Страница 11 из 19
- Понятно, - невольно смутился Карс, представив, как бы он чувствовал себя на месте того, кого только что прилюдно назвали скопцом.
А потом все мысли разом исчезли. Он стоял рядом с Марой, смотрел на заострившееся личико, на чёрные волосы, раскиданные по серой поверхности одеяла, и понимал, что должен будет её покинуть. Карс не мог ждать, пока она придет в себя. Ему следовало срочно отправляться в Маори, с помощью двоюродного брата сообщить семье, что он жив и здоров, и начать распутывать клубок интриг, конец которого тянулся с посольского двора Йаги в Плессе.
Мэтресса мягко коснулась его плеча.
- Идите. Мы теряем время, ведь мужчинам негоже смотреть на тайные ритуалы Ариссы.
Карс повернулся к настоятельнице, 'надев' одну из своих самых доверительных масок. Взял её руки в свои.
- Сейчас мне нечем отблагодарить вас, мэтресса. Но я даю слово, что если вы вытянете её с того света, монастырь не будет ни в чем нуждаться! Как только я доберусь до Маори, куда мы направлялись, я пришлю за девушкой своих людей. А сейчас велите принести бумагу и чернила. Я напишу ей несколько слов и... покину вас.
Настоятельница улыбнулась.
- Верю тебе. Скажи хоть, как её зовут? Как зовут твою любимую?
- Гирами, - не задумываясь, ответил Карс.
Мэтресса осторожно отняла ладони от его горячих пальцев и вышла. Кайн ушёл за ней. Во всяком случае, в комнате без окон стало светлее - солнечный луч упал на дощатый пол из узкого стенного проема в коридоре.
Юноша снял с шеи серебряное кольцо на кожаном ремешке. Простое, почерневшее от времени, с полустёртым изображением паука на печатке, оно не привлекло внимания похитителей Карса, а мага, способного считать ауру кольца, среди них не оказалось. Не колеблясь, надел украшение на шею женщине. Наклонился и поцеловал холодные губы, провел пальцами по её щеке, плечу, груди... Сердце сжалось. Вот оно, пребывает на грани жизни и смерти - самое необычное приключение из всех, что случались с ним ранее.
Прошелестел жёсткий небелёный лён. Настоятельница остановилась в дверях, наблюдая. Только плащ из тонкой шерсти цвета индиго отличал её от обычных послушниц, две из которых пришли вместе с ней. Карс обернулся. Молча взял лист дешёвой бумаги, чернильницу. Набросал несколько слов, свернул листок, придавил стоящим тут же чугунным подсвечником без свечи. И вышел из кельи, более не оглядываясь.
Мэтресса любезно проводила его до ворот. Указала, как кратчайшим путем выйти к тракту, шедшему к границе с Киотиссией, благословила в дорогу и заторопилась к раненой девушке.
Через сутки Мара пришла в себя от света, танцующего на веках. Тёплые пальцы сквозняков ласкали обнажённое тело. Раскинутые конечности были тяжелы, на губах и языке ощущалась вязкая горечь. Она с трудом открыла глаза и сфокусировала взгляд на сводах возносившегося потолка. Резные черные капители поддерживали обводы из гнутых сосновых досок, источающих густой смольный аромат. Вокруг пылали зажжённые свечи и лампадки, нагретый воздух гудел множеством голосов, кружил голову густыми запахами.
Тонкая фигура, закутанная в синий плащ, присела рядом на корточки, заглянула Маре в глаза.
- Сознание вернулось к тебе, Гирами! - прозвучал мелодичный голос. - Пресветлая была благосклонна! Скорее всего, ты будешь жить, девочка, но яд слишком силён. Он будет вызывать боли и судороги, кратковременные потери сознания. Кто и чем так ранил тебя? Твое тело в шрамах и отметинах боёв - ты воин? Или та, что ходит тёмными тропами? Кто тот юноша, что принёс тебя сюда?
Мара прикрыла веки, спасаясь от потока вопросов. Воистину, настоятельница монастыря была женщиной опытной и... слишком любопытной.
- Я ничего не помню... - прошептала она в ответ, и ей не пришлось играть слабость - голос действительно прерывался.
- Это последствия отравления, - улыбнулась мэтресса, погладив её по спутавшимся волосам. - Сейчас сёстры отнесут тебя в купальню и помогут смыть ядовитый пот. А потом ты будешь спать, сколько пожелаешь. Покормить тебя я разрешу только завтра, а вот воды можешь пить сколько угодно.
Кажется, Мара ушла в небытие, потому что снова пришла в себя уже в бочке с тёплой водой. Две монахини шептались и хихикали за спиной, удерживая её за руки, не давая уйти под воду и иногда легко шлёпая по щекам, чтобы привести в чувство.
- Клянусь тебе, Гайра, это отметины пыточного инструмента! - говорила одна из них другой. - А вот следы хлыста, видишь? Когда я была девочкой, я часто бегала смотреть, как наказывают непокорных рабов на столичной Площади Слёз. Интересно, тот юноша тоже беглый раб? Представляешь, как это романтично - они полюбили друг друга и сбежали от хозяев, а он послал вслед наёмного убийцу, чтобы найти их.
- Глупости говоришь, Карина! - сипло отвечала вторая. - Лорду Тени делать больше нечего, как гоняться за беглыми. Да и не похожи они на беглых рабов. Ты видела, как держался молодой господин? Я не удивлюсь, если он сам владеет рабами, да не десятком, а сотней!
Мара зашевелилась, не желая больше слушать их бред, выпростала руки из цепких пальцев монахинь, окунула лицо в воду. А когда вынырнула, её глаза горели болотными огоньками в сумраке купальни.
- Оставьте меня! - резко приказала она, и монахини, поджав губы, покинули помещение.
Мара с трудом распрямилась, желая подняться на дрожащих ногах, но скоро оставила эти попытки. Завела руку за спину, ощупала место, куда попала отравленная стрелка лесничего. Порезы затянулись, однако под кожей угадывалось жёсткое уплотнение поражённой мышцы, отчего левая рука была ограничена в движении. Когда Мара попыталась сделать полный замах - скривилась и застонала от боли. В огромной дубовой бочке она сидела до тех пор, пока вода не остыла. Не было сил ни тереться грубой мочалкой из вервия, ни вылезать и укутываться в кусок чистого полотна, лежащий рядом на длинной скамье. Бредовые видения вновь принялись выкидывать фортели, туманя взгляд, иссушая губы и гортань. Мара попыталась встать. И опять безуспешно. Осознание собственной слабости приводило в бешенство, будило обрывки воспоминаний, которые она предпочла бы не видеть под горячими веками...
...Она лежала в зловонной яме, упираясь голой грудью в каменистое дно. Спина пылала свежими ранами от ударов кнута. Хвала Таи Талассе, длинные волосы скрывали лицо и от любопытных взглядов, и от яростного света полуденного солнца. Крики толпы над головой, насмешки и слова сочувствия сливались в неумолчный гул, подобный мерному шуму океана. В неподвижное тело впивались камешки, бросаемые мальчишками ради развлечения - небольшие, но болезненно ранящие кожу. Милосердные стражники затянули верх ямы сеткой с некрупными ячейками, чтобы камни причиняли неудобство пленнику, но не калечили и не убивали. Ведь убить непокорного раба можно было только по приказу хозяина, а вот унижать и мучить - сколько угодно. Впрочем, падали в яму и свежие ячменные лепешки, мелкие румяные яблочки и виноградные грозди - многие жители столицы, насладившись зрелищем на Площади Слёз, всё же жалели потом бедолаг, дерзнувших нарушить негласный свод правил. Толпа схлынула только поздно ночью - всем хотелось посмотреть на сумасшедшую, отринувшую в своей бесконечной гордыне милость самого шаггана. Раны на спине дёргало - это зарастали мышцы, глубоко рассеченные витым палаческим хлыстом. Но, несмотря на боль, Мара перевернулась, желая взглянуть в небо. Крирские звёзды казались алмазными каплями, стекавшими по тёмным щекам неба, чтобы упасть в подставленные ладони океана, в сонную колыбель и прохладу которого она стремилась сейчас всем сердцем. Изуродованное тело, измученное жаждой и жарой, родилось бы заново в солёной крови Таи Талассы, как рождались сейчас где-то внутри неё яростное чувство протеста, звериное желание свободы и горячая жажда чужой крови.