Страница 7 из 10
— Краски и ткани подобрать легко. Важно, чтобы тебе понравилось.
Ее сердце забилось от такой перспективы. Наконец иметь собственный загородный дом, старинное поместье. «Я выхожу за мужчину, а не за дом, — одернула она себя. — Любой дом можно изменить, а вот такого упрямого и прямолинейного мужа, как Каллум Чаттертон, вряд ли. Впрочем, надо думать об этом браке с точки зрения любви или даже привязанности. Это брак по расчету, удобный для обеих сторон. И придется привыкать к нему».
— Смотри, вон и он.
Каллум направил лошадей вверх, на гребень небольшого холма. Перед ними открылась красивая зеленая долина. Поля чередовались с небольшими рощами, а буковый лес венчал противоположный холм. Дымок поднимался из деревенских труб, а на склоне, прямо перед ними, стоял красивый кирпичный дом.
— Ну, что ты думаешь?
— Он выглядит таким… — София поискала слово, — чопорным и аккуратным. И на удивление симметричный.
Два окна по обеим сторонам входной двери, пять окон этажом выше и еще пять выглядывали из-под парапета на крыше. Подъездная дорога шла вокруг большой цветочной клумбы. Подсобные постройки располагались с обеих сторон дома, тоже с продуманной симметрией. Настоящий кукольный домик или домик, нарисованный ребенком.
— Тебе не нравится? — Каллум, наклонив голову набок, с любопытством наблюдал за выражением ее лица. — Для меня-то после Индии все выглядит как-то странно и непривычно. За исключением, конечно, родового гнезда — Холла, там я всегда чувствую себя дома.
— Может, посмотрим его изнутри?
— А это будет не слишком вызывающе? — спросил Кэл с самым серьезным видом, но она понимала, что он над ней посмеивается.
— Семь бед — один ответ. Поездка с тобой вдвоем в открытом экипаже — это уже легкомыслие, а войти в пустой дом одной, с мужчиной, разумеется, и вовсе предосудительно. Но я все-таки рискну — очень уж хочется взглянуть, как там внутри. По крайней мере, смогу потом посоветовать тебе кое-что, если ты затеешь ремонт дома. Твоегодома.
Каллум пустил лошадей шагом, они спустились с холма, проехали по деревенской улице, вызвав немало любопытных взглядов, и поднялись по дороге на соседний холм, спускающийся к воротам.
Вблизи впечатление изменилось. Издалека аккуратное и безупречно симметричное строение тонуло в запущенном саду, дорога заросла сорняками, окна давно не мыты. Каллум подъехал к пустой конюшне, привязал лошадей и, предложив спутнице руку, повел ее к входной двери.
— Последние жильцы съехали два месяца назад, — объяснил он. — Уилл не стал его сдавать, ждет, когда я сделаю выбор.
— Это похоже на вторжение. — Оказавшись в холле, София огляделась и вздохнула. — Мне так и кажется, кто-то сейчас выйдет и спросит, что мы здесь делаем.
— У меня такое же впечатление. — Кэл широко распахнул обе створки дверей. — Странно, правда? Когда здесь жила бабушка, дом казался таким уютным и гостеприимным. Комнаты очень хороших пропорций, с прекрасным видом из окон.
София последовала за ним:
— Надо осмотреть кухню и помещения для слуг.
Все выглядело очень неплохо. К ее немалому облегчению, Каллум не повел ее смотреть спальни.
— Очень хороший дом, — сказала она, когда они вернулись в передний холл.
— Но тебе не нравится.
— Разве во мне дело? — Она отвела глаза, чтобы избежать его испытующего взгляда. — А тебе?
— Не очень. Он немного… Угрюмый. Не представляю себе нашу жизнь здесь.
— А какие дома в Индии, на что они похожи? — спросила она, когда они направились к конюшне, — ей хотелось увести разговор от обсуждения брака.
— Европейцы живут в одноэтажных длинных строениях, называемых бунгало, с широкими тенистыми верандами с обеих сторон. На этих верандах они проводят обычно много времени. Когда я разбирался в тяжбах, то всегда сидел на веранде, а просители собирались во дворе передо мной. А по вечерам на верандах сидят за долгими беседами и прохладительными напитками.
Широкие окна прикрыты легкими жалюзи, пропускающими воздух, — продолжал он рассказ, — и легкий бриз гуляет в каждой комнате. На потолке огромный вентилятор, его приводит в движение специальный слуга. Он сидит в коридоре и дергает за веревку пальцами ног. Двери ванной выходят прямо на улицу, водонос может вносить туда воду с улицы, а потом уносить использованную. Кухни стоят отдельно — из-за жары и риска пожара. Слуги там очень дешевы, и поэтому европейцы быстро привыкают к ленивому образу жизни, — добавил он.
Вряд ли сам Каллум способен вести праздную жизнь. Сейчас, выздоровев после потрясения, он казался ей сгустком энергии. Или это было вызвано его нетерпением, подстрекаемым ее нерешительностью.
— Только подай знак, и тебя отнесут куда пожелаешь. Ты протягиваешь руку за стаканом, и кто-то тут же вкладывает его тебе в руку. Ты что-то забыл, и, увидев твою недовольную гримасу, слуга бежит за этой вещью с таким видом, будто виноват он, а не ты. Некоторые мэмсахибы — жены европейцев — постоянно бранят своих поваров, требуют, чтобы они готовили английские блюда. Лучше сразу привыкнуть к индийской кухне — это все упрощает.
— Значит, тебе понадобится индийская кухня и в Англии? — спросила София и подумала, до чего будет сложно объяснять несговорчивой английской кухарке или самонадеянному французскому повару, как готовить экзотические блюда, о которых и она сама не имела представления. «О чем ты думаешь? — одернула она себя. — Это не твоя проблема. Пока не твоя».
— Я всегда могу нанять себе повара-индийца, если захочу, — ответил он.
— Разумеется, — вежливо согласилась она и вдруг заметила в его глазах огонек, как будто он прочел ее мысли. — Ты снова дразнишь меня? Думаешь, я примеряю к себе твои возможные причуды?
— Причуды? Но приготовление пищи — одна из важнейших сторон жизни. Почти самая важная.
— А что важнее? — спросила она. — О нет, не отвечай. Я уже поняла.
— Не представляю, о чем ты подумала, — невинно отозвался он. Слава богу, он обладал чувством юмора, даже если использовал его лишь для того, чтобы ее поддразнивать.
Она вспоминала, какими были братья десять лет назад. Даниэль часто смеялся и шутил. Он ничего не принимал всерьез, разве что тогда, когда они оставались вместе. Каллум, вырастая, становился серьезнее, спокойнее. И делался более скрытным. А может, просто не хотел вмешиваться в дела брата.
Он и не вмешивался в их роман до того последнего дня, когда перед отъездом пытался отговорить ее от обручения. Почему он сделал это? В тот момент она была слишком возмущена его вмешательством, слишком расстроена отъездом Даниэля, чтобы задуматься над словами Каллума. Он был настойчив и, видимо, руководствовался интересами более легкомысленного брата. Любовь долго не продлилась — во всяком случае, с ее стороны. О чувствах Даниэля она могла только предполагать.
София отогнала воспоминания, снова вернулась в реальность и увидела, что они едут по лесной дороге, начинавшейся позади дома.
— Как здесь красиво и таинственно! — сказала она, когда после солнечного света они въехали в густую тень. По сторонам стояли огромные буки, их гладкие серые стволы поднимались вверх, как колонны у входа в кафедральный собор. Многочисленные тропинки вели в глубь леса.
— Мне захотелось взглянуть, что здесь осталось с тех времен, когда я бывал тут ребенком.
Дорога стала шире и, свернув направо, вывела их на открытое пространство. Слева открывался вид на долину, оттуда мощеная дорога выводила к главному шоссе. Справа стоял дом. Он напоминал некий живой организм, накрепко связанный с окружающей природой, как будто корнями врос в землю… Дом из мягкого розового кирпича украшала отделка из белого камня, возможно украденного из руин какого-нибудь замка. Тут и там виднелись остатки дубовых рам, погнутых временем. Крыша из шиферной плитки со множеством каминных труб заросла мхом.
— Какая прелесть! — восхищенно воскликнула София и, не отдавая себе отчета, взяла Каллума за руку, на мгновение их пальцы переплелись. Как жаль, что руки были в перчатках! Ей захотелось ощутить его кожу, узнать, теплая она или холодная, почувствовать, как бьется пульс. Она легонько пожала его пальцы, чтобы он разделил с ней восхищение.