожден джентльменом. Его отец — провинциальный банкир — разорился в какое-то из биржевых волнений, выплатил солидные дивиденды и умер изгнанником вдали от Англии. Роберт долго пытался удержаться на плаву, но судьба не благоволила к нему: за что бы он ни взялся, всюду преследовали его одни несчастья и неудачи. В конце концов он смирился и, позабыв былую гордость, согласился на место в доме леди Лидьяр, предложенное ему с чрезвычайной деликатностью. Близких родственников у него не осталось, друзей же и в лучшие времена было немного. Свободные от службы часы он проводил в печальном уединении собственной комнаты. Женщины из людской втайне недоумевали, отчего такой видный мужчина, за которого любая пошла бы не задумываясь, ни разу даже не попытался обзавестись семьей. Роберт Моуди не пускался ни в какие объяснения по этому поводу и по-прежнему держался со всеми одинаково сдержанно и ровно. Не сумев прельстить завидного жениха, женская половина дома, начиная от красавицы экономки и до последней горничной, утешалась гуманными предречениями, что-де «ничего, придет и его время».

— Ну, рассказывайте, что вы успели сделать! — потребовала леди Лидьяр.

— Зная, что вашу милость очень беспокоит состояние собаки, я прежде всего поехал к ветеринару, — как всегда, негромко заговорил Моуди. — К сожалению, его вызвали в какую-то деревню и…

Леди Лидьяр нетерпеливо отмахнулась:

— Бог с ним, с ветеринаром. Будем искать другого. Куда потом вы направились?

— К адвокату вашей милости. Мистер Трой просил передать, что будет иметь честь явиться…

— После, после, Моуди. Сейчас меня интересует вдова художника. Верно ли, что миссис Толлмидж с детьми остались вовсе без средств к существованию?

— Не совсем, миледи. Я встречался с их приходским священником — он как раз хлопочет по их делам…

— Вы что, упоминали мое имя? — в третий раз перебила дворецкого леди Лидьяр.

— Разумеется, нет, миледи. Я сказал, как и было уговорено, что действую от лица некой благотворительницы, которая оказывает помощь сильно нуждающимся. Мистер Толлмидж умер, ничего не оставив семье, — это верно. Однако у вдовы имеется небольшой собственный доход — фунтов семьдесят.

— Хватит им этого на жизнь?

— Вдове с дочерью, пожалуй, хватит, — ответил Моуди. — Но сложность в том, чтобы расплатиться с оставшимися от художника долгами и как-то поддержать на первых порах двух взрослых сыновей. Оба, я слышал, весьма прилежные молодые люди; да и всю семью Толлмиджей в округе уважают. Священник советует заручиться поддержкой нескольких влиятельных лиц и с их подписей начать сбор пожертвований.

— Никаких сборов! — возразила леди Лидьяр. — Мистер Толлмидж доводился лорду Лидьяру кузеном, стало быть, и миссис Толлмидж тоже родня его милости, хотя бы и не кровная. Да будь она ему хоть седьмая вода на киселе, я ни за что не позволю, чтобы для родственников моего покойного мужа собирали милостыню. Ох уж эти кузены! — воскликнула она вдруг, стремительно переходя от возвышенных чувств к низменным. — Право слово, перевертыши! То они вам самые что ни на есть братья, то, глядишь, метят чуть не в возлюбленные. Слышать о них не могу!.. Но вернемся к вдове и ее сыновьям. Сколько им нужно?

— Пятьсот фунтов покрыли бы все расходы, миледи. Если, конечно, удастся собрать такую сумму.

— Удастся, Моуди! Потому что они получат ее от меня. — Явив, таким образом, пример истинного великодушия, она тут же испортила впечатление от своего благородного жеста, ибо уже в следующих ее словах прозвучало откровенное сожаление: — Однако, Моуди, пятьсот фунтов ведь деньги немалые, правда?

— Да, конечно, миледи.

Дворецкий растерялся: даже зная широкую натуру своей хозяйки, он никак не мог предположить, что она возьмется выплатить всю сумму целиком. Леди Лидьяр тотчас почувствовала его замешательство.

— Вам не все об этом деле известно, Моуди, — сказала она. — Видите ли, натолкнувшись на заметку о смерти мистера Толлмиджа, я решила проверить, точно ли они с моим мужем состояли в родстве. Среди бумаг его милости я нашла несколько писем от мистера Толлмиджа и выяснила, что он приходится лорду Лидьяру кузеном. Так вот, в одном из этих писем содержатся чрезвычайно неприятные, беспочвенные обвинения в мой адрес — вранье, одним словом! — Разволновавшись, ее милость, по обыкновению, позабыла о достоинстве. — Да, Моуди, вранье, за которое мистера Толлмиджа, безусловно, следовало высечь! И я высекла бы его собственными руками, кабы муж мне в свое время все рассказал! И прочем, что теперь об этом толковать! — продолжала она, снова возвращаясь к лексикону великосветской дамы. — Несчастный был когда-то очень несправедлив ко мне, и меня наверняка неправильно поймут, начни я сейчас открыто помогать его семье. Напротив, представившись неизвестной доброжелательницей, я просто выручу вдову с детьми из беды и заодно избавлю их от унизительного сбора пожертвований. Лорд Лидьяр, будь он жив, поступил бы, думаю, так же. Мой бювар вон на том столе, Моуди. Подайте-ка его сюда, покуда у меня не пропало желание отплатить за зло добром!

Моуди без слов повиновался. Леди Лидьяр выписала чек.

— Отнесите это к банкиру и принесите мне пятисотфунтовую банкноту — отправим ее священнику с письмом от «неизвестного друга». И поспешите, Моуди! Я ведь не святая — глядите же, чтобы эта банкнота недолго дразнила меня своим видом!

С чеком в руке Моуди вышел из комнаты. Банк находился рядом, на улице Святого Иакова, и дворецкий должен был обернуться за несколько минут. Оставшись одна, леди Лидьяр решила заняться благородным делом составления анонимного послания к священнику. Но только она достала из бювара чистый лист бумаги, как в дверях появился слуга с докладом:

— Мистер Феликс Суитсэр!

Глава 3

— А, племянничек! — удивленно, но без особого радушия в голосе воскликнула леди Лидьяр. — Давненько ты к нам не жаловал! Сколько уж лет прошло? — все так же нелюбезно продолжала она, пока мистер Феликс Суитсэр подходил к ее письменному столу.

Однако смутить гостя было нелегко. Приблизившись, он галантно склонился над тетушкиной ручкой. Легкая насмешливость его тона сглаживалась милейшей шаловливой улыбкой.

— Помилуйте, дорогая тетушка, каких лет! — возразил он. — Взгляните на себя в зеркало и убедитесь сами: время стояло на месте, пока мы с вами не виделись. Вы превосходно выглядите! Когда же мы наконец отпразднуем появление вашей первой морщинки? Впрочем, я слишком стар и не доживу до этого дня.

Без приглашения усевшись в кресло поближе к леди Лидьяр, он с насмешливым восхищением окинул взглядом ее нелепый наряд.

— Очень удачный выбор! — объявил он с бесцеремонностью светского повесы. — Какие веселенькие цвета!

— Зачем пожаловал? — не обращая ни малейшего внимания на лесть, перебила леди Лидьяр.

— Единственно затем, чтобы засвидетельствовать свое почтение дорогой тетушке, — отвечал вольготно расположившийся в кресле Феликс, которого прохладный прием вовсе не обескуражил.