Свой ключ от чужой двери

Инна Бачинская

Свой ключ от чужой двери

Все действующие лица и события романа вымышлены, и любое сходство их с реальными лицами и событиями абсолютно случайно.

Глава 1

Венчание

Народу в церковь Казанской Божьей Матери набилось как на ярмарку, яблоку негде упасть. Духота страшная, от запаха ладана, оплывающих свечей желтого воска, аромата духов и пота слезятся глаза и ползет щекотно бесконечная струйка вдоль позвоночника. Самое время почесаться: припасть к какой-нибудь твердой ребристой поверхности и всласть повозить по ней спиной. Козьма Прутков определил самое большое удовольствие – почесать там, где чешется. Прав был. Добавить нечего. Как и не обо что почесаться.

Принесла же меня нелегкая на это мероприятие! Стою, вспотевший, злой, сдавленный толпой. С одной стороны напирает моя бывшая коллега Рита Марковна Атаманенко, устрашающих размеров букет незабудок на ее шляпе норовит выколоть мне правый глаз, и я поминутно встряхиваю головой, как лошадь, замученная слепнями. С другой стороны подпрыгивает ее вечная соперница, первая красавица кафедры романо-германской филологии местного педагогического университета Зарецкая Инна Васильевна. Дамы друг друга терпеть не могут, но ради такого случая объединились и с удовольствием оседлали одну метлу.

– Вячеслав Михайлович, – драматический шепот Риты Марковны бьется в моем ухе, – как вы?

Она смотрит на меня соболезнующе, как на смертельно больного, потом переводит выразительный взгляд на Зарецкую. Та, повинуясь сигналу, немедленно вступает со своей партией и верещит мне в другое ухо:

– Мужайтесь, голубчик! Мы с вами!

Обе в восторге от происходящего до такой степени, что это становится просто неприличным. Головы дам крутятся, как на шарнирах – они твердо намерены ничего не пропустить и завтра же подробно отчитаться об увиденном перед кафедрой, деканатом, уборщицами и даже студентами.

Я с удовольствием убрался бы из церкви куда подальше, но, к сожалению, не могу. Положение обязывает. Сегодня в означенном храме венчается раба Божья Лия Нурбекова-Дубенецкая, моя бывшая жена, рабу Божьему Станиславу Удовиченко, моему другу, который ее у меня увел. Двое близких людей, продавших меня за тридцать сребреников. Каждый. Или в сумме? Между нами говоря, спасибо Стасу. Но об этом – потом. И вот вместо того, чтобы вызвать его на дуэль или хотя бы дать в морду, я, демонстрируя наши высокие отношения, заявился в церковь с каким-то паршивым, облезшим от духоты букетом и стою в первых рядах гостей на свадьбе, привлекая внимание окружающих ничуть не меньше, чем невеста в ослепительном белом туалете и пышной фате, символизирующей чистоту, и жених – торжественный, распаренный, толстомордый, в смокинге с бабочкой. Они венчаются, видите ли. Глубоко верующие, богобоязненные, не убий, не укради, не пожелай жены ближнего своего, не, не, не… Скромный блеск бриллиантов в свете электрических свечей на прекрасной шее, глазки потуплены, в руках скромный пучок белых орхидей, в облике невинность. Ха!

Две ведьмы по бокам от меня не упускают ничего из виду. Они ухитряются смотреть на меня, на Лию, на Стаса, на публику в церкви и друг на друга одновременно, навечно фиксируя в памяти туалеты, прически, ювелирные изделия и выражения лиц. Время от времени то одна, то другая награждают меня сочувствующим тычком под ребра, напоминая: «Мы здесь! Держись!» Как будто я, сдавленный обеими, как начинка бутерброда, могу забыть об этом!

Прекрасное лицо Лии сияет. Огромные темно-карие глаза туманятся чувством, чувственный вишневый рот улыбается, безупречная фигура, чуть располневшая, удивительно женственна, пышная грудь в волнении вздымается. И орхидеи. Скромные, бело-зеленые, чистые, как помыслы младенца. И жених, мужественный, грузный, солидный, уважаемый столп общества. Отличная пара!

…Лия была моей студенткой. Папу-генерала Нурбекова перевели из Западной группы войск в наш военный округ. Я помню, как она впервые появилась на занятиях – восточная красавица, Шахерезада, Шемаханская царица, сладкая, как рахат-лукум, благоухающая, как все благовония Востока, с улыбкой, как… как… у всех райских гурий, вместе взятых. При взгляде на нее немедленно вспоминались хайямовские рубаи, что-нибудь вроде: «Счастлив тот, кто в объятьях красавицы нежной по ночам от премудрости книжной далек». Остальные девочки из группы сразу поблекли – куда им было до генеральской дочки! А та сразу положила на меня глаз. Во время занятий уставится своими бездонными бархатными громадными глазищами и загадочно улыбается. Но я, стреляный воробей, ноль внимания. Не она первая! Расхаживаю по аудитории, шучу с барышнями-студентками, размахиваю правой рукой с зажатой в ней пустой трубкой, левая в кармане твидового пиджака. Объясняю феномены теоретической грамматики английского языка. Тот еще курс, нужно заметить. Одни сослагательные наклонения чего стоят! Не до восточных красавиц.

Девчонки заметили ее пассы и мою индифферентность, радуются и злорадствуют. Так они ей и отдали своего любимца, полного иронии англомана с коллекцией обалденных пиджаков, включая один замшевый, интеллектуального спортсмена-перворазрядника по академической гребле, единственного приличного на вид преподавателя в нашем женском монастыре, которому к тому же не за семьдесят. Холостяка, между прочим.

Красавица метала стрелы взглядов, от которых останавливалось сердце. Я в ответ иронически приподнимал бровь. Она – флюиды обаяния, как кальмар чернила, я – еще более иронически заламываю бровь и «неуд». Вот вам! Она, бедняжка, даже растерялась с непривычки. Но сдаваться не собиралась. Отозвала войска, перегруппировалась, изменила тактику и начала боевые действия по всем правилам военного искусства. Папина дочка. Стала задавать вопросы. Ловить меня в коридоре и класть свою прекрасную ручку на мой рукав, в пустых аудиториях склоняться над непонятным местом в конспекте, щекоча ароматными завитками волос мое ухо, провожать домой, вызывая зависть до хруста шейных позвонков во встречных мужиках. То ей одно непонятно, то другое. А я, полный иронии, с трубкой, в клетчатом шарфе, стоял насмерть, как римлянка Лукреция [1], оберегающая свою честь. «Вы откройте учебник, – советую, – на странице семьдесят восьмой и почитайте. Очень ясно изложено, между прочим». Кстати, изложено отвратительно, но не будет же она читать учебник на самом деле! Лия из тех студенток, которые никогда ничего не читают. Разве что иллюстрированные журналы и рекламу.

После легких орудий Лия двинула против меня тяжелую артиллерию. Узнав адрес, явилась ко мне домой под дурацким предлогом озабоченности собственной успеваемостью. Снежинки таяли на бровях и в черной гриве и сверкали, как алмазы, лицо горело смущением, а глаза… в глазах – призыв и мольба. «Я вас слушаю», – сказал я сдержанно, устроившись за письменным столом напротив – в серебряной египетской пепельнице дымится трубка, сладкий дым табака висит в воздухе, мерцают благородной позолотой корешки книг… Антураж вполне, так сказать. И она, робкая и смущенная…

Продолжалась эта канитель полгода, после чего я сдался. Выбросил белый флаг и пал. На обеде у них в доме попросил ее руки и получил родительское благословение. Папа-генерал озадаченно поглядывал на меня, не зная, с какой стороны подступиться – сожаления о блестящем порученце из «своих», прежнем кандидате в женихи, смутно отражались на его крупном узкоглазом лице. Мама, удивительно моложавая дама славянских кровей, блондинка, была, кажется, рада.

1

Лукреция (ок. 500 г. до н. э.) – римская женщина, славившаяся своей красотой и добродетелью; ее образ был необычайно популярным в западноевропейском искусстве эпохи Возрождения.