Страница 109 из 123
Запах газовых рожков и опилок, треск хлыста инспектора манежа, старинные, с бородой, шутки клоунов, поразительные словесные выкрутасы продавца лимонада — вот те соблазны, перед которыми не устоять ни одному человеку на свете.
Уже долгие недели весь Хаустон был залеплен афишами и увешан знаменами шоу Барнума и Бейли, и, по мере того как приближалось первое представление, маленькие мальчики страдали от бессонницы и испытывали необычно сильную любовь к снисходительным дядям и старшим братьям, у которых водились деньжата.
Когда наконец наступил этот торжественный день, удовольствие от напряженного ожидания превращалось в наслаждение взахлеб наконец достигнутым.
Все люди начинают вспоминать о днях своего детства, когда приезжает цирк. Даже Сьюзан Б. Энтони впадала в какую-то мечтательную ретроспективу, когда видела, как на парад-алле эти животные ходят парами, по двое, и вспоминала о том далеком, далеком времени, когда она впервые увидела их в этом потопе, в течение сорока дней и ночей, когда беспрестанно повсюду лил дождь.
Уличный парад, начавшийся ровно в десять, был самым лучшим из всех, которые когда-либо видел Хаустон.
Процессия проходила определенную точку медленно, почти за двадцать минут. Клетки были все новые и лошади тоже, особенно некоторые великолепные особи. Все демонстрируемые публике животные были, как правило, в хорошем состоянии, а некоторые из них довели просто до совершенства свои роли диких зверей. Львы, однако, казались довольно старыми, у царей зверей наблюдались признаки телесного увядания. Человек, который находился вместе с ними в клетке, своим орлиным взором следил за ними, ничего не выпуская из вида. Это цирковое шоу имело двадцать слонов, только четырех тигров, но все это не отпугивало добропорядочных демократов. Ведь до выборов еще было далеко. Пышное зрелище с участием разных стран мира производило должное впечатление. Англия, Франция, Германия, Турция, Бельгия и другие страны были представлены всадниками в национальной униформе. Америка была достойно представлена шествием, в котором богиня Свободы сидела на троне, дядя Сэм вышагивал впереди нее, матросы по четырем сторонам, Джесси Джеймс и Ричард Крукер посередине. За ними следовали римские колесницы. Все мы восхищаемся предприятием «Барнум и Бейли» в области циркового искусства, но, как нам кажется, их реализм заходит слишком далеко, когда римские матроны времен Марка Аврелия погоняют колесницы по нашим улицам. Неужели девушка, рекламирующая сигареты, устала или все члены «Общества Ньюпорт» разобраны и им нечего показать более достойного нашего внимания?
Обычным гражданином подсчитано, что уличный цирковой парад наблюдали пятнадцать тысяч человек и, вероятно, от восьмисот до тысячи популистов.
Толпа, ожидавшая парад, была все той же обычной старой толпой. Тротуары на улицах были забиты красивыми девушками, пижонами, торговцами, клерками и крестьянами из провинции. Была там и женщина, жующая резинку и укачивающая орущего младенца на руках; была там и другая, с коляской, спокойно выслушивавшая ругань толпы и оскорбления в свой адрес со снисходительной улыбкой; был там и мужчина, который уверял всех, что, мол, все это одно и то же, что он все это видит уже сорок лет подряд.
Задул пронзительный холодный ветер, пошел холодный мелкий моросящий дождик, и один из дрожащих от холода египтян, едущих верхом на верблюдах, вспоминая о своей солнечной родине, наверняка говорил своим соотечественникам: «Беда, как хочется сейчас очутиться в кабаке не Тринадцатой улице, чтобы залить полпинты горячительной за воротник», а восточный человек справа от него с печальными глазами отвечал ему: «Ах, приятель, этот противный холод жалит меня, словно дьявол!»
Мистера Бейли на его шоу нет, зато есть другой мистер Джордж Бейли из «Даллас ньюс». Мистер Джордж Бейли не имеет ничего общего с цирком, если не считать, что он составляет для него афиши.
В час дня двери этнологического конгресса широко распахнулись, и разбухающая толпа ученых опустила руки в задние карманы за деньгами, чтобы вытащить оттуда ровно столько, сколько следовало отдать за билет.
Представление в цирковом шатре начиналось в два.
Выставка животных была просто первоклассной, а некоторые из завсегдатаев-мальчишек узнали своих старых знакомых. В самом центре шатра стоял стол для заключения международных сделок, за которым сидели представители индийских цирковых семей, сингалезских танцоров, островитян Фиджи, ратмалиатмов, старинных жителей Самоа и т. д.
Газетчик из «Пост» подошел к интеллигентно выглядевшему самоанцу и сказал:
— Ты, пригожий, но печальный в сердце, ссыльный с кораллового острова в Тихом океане, пляжи которого все время целуют волны, не скучаешь ли ты по своему дорогому, далекому дому?
Крупный самоанец бросил на вопрошавшего тоскливый взгляд и сказал на своем звучном туземном языке:
— Короче, парнишка! Нечего мне голову морочить. Закрой свою варежку, не то я огрею тебя вот этим настоящим боевым топором!
Это шоу отличается тем, что имеет самого замечательного карлика в мире. Его владельцы обещают крупную сумму за такого же другого. Он самый большой карлик, ныне выступающий перед публикой, — в нем роста почти шесть футов.
Там все видели и одного благочестивого, полного достоинства мужчину, который привел детишек посмотреть на животных. С кислым видом, в пальтишке, застегнутом на все пуговицы, он говорил малышу, которого держал за ручку:
— Видишь, Вилли, вот это животное называется леопард, о нем в Библии говорится, что «он не может менять своих пятен», вон тех больших черных точек.
— Нет, может, папа, — возразил Вилли, — минуту назад он был в дальней точке клетки, а сейчас перешел к нам поближе.
— Не святотатствуй, сынок, — сказал человек с кислым видом. — Пошли посмотрим в шатре на мадемуазель Мирс, как она скачет на восьмерке лошадей в своей знаменитой позе Трилби. Я хочу, чтобы ты изучил это благородное животное, я имею в виду, конечно, лошадь.
Еще один, весь накрахмаленный, мужчина в цилиндре и в белом галстуке привел с собой четырех или даже пятерых детишек. Все они стояли в цирковом шатре, он быстро объяснял им:
— Мои дорогие детки, вот это — львы, вот это — тигры, обезьяны, слоны, гиппопотамы и верблюды. Вы со всеми знакомы по картинкам в ваших книжках. А теперь пошли в другой шатер и полюбуемся там формами человека, самого благородного творения Господа — мадемуазель Мэттьи показывает свой номер на трапеции.
В цирке представление проходило одновременно на трех манежах. Акробаты, совершавшие прыжки и балансировавшие друг на друге, были очень хороши. Настоящим открытием для всех стал номер «наивысшей гибкости» в исполнении мисс Мод Эллингтон и мистера Г. Уэнтуорта. Дамы и господа, которые прежде смотрели на пластичность человека как на нечто довольно низкопробное и вульгарное, теперь были просто удивлены, поражены, с какой деликатностью, тактом и просто изысканным дипломатическим изяществом эти артисты забрасывали ноги себе за шею и выполняли шпагат.
«Самый великий наездник» в Европе, мистер Уильям Уоллет был на высоте и делил успех с наездником Хаггардом, помощником автора программы и цирковых афиш.
Артистки, которые, как говорилось в афишах, должны были ездить верхом на лошадях, с честью исполнили все свои подвиги. Все они были с обнаженными спинами и не только, в общем, скорее, смахивали на девушек, приехавших на пляж в Гальвестон, чтобы порезвиться в пенных волнах.
Иветта, единственная клоунесса на земле, вышла на манеж и вызвала взрывы смеха, засовывая руки в свои мужские брюки и стоя на одной ноге. К тому же она очень забавно показывала публике язык. Потом, попрыгав на другой ножке и доведя публику до конвульсий, она удалилась. Стоит ради этого посмотреть на Иветту, единственную в мире клоунессу.
Человек, который пришел, вероятно, в цирк с той улицы, на которой стоит салун, казалось, был просто очарован татуированным человеком с Борнео, который демонстрировал на себе громадное разнообразие орнаментов: розы, пейзажи, балерины, корабли и т. д.