Страница 24 из 50
– Андрюша, шути полегче. Не то оставишь меня безутешной вдовой.
– Тетя Люба, я не шучу. – Андрей выпрямился, потом подался к столу. – Это правда. Я на самом деле хочу продолжить давно начатое дело.
– Давно… начатое… дело? – прохрипел генерал.
– Конечно. Я ведь уже валял валенки в Сетявине. Получилось.
– Ты жил… в Сетявине? Брось, там дом давно завалился. Мы с Любой заезжали лет пять назад. Штакетины валялись, как рота пьяных солдат.
– А я их… протрезвил, – ухмыльнулся Андрей. – Они снова в строю. Были по крайней мере, когда я уезжал оттуда.
Генерал вытаращил глаза, потом расхохотался:
– Ты – и Сетявино! Ты – и валенки!
– Но почему, Михаил? – Любовь Николаевна возмущенно подняла голову. – Ты забыл, чем занимался мой дед? Значит, прадед Андрея? Я тебе рассказывала.
Генерал молчал. Потом скрестил руки на груди.
– А что, Андрей, вот этот твой выверт может оказаться самым правильным. Я почему пошел служить? Потому что все мужчины в нашем роду служили. При всякой власти. Видимо, в нас сидит какой-то нерв, которого нет в вашем роду. – Он указал на жену. – Ладно, не стану вторгаться в чужое пространство, Люба тебе все объяснит про нервы.
– Хотите, вам тоже сваляю? – спросил Андрей, испытывая неожиданный прилив благодарности к генералу. Он не ожидал столь явного одобрения, хотя уверял себя, что ему оно совершенно не важно.
– Еще бы. Конечно, – генерал кивнул. – Буду рад.
– А вам, тетя Люба, обещаю привезти парочку котов.
– Никаких кошек! – опередил жену генерал, которая уже открыла рот и снова закрыла с возмущенным лицом. – У меня аллергия на кошачий волос.
– Ми-иша, – простонала она. – Коты – это не кошки.
– А кто говорит, что кошки? У меня и на котов, и на кошек аллергия. Ты забыла?
– Дядя Миша, – Андрей крутил головой, с трудом сдерживая смех, – дядя Миша, коты – это короткие, без голенищ, валенки. В них приятно и уютно ходить дома.
– Правда? – На лице генерала возникло детское удивление. – Гм… Ну… ладно, таких котов я впущу в дом. А теперь, дорогой гость, прошу прощения. Меня ждут дела.
Когда Андрей и Любовь Николаевна остались вдвоем, она спросила:
– У тебя все в порядке, Андрюша?
– И да, и нет, – тихо ответил он.
– Я заметила по твоему лицу, ты постоянно о чем-то думаешь… постороннем.
– Да. Уже давно со мной такое. – Он усмехнулся.
– Женщина? Снова? – спросила она с сочувствием в голосе.
– Да, но совсем не то, о чем вы думаете. У меня перед ней… долг. Серьезный.
Любовь Николаевна побледнела:
– Неужели… ребенок?
– Нет. – Андрей отмахнулся. – У нее – нет.
Любовь Николаевна прыснула:
– А у какой-то… есть?
Андрей оторопело смотрел на тетку. В глазах светился такой интерес, что он расхохотался.
– Да кто их знает. Но пока не догнали. – Он подмигнул. – Нет, долг у меня даже не перед этой женщиной, а перед тем человеком, который ей задолжал.
– А теперь вы по-настоящему свободны от меня. – Они вздрогнули. Это генерал тихо открыл дверь и заглянул.
– Ты так торопишься удрать от нас? – спросила Любовь Николаевна у мужа.
Михаил Михайлович покачал головой:
– Просто я спешу сказать, что все вижу, поэтому оставляю вас наедине.
– Что такого необычного ты видишь? – спросила жена.
– Тетка жаждет поговорить с племянником. – Он деланно вздохнул и отвернулся.
– О чем, по-твоему, я хочу поговорить с ним… без твоих ушей? – Любовь Николаевна сощурилась.
– О чем не говоришь со мной уже лет тридцать, – сказал он. – О любви.
Жена засмеялась:
– Плохо считаешь, дорогой.
– Я ошибся? В какую сторону? – Он оживился и уже почти переступил через порог. Но вернул ногу обратно, за границу гостиной.
– Лет тридцать пять мы не говорим, – уточнила она.
– Вот как? – Генерал шире открыл дверь, ожидая уточнения. Он привык, что на самый простой, казалось, вопрос услышишь от Любы то, чего никак не ждешь.
– Потому что с тех пор, как мы поженились, мы не говорим о любви. – Она сделала ударение на слове «говорим».
– Дальше не надо, – расхохотался генерал. – Я понял, догадался. Я тоже смотрю телевизор после полуночи. – Он подмигнул Андрею. – Там показывают, чем занимаются, когда женятся. Какова у тебя тетка, да? Будь настороже, охраняй границы… дозволенного, мой юный друг.
Отсмеявшись, генерал снова закрыл дверь.
– Итак, я слушаю дальше, – сказала Любовь Николаевна докторским тоном. Она положила руки на стол, подвигала пальцами. Россыпи яркого солнечного света пробежались по рукам, соскользнули на голубую скатерть.
– Как прожекторы на море, – пробормотал Андрей и поморщился.
Она сцепила пальцы.
– Знаю, такие камни нужно носить вечером, но не могу себе отказать. Слаба. – Она наморщила нос. – Драгоценные камни любят вечерний свет. Но что такое вечер? Это кухня, это телевизор… Я надеваю их на работу. Берешь больного за щеки, заглядываешь в глаза, а между делом любуешься ими. – Пальцы с короткими ногтями заплясали по скатерти.
Андрей передернул плечами. Как похоже на тот стук, с которым навалились на борт краболова багры…
– А… Михаил Михалыч снова чем-то занят… особенным? – осторожно спросил Андрей.
– Своей библиотекой на сей раз. Проводит инвентаризацию, я бы назвала это осмотром внешних покровов и пальпацией. – Она засмеялась. – Хочет поделить книги межу сыновьями. Но и себя не забыть. Стало быть, на троих. – Она усмехнулась. – Никуда не денешься от русской традиции ни в чем. Троица – вечный символ.
Андрей рассказал ей все. Любовь Николаевна не прерывала.
– Я потрясена, Андрюша. Ты говоришь, что Юрий Орлов из тех парней, кого учили быть агрессивным? – Она помолчала. – Для того чтобы этому научить, нужно иметь задатки в характере. Иначе ничего не получится.
– Когда он узнал, что я удрал из училища, он мне позавидовал. Сказал, что морская пехота сломала ему жизнь. Как только вспомню его на палубе, со вспоротым животом, – Андрей закрыл лицо руками, – и его голос: «О-о-о», – снова мороз по коже. Ну почему он кинулся на них? Ведь никто, кроме него, пальцем не шевельнул! Все жить хотят.
– Понимаешь, – Любовь Николаевна забарабанила по столу, – есть такой вид самонаказания, когда человек жаждет опасности. Он перестает избегать ее. Был бы кто-то, ради кого он мог жить, или что-то… Но он отвязал себя от Ольги. У него нет профессии, дела…
– А вы не знаете, как тренируют морпехов?
– Точно не знаю, – сказала она. – Но я знаю, чем можно вызвать повышенную агрессию.
Андрей подался к ней.
– Существует инъекционный тестостерон. Его применяли еще немцы для повышения агрессии у солдат. Скажи, как тебе показалось, он был крепким, здоровым человеком?
– Вполне. Но его часто мучило горло. Он лечил его стрептоцидом, говорил, старый солдатский способ. Разомнет в ложке и сыплет на больное место. А раньше, до армии, никогда ничем не болел.
– Интересно, – заметила Любовь Николаевна. – Ученые проводили исследования иммунитета. Обнаружили, что у агрессивных людей иммунная система очень крепкая, она прекрасно приспособлена для борьбы с инфекцией. В крови агрессивных мужчин больше лейкоцитов, а они отвечают за уничтожение микробов в организме. Значит, мы должны считать, что морские пехотинцы, отобранные с помощью тестов на агрессивность в том числе, не должны чихать и кашлять. До сих пор ученые не знают причин этому. Предполагали, – продолжала она, – что у них больше тестостерона в крови. Этот половой гормон считается свидетельством мужества. Проверили, как соотносится уровень тестостерона в крови и иммунитет. Но оказалось, что этот половой гормон ослабляет иммунитет. Понимаешь?
– А они думали – наоборот? – спросил Андрей, который внимательно следил за ходом мысли Любови Николаевны.
– Я изучала эту тему, – сказала она, – когда начинала после института работать со спортсменами. В общем-то из-за твоего отца, моего брата. Я даже работала спортивным врачом в команде велосипедистов-шоссейников. Должна сказать, – она вздохнула, – в последнее время спорт стал полем сражения фармацевтов. Сейчас в ходу стимуляторы центральной нервной системы. Они снимают предохранители, которые не позволяют организму расходовать свои резервы. А если их убрать, то при сверхвысоких нагрузках спортсмен черпает силы из неприкосновенного запаса. Не удивлюсь, если их попробовал и твой знакомый.