Страница 13 из 58
Сон и явь, давние и вчерашние впечатления причудливо сплелись. Купер усилием воли стряхнул дремоту. И вновь память открылась, ясная и живая.
…Тогда, в 1941-м, к вечеру бойцы Купера прижали банду Цыгана к озеру, и вспыхнул жестокий бой.
Бой длился всю ночь. А она была сравнительно темной — безлунной и беззвездной, только вспышки выстрелов на мгновение вырывали из мглы фигуры бойцов. Когда же наступил рассвет, в приозерном можжевельнике, в зарослях камышовых обнаружили десятка два бандитских трупов да почти столько же раненых. Остальные, воспользовавшись темнотой, переплыли через озеро и скрылись в дремучем лесу.
И вновь то здесь, то там полыхали пожары, гибли под бандитскими пулями, ножами, топорами советские люди. «Цыган» лютовал. И так стремительно перемещалась с места на место, с хутора на хутор его банда, что оставался неуловимым.
Впрочем, недолго капитан Купер преследовал тогда «Цыгана». Немцы оккупировали Эстонию. И капитан уже сражался на подступах к Ленинграду.
Майор Гендрик Петрович, вернувшись с войны, не снял военной формы. Только цвет погон у него стал иным.
Не один год пришлось ему еще гоняться за врагом — по лесам и топям Эстонии. То в одном, то в другом месте вдруг показывали когти банды «лесных братьев». Свои воровские рейды в большой свет «братья» предпочитали делать в темноте, пока люди спят. Спала и семья нового парторга волости Иннувере, когда в дом ворвались лесные гости.
Гендрик Купер всю жизнь будет переживать заново эту страшную ночь в апреле сорок шестого. Тяжелые тучи словно придавили землю, въедливый мелкий дождь сек и сек лицо и руки. На открытой машине маленький отрядик чекистов и работников уездного отдела милиции с трудом пробрался к заброшенному перекрестку лесных дорог и выгрузился на мокрую, еще не совсем оттаявшую землю. Где-то поблизости была база орудовавшей в уезде банды. Накануне вечером стало известно, что на богатом хуторе Ильзе, принадлежавшем «серому барону» Прицке, побывал скрывшийся от советских властей племянник хозяина и долго беседовал с продавщицей местного кооператива Еленой Раамат. Возникло подозрение, что состоялась сделка об ограблении кооперативного магазина.
До хутора оставалось три километра. Гендрик Петрович с группой бойцов решил пройти их пешком, чтобы шум автомашины не спугнул бандитов. Через полчаса хутор был неслышно окружен. Какие-то люди в плащах с нахлобученными на головы капюшонами и автоматами за плечами на площади у магазина грузили в телеги ящики, сваливали мешки. Из соседнего домика, где жила семья парторга волости, слышался жалобный вой собаки.
Бандиты грузили товар молча. Только один раз из дверей магазина показался высокий человек в кепке, без плаща, и сердито крикнул кому-то:
— Да заткните ей глотку, черт побери!
И к домику парторга сразу бросились двое.
В этот самый момент с треском взметнулась красная ракета, и со всех сторон ударили наши автоматы. В наступившей внезапно тишине раздался голос, усиленный мегафоном:
— Бросай оружие, вы окружены!
Человек в кепке мгновенно скрылся в магазине, из окна резанул по кустам и придорожью ручной пулемет. Бандиты-грузчики тоже сорвали с плеч автоматы, кинулись под телеги. Там они и полегли, изрешеченные пулями.
Пулемет в магазине тоже заглох.
Брезжил рассвет, и это, видно, подстегнуло затаившихся в магазине бандитов. Они решились на вылазку. Вслепую строча из автоматов, швыряя гранаты, они через дворы метнулись к лесу. Трое были убиты уже почти на самой опушке.
Человек в кепке, раненный в ногу, спрятался за старым пнем и отстреливался до тех пор, пока не иссяк боезапас. Было уже совсем светло, когда он демонстративно приложил пистолет к виску и нажал курок. Но выстрела не последовало. Его взяли живым. Попался целеньким еще один. Крепко скрутили им руки, посадили в телегу.
Дождик кончился, хотя тучи по-прежнему низко и тяжело висели над землей. Из соседних крестьянских изб робко выглядывали дети, потом появилось несколько женщин, два старика. Но подходить к магазину они не решались, опасливо косясь на телегу, где под охраной сидели пойманные бандиты.
Гендрик Петрович с бойцами поднялся в домик парторга, возле которого все еще скулила невидимая собака, и застыл на пороге.
Полковник Купер прошел войну, видел испепеленные деревни, поверженные в прах города, пережил смерть многих и многих близких друзей, но даже сегодня, через двадцать с лишним лет, не мог вспомнить без содрогания то, что увидел в доме иннувереского волостного парторга.
Жена и четверо детей — от тринадцатилетней девочки до грудного младенца — были зарезаны опытной рукой, — кровавые полумесяцы рассекали каждое горло.
Сам парторг был в отъезде.
Возле телеги с бандитами уже толпился народ. Пришли люди с соседних хуторов, приехал председатель волисполкома. Бойцы с трудом сдерживали толпу, требовавшую самосуда.
Гендрик Петрович вышел из дома подавленный. Он и сам еле удерживал себя, чтобы тут же не полоснуть очередью по этим выродкам.
Кто-то уже успел сбить с вожака его серую кепку, и тут чекист узнал в нем старого знакомого. Тот же резко очерченный прямой нос и тонкие, крепко сжатые губы, непричесанная, разлохмаченная шевелюра цыганских кудряшек, иссиня-черных, как воронье крыло. И характерная, с изломом, сдвоенная складка между бровями. Гендрик Купер мысленно снял с этого человека начинавшую курчавиться бороду, надел на него офицерский китель — и ожила давняя картинка, увиденная в бинокль.
«Цыган» безразлично отвернулся от него.
…Если с Освальда Сиреля снять его нынешние усики и бороду, курчавым волосам вернуть их прежний цвет, — он станет похожим на «Цыгана», как двойник!
Ну, что за чепуха лезет тебе, Гендрик Купер, в голову! Каким же чудом бандит «Цыган» окажется вместе с тобой, бывшим чекистом, за одним праздничным столом в доме героя труда и вместе с тобой будет поздравлять хозяйку дома со счастливым днем рождения, желать ей всех благ и радостей? Как ему появиться на празднике у коммуниста-фронтовика, в завидном качестве доброго друга семьи? А потом — разве не сказал Гуннар Суйтс, что знает Освальда еще по истребительному батальону?
Гендрик Петрович понял, что теперь-то, при дневном свете, заснуть ему больше не удастся. Он встал и умылся холодной водой. Трезвый ум напомнил, что по делу «Цыгана», схваченного в Иннувереской волости, был вынесен приговор: расстрел! Правда, как раз в то время чекист Купер уехал учиться в Москву, но какое это имело значение?
В полдень, когда Гендрик Петрович по привычке читал один из новых томов военных мемуаров, под окном остановилась, как ему показалось, вчерашняя темно-бежевая «Волга». Но вышел из нее не Освальд, а Гуннар Суйтс. Он ворвался в дом шумный, большой, с сияющим лицом.
— Что, брат, домовничаешь, когда на дворе веселый день?
— Ты уже был у Освальда? Это его машина? — спросил Купер.
— Был у своего главного агронома Освальда Сиреля, — лукаво улыбаясь, объявил председатель колхоза «Партизан». — Вырвал-таки я его! Но машина, между прочим, своя, колхозная.
Вскоре под окном затормозила и вторая «Волга» — теперь действительно та, вчерашняя. Освальд Сирель явился лично.
— Но что же вы хотите от меня? — недоуменно пожал плечами полковник.
— Ты, Гендрик, мой самый близкий друг. Ведь не откажешься, надо думать, принять участие в товарищеском обеде? Имеется и повод: бюро райкома только что утвердило Освальда в новой должности.
Куперу ехать не хотелось. Но Сирель оставался для него неразгаданной загадкой. И он согласился. Поехали опять, той же лесной накатанной дорогой, которой возвращались с Освальдом минувшей ночью.
Этот день не принес Гендрику Петровичу ничего нового, кроме, пожалуй, некоторых фактических уточнений: он узнал, что Освальд и Гуннар в 1941 году, сразу после нападения фашистской Германии, хотя и встретились в одном истребительном батальоне, но вскоре расстались — в бою под Сидекюла Освальда ранило осколком мины, и Гуннар потерял его из виду. Освальд Сирель попал в госпиталь, был эвакуирован, позднее участвовал в боях на Днепре и в Белоруссии, осенью 1944 года демобилизовался.