Страница 9 из 295
— Мы вас, ангелы земные, так склоним к пороку, — усмехался Сергей, а Павел Арсеньев, шутя, грозил ему пальцем.
Одним днем, когда Сергей сидел за роялем и наигрывал легкую мелодию, а Павел обсуждал с матерью Юлии приготовления к венчанию, которое должно было состояться этой весной, подруги сидели у окна и разбирали нитки для вышивания. Внезапно Юлия тихо проговорила:
— Не смотри на него так.
Марина вздрогнула от неожиданности и перевела взгляд на подругу.
— Как?
— Так, словно ты умираешь от жажды, а он — драгоценный глоток воды, — Юленька вздохнула и положила ладонь на руку Марины. — И я сильно опасаюсь, что не только я заметила это. Ты ведь знаешь, пойдут сплетни — не оберешься беды. Я понимаю тебя, душенька, но это… это все так безнадежно. Ты отвадила от себя почти всех своих поклонников. Что ты будешь делать дальше?
Марина помолчала мгновение, а потом вновь вернулась к работе.
— Я не знаю, Жюли. Не дави на меня, пожалуйста, довольно с меня маменьки с ее наставлениями. Если бы не Софья Александровна, давно бы перессорились с ней, право слово. Я…
— Барышни, позвольте прервать вашу столь милую беседу, — окликнул их от рояля Загорский. — Дело в том, что я тут обнаружил премиленькую вещицу, принадлежащую одной из вас.
Он поднял руку, и девушки увидели, что он держит в руке альбом, до этого момента лежащий на рояле.
— Ах, Марина Александровна, я читаю вас, как открытую книгу. Судя по вашему румянцу, это ваш. Вы позволите? — получив легкий смущенный кивок, Загорский открыл первую страницу. — Боже мой, какие рифмы! Какие стансы! А вы коварная покорительница сердец юных представителей бомонда, Марина Александровна. Сколько же тут излияний разбитых сердец! — князь шутливо погрозил ей пальцем, и Марина покраснела пуще прежнего. Весь ее альбом был исписан признаниями и комплиментами ее поклонников, возомнивших себя непризнанными поэтами. Там было довольно много стихов с такими наипростейшими рифмами или вовсе без оных, что не могло не позабавить такого человека, как Загорский. Марина поняла это по тону его голоса, и ей стало неловко за свой альбом.
— Пожалуй, и я оставлю свой след здесь вам на память, — Сергей переместился за бюро с альбомом в руках. — Надеюсь, вы не против?
— Отнюдь, — Марина несмело улыбнулась ему. — Я буду польщена.
Так в альбоме появились те самые надпись и рисунок, страницу с которыми Марина впоследствии не раз открывала и просматривала. Тогда ей показалось, что все это было сделано не просто так, что это — скрытый намек на тайные чувства. Ее большое воображение и влюбленное сердце не позволили рассудку робко возразить, и вскоре Марина решилась на то, на что никогда бы не пошла, не будь она так слепа в своей любви.
В первые же дни после поста был дан большой бал у князя М***. Обещалась быть великокняжеская чета, поэтому в тот вечер в дом М*** съехался весь свет. Маринино сердечко билось при входе в залу в невольном предвкушении — он будет здесь, он обещался нынче днем заехать, и ей казалось, что сегодня что-то должно обязательно произойти. Какое-то чувство неясной тревоги и волнение терзали ее.
Спустя несколько минут после их прибытия на бал князь Загорский действительно подошел к их небольшой компании (Марина, Жюли, Арсеньев и пара поклонников Марины), завязался светский разговор и банальный обмен любезностями. Марина не принимала в нем участия. Девушке так не хотелось прерывать столь скорый миг их встречи, что она пропустила уже три танца, сославшись на легкое головокружение. Она то и дело посматривала на Загорского из-под ресниц, и сердце ее трепетало, словно птичка в клетке. Он был так красив, так ослепительно улыбался своим собеседникам, что она совсем забылась в любовании им и очнулась лишь, когда заиграли вальс, и Павел Арсеньев провел мимо улыбающуюся Юленьку.
Краем глаза Марина увидела, что один из ее поклонников, танец с которым согласно ее бальной книжке должен был быть этот вальс, направился к ней, и быстро, ни секунды не раздумывая, положила сложенный веер на рукав мундира Сергея, уже собравшегося было откланяться.
— Пожалуйста, пригласите меня… — тихо прошептал ее голос, но он услышал ее, судя по тому, как напряглось его лицо.
— Марина Александровна… — начал Сергей, но Марина подняла голову и посмотрела прямо в его глаза. Нет, молили они, не отказывай мне.
— Марина Александровна, — князь склонил голову в быстром поклоне и слегка прищелкнул каблуками. Девушка присела в реверансе и приняла предложенную ей руку, даже не взглянув на мать для одобрения, как того требовало ее воспитание. Она спиной чувствовала ее гневный взгляд и понимала, что ее ждет дома за подобную выходку.
Тем временем они уже вышли на танцевальную площадку, где их появление было встречено откровенно любопытными взглядами и перешептываниями. Марина испуганно задрожала, только сейчас осознав, что натворила.
— Тише, — князь крепче стиснул ее руку, и развернул к себе лицом. — Обещаю, я не отопчу вам ноги.
С этими словами они завальсировали по зале.
Князь не обманул ее. Танцевал он превосходно. Тепло его рук, его близость кружили Марине голову, и постепенно она расслабилась. Все было так, как во многих ее снах: он, она, прекрасная музыка, их танец… Марина то и дело смотрела в глаза князя, встречаясь с его взглядом, слегка удивленным, но в то же время безмятежно спокойным.
— Право, вы — удивительное создание, — тихо сказал ей Загорский в конце вальса после вежливого поклона и, едва держа кончики ее пальцев на склоне руки, повел к ее родственницам, одна из которых просто испепеляла его взглядом. Он поздоровался с обеими дамами, но Анна Степановна, презрев условности, демонстративно руки ему не подала, и Сергей поспешил откланяться.
— Что ты творишь, глупая девчонка? — прошипела Марине мать, но Софья Александровна остановила начинающуюся ссору:
— Помилуйте, Анна, потерпите с упреками. На нас сейчас все смотрят.
— Но дома я тебе устрою…— смирилась мать.
Марина покорно приняла неизбежное и, сделав неглубокий реверанс матери и тетке, вновь влилась в ряды танцующих с подошедшим за время их диалога поклонником. Ей совсем не хотелось сейчас обсуждать произошедшее с кем-либо, поэтому она упорно хранила молчание все время до тех пор, пока они не покинули бал после ужина. Ее поклонники, удивившись ее неожиданной молчаливости и грусти, недолго пребывали в недоумении — один из них, будучи оскорбленным ее пренебрежением во время того самого вальса, умышленно намекнул в кружке завзятых сплетниц о румянце Марины на балу и о возможной его причине. К концу вечера намеки превратились неведомым образом в лживую осведомленность, и сплетня была запущена в гостиные и бальные залы Петербурга.
Вернувшись с бала тем временем, Анна Степановна сослалась на жуткую мигрень, причиной которой являлась «эта невоспитанная нахалка, совсем потерявшая разум», и, отложив расправу с дочерью «назавтра», гордо удалилась к себе.
Благодарная судьбе за передышку, Марина до первой зари не смогла сомкнуть глаз. Ее переполняли чувства, они распирали ее грудь, затрудняя дыхание, и рвались наружу. Она в который раз вспоминала последние слова Загорского, и надежда на ответное чувство пышным цветком распускалась в ее душе. Каждую минуту она вновь и вновь воскресала в памяти памятные ей мгновения последних недель, и, воспитанная на романических книгах, она уже предопределила мысленно дальнейший ход событий. Как истинная смолянка, Марина и не думала о том, что предмет ее обожания имеет на этот счет свое собственное мнение, за что и поплатилась в дальнейшем.
При первых лучах солнца неожиданно к Марине пришло желание вырваться на свободу из тесных стен дома, на свежий воздух. Она быстро и как можно бесшумно, чтобы не разбудить спавшую в гардеробной Агнешку, натянула платье для верховой езды и теплый жакет и спустилась в конюшню. Заспанный Федор, конюх и по совместительству кучер, оседлал кобылку Марины, недовольно бурча, что «будят ни свет, ни заря; честные люди в это время спят сладким сном…».