Подкидыш

Инквизитор коротко рассмеялся и махнул рукой, отпуская Луку, а потом, когда за юношей уже закрылась дверь, пробормотал себе под нос, собирая на столе бумаги и отодвигая тяжелое кресло:

– А что, если я действительно собираюсь послать в широкий мир эльфийского подменыша, чтобы он наносил на карту те места, где существуют самые разнообразные страхи? Право, это была бы поистине замечательная шутка – лучшая в обоих мирах, видимом и невидимом! Дитя эльфов среди братьев моего ордена! Дитя эльфов, составляющее карту людских страхов!

Замок Лукретили, июнь 1453 года

Примерно в тот же день, когда Луку вызвал на допрос магистр неведомого ему ордена, в фамильной часовне замка Лукретили, милях в двадцати от Рима, сидела в роскошном кресле молодая женщина. Ее синие глаза неотрывно смотрели на прекрасно выполненное распятие; светлые волосы были небрежно заплетены в косу, спрятанную под черной вуалью, а бледное лицо выглядело напряженным. Одинокая свеча в чаше розового хрусталя мерцала на алтаре; в полумраке, окутывавшем часовню, неторопливо отправлял необходимые обряды священник. Затем юная женщина опустилась на колени и, крепко сжав руки, стала истово молиться; она молилась за своего отца, который в данную минуту у себя в спальне из последних сил сражался со смертью, но видеть родную дочь упорно отказывался.

Дверь в задней стене часовни неслышно приоткрылась, и внутрь осторожно проник брат коленопреклоненной девушки, тихонько подошел к ней и опустился рядом на колени. Она лишь искоса на него глянула и тут же заметила, что его лицо – красивое, темнобровое, обрамленное черными кудрями – искажено горем.

– Он умер, Изольда, умер! Упокой, Господи, душу его.

Бледное лицо девушки исказилось, и она, пряча его в ладонях, воскликнула:

– Неужели он так и не захотел меня увидеть? Даже под конец?

– Нет, он не желал, чтобы ты видела его страдания. Говорил, что лучше уж ты будешь помнить его здоровым, полным сил, как всегда прежде. Но его последние слова были обращены к тебе: он благословлял тебя и до последней минуты думал о твоем будущем.

Изольда покачала головой.

– Не могу поверить, что он так и не захотел сам благословить меня!

Ее брат Джорджо отвернулся и стал что-то говорить священнику. Тот, выслушав, сразу же поспешил к двери, а вскоре Изольда услышала звон большого колокола, возвещавший, что знаменитый крестоносец дон Лукретили скончался.

– Я должна помолиться, – тихо сказала брату Изольда. – Ведь теперь его тело перенесут сюда? – Джорджо молча кивнул, и она решила: – Сегодняшнюю ночь я буду бодрствовать. Посижу возле него хоть теперь, когда он мертв, ведь пока он был жив, он не допускал меня к себе. – Она помолчала. – А письма он никакого мне не оставил? Ни словечка?

– Нет, только завещание, – ответил Джорджо. – Однако он основательно продумал твое будущее. Даже на пороге смерти все его мысли были только о тебе.

Изольда молча кивнула; слезы так и лились из ее синих глаз; затем, молитвенно сложив руки, она стала просить Господа позаботиться о душе ее усопшего отца.

Всю ту первую долгую ночь после смерти дона Лукретили Изольда провела в безмолвном бодрствовании у его гроба, перенесенного в фамильную часовню. Возле гроба в почетном карауле, горестно понурившись, стояли с боевыми мечами в руках четверо адъютантов, заняв позиции точно с севера, юга, запада и востока. В часовне горели большие восковые свечи; их свет блестел в каплях святой воды, которой священник окропил крышку гроба. Изольда, вся в белом, до рассвета простояла перед гробом на коленях. Наконец, часов в шесть утра, священник пришел служить хвалитны, и только тогда девушка поднялась и позволила дамам отвести себя, усталую, в спальню. Там Изольде удалось даже немного вздремнуть, однако она и проснувшись оставалась в постели, пока брат не сказал, что ей нужно встать и сойти вниз, ибо наступило время обеда, а все обитатели замка непременно хотят видеть за столом хозяйку.

Изольда не колебалась. Ей с детства внушили верность своему долгу и своему большому дому, а также чувство ответственности перед теми людьми, что жили в замке и на землях, принадлежавших семье Лукретили. Она знала, что отец намеревался оставить ей и этот замок, и эти земли, и теперь чувствовала себя их полноправной хозяйкой и понимала, что отныне в ответе за них. Люди, конечно же, хотят, чтобы она заняла свое законное место во главе стола, хотят увидеть, как она с достоинством войдет в большой обеденный зал, даже если глаза ее будут красны от слез, которые она проливает, оплакивая горячо любимого отца. Они, конечно же, будут ждать, что она и в этот вечер сядет обедать вместе с ними. И сам отец, разумеется, тоже ждет от нее того же. Нет, она ни в коем случае не могла подвести ни отца, ни этих преданных ему людей!

Когда Изольда вошла в большой зал, там сразу же наступила полная тишина. Слуги, устроившиеся за раскладными столами и тихо беседовавшие в ожидании обеда, мгновенно примолкли. За главным столом сидели более двух сотен рыцарей; в большом камине жарко горел огонь, и дым кольцами поднимался к почерневшим балкам высокого потолка.

Увидев входящую в сопровождении трех ближайших дам Изольду, рыцари дружно встали, почтительно обнажив головы и низко кланяясь ей, дочери покойного дона Лукретили и наследнице этого замка.

Изольда надела темно-синее траурное платье и высокий конический головной убор с ниспадающей кружевной вуалью цвета индиго, скрывавшей ее светлые волосы; бесценный пояс из арабского золота туго охватывал высокую талию; с пояса на золотой цепочке свисали ключи от замка. Следом за Изольдой вошли ее компаньонки – впереди всех Ишрак, ближайшая ее подруга с раннего детства. Ишрак была в мавританских [4]одеждах – длинной тунике и широких шароварах, а голову ее и лицо полностью скрывала длинная легкая вуаль, так что видны были только глаза, очень внимательно смотревшие на тех, кто присутствовал в зале.

Изольда прошла вдоль столов, слыша, как слуги шепчут ей вслед благословения. Затем три ее компаньонки заняли места за «женским» столом, стоявшим чуть сбоку от главного, расположенного на возвышении, а сама Изольда поднялась по пологим ступеням на привычное место и… внутренне вздрогнула, увидев, что ее брат Джорджо сидит на том самом резном деревянном кресле, похожем на трон, которое всегда занимал их отец. Умом она понимала, что старшему брату и следует там находиться, однако ему заранее было хорошо известно, что этот замок унаследует она, Изольда, а значит, именно ей предстоит занять огромное отцовское кресло, как только завещание будет зачитано вслух. Но сейчас Изольда была настолько потрясена горем, что ей и в голову не пришла мысль о том, что, возможно, теперь она постоянно будет видеть брата там, где следовало бы сидеть ее отцу. Постигшее их горе было еще так свежо, что девушка не успела до конца осознать, что никогда больше отца не увидит.

А Джорджо ласково ей улыбнулся и жестом указал, чтобы она заняла место по правую его руку – именно там она обычно сидела рядом с отцом.

– Ты, конечно же, помнишь принца Роберто? – Слева от Джорджо сидел полный мужчина с круглым лицом, покрытым крупными каплями пота. После этих слов гость встал и, обойдя стол, почтительно поклонился Изольде. Она подала ему руку и вопросительно посмотрела на брата. – Принц Роберто специально прибыл, чтобы выразить нам сочувствие по поводу столь тяжкой утраты, – пояснил Джорджо.

Роберто поцеловал Изольде руку, и она с трудом сдержалась, чтобы не вздрогнуть, – таким противным было прикосновение его мокрых губ. А он смотрел на нее так, словно хотел шепнуть ей что-то на ушко, будто они обладали неким общим секретом, и не выпускал ее руки. Изольда отняла руку и шепнула брату на ухо:

– Странно, что ты пригласил к обеду гостя – ведь наш отец умер всего лишь вчера.

4

В Средние века в Европе маврами (мавританцами) называли всех мусульман.