В тебе моя жизнь...

«Будьте на охоте», — написала она, и его сердце трепетало каждый раз, когда он вспоминал ее записку. Значило ли ее желание увидеть его нечто большее? Или он сам себе придумывает, выдает желаемое за действительное?

Задумавшись, он чуть было не проехал мимо Загорского, спешившего куда-то ему навстречу. Тот, заметив графа еще издалека, направил свою лошадь прямо на него, чтобы он не смог избежать встречи. Едва он подъехал ближе, как Анатолю бросились в глаза немного помятый и испачканный мундир, красные от недосыпа и выпивки глаза, растрепанные волосы.

— Доброе утро, Серж. Бурная ночь? — поинтересовался Анатоль у друга.

— Весьма. Давненько мы так не куролесили, как нынче ночью, — улыбнулся Сергей. — Моя голова трещит так, словно в ней сидят маленькие кузнецы и старательно что-то выковывают. Мы были нынче сначала в трактире этого пройдохи Шаркни, славное там жаркое, скажу я тебе. Наконец-то старый француз сменил повара.

Сергей вдруг прервался и, зажмурив глаза, подставил лицо ласковому, еще не жаркому утреннему солнышку. Он выглядел таким умиротворенным в этот момент, что Анатоль не преминул заметить это.

— Я умиротворен, потому что наконец-то примирился с собственной натурой. Мой разум победил гордыню.

— Не разум победил твою гордыню, а вино, — рассмеялся Анатоль. Короткая записка Марины привела его в некое состояние довольства всем и всеми, и его хорошее настроение казалось, ничто не могло повредить. — Твое счастье, что я встретил тебя, а не твой командир или тем паче, великий князь. Ты же знаешь, он любитель утренних прогулок верхом. Иногда мне даже кажется, что он специально выезжает так рано, чтобы подловить таких вот загулявших офицеров, как ты.

— В таком случае, позволь откланяться, — шутливо поклонился ему Загорский. — Поеду отосплюсь, благо не надо в полк ни сегодня, ни завтра. Тем более, завтра я должен быть свеж, как никогда. Обожаю гон, а с дурной головой там делать нечего.

— Ты тоже приглашен на охоту? — спросил, нахмурившись, Анатоль.

— Да, и ожидаю от нее крупной добычи, — хищно улыбнулся Загорский. Воронин, видя его улыбку, рассвирепел. Сотни раз он видел ее в те моменты, когда тот говорил о предстоящей победе, но несколько в ином виде охоты. Мысль о том, что князь рассматривает Марину в виде своего очередного трофея, уязвляла Воронина.

— Оставь ее, — вдруг вырвалось у него. С лица Загорского моментально сошла улыбка. — Оставь, разве ты не видишь, она другая.

— Она другая, не спорю, — согласился Сергей. — Именно поэтому она и нужна мне.

— Нужна тебе? В качестве кого? — с горечью бросил Анатоль. — Оставь ее, прошу тебя. Достаточно морочить ей голову, как предыдущим своим … пассиям. Если ты поставил своей целью снова показать свое превосходство надо мной в искусстве обаять женщину, то напрасно — я признаю его и так. Я люблю ее, Серж. Я люблю ее, как никогда и никого до этого момента не любил. Я намерен просить ее стать моей женой, ввести ее в свой дом, в свою жизнь. Потому прошу тебя, как друга, — отступись.

Загорский, молча, смотрел на Анатоля, потом перевел свой взгляд куда-то ему за плечо.

— Нет, — коротко бросил он.

— Нет? — вскрикнул Анатоль в сердцах. — Вот так — нет?! Ты отказываешься от нашей дружбы ради своего минутного каприза. Ради того, чтобы доказать самому себе, что ты лучший всегда и во всем — в детских играх, в науках, в стрельбе, в искусстве соблазнения. Остановись, молю тебя. Когда-нибудь твое эго заведет тебя не туда, куда следовало бы.

— Мое эго? — Загорский зло прищурил глаза. — Я мог бы точно так же просить в этом случае тебя. «Отступись, Анатоль, оставь свои ухаживания за этой девушкой. Ради нашей дружбы забудь про свои чувства и удались со сцены». Но я более честен, я не буду этого делать. Я не буду просить тебя. Мы в равных условиях с тобой, мы оба вольны поступать согласно нашей воле. Все зависит от нее. От ее выбора. Ей выбирать — ты или я. И ни ты, ни я не в силах повлиять на ее решение.

— Значит, вот так. Что ж справедливо, — лошадь под Анатолем почувствовала его напряжение и стала волноваться. Ему пришлось приложить усилия, чтобы удержать ее на месте и успокоить. Он принялся гладить ее по шее, стремясь успокоить ее и самому взять свои чувства под контроль. Впервые он разговаривал с Сергеем, которого знал юных лет, а видел перед собой совсем чужого ему человека.

— Ты ее любишь? — после недолгого молчания спросил Анатоль, по-прежнему поглаживая лошадь и не смея поднять глаза на человека, которого он совсем недавно считал своим лучшим другом. — Ты любишь ее? Ты хочешь видеть ее своей супругой?

Если бы сейчас Загорский улыбнулся своей слегка хитрой улыбкой и сказал откровенно: «Да, я люблю ее», то Анатоль отступился бы, как не было бы ему тяжело. Ради него, человека, с которым они кровно побратались в юности, он был готов на это. И ради нее, которую явно влекло к Загорскому, словно мотылька к огню.

Отойти в тень и предоставить ему полную свободу ухаживать за Мариной и повести ее к алтарю, а самому занять скромную позицию друга семьи и только где-то в глубине души таить свою любовь к ней, которая, как он был уверен, не пройдет и через десяток лет.

Но Загорский лишь коротко бросил:

— Прости, но не имею желания выворачивать свою душу на пыльной дороге. Если тебя это так интересует, то мог бы спросить об этом и ранее, а не увиваться вокруг нее, забыв про всех и вся.

Анатоль почувствовал, как его сердце болезненно сжалось. Почему он так жесток, так груб? Что с ними произошло? Как случилось, что они перестали быть близки друг другу, как раньше? Может быть, Натали права, и Серж изменился за последние годы. Натали… Он неожиданно вспомнил ее недавний визит к нему и ее рассказ.

— Прости, мне надо ехать, — отвлек Анатоля от его мыслей голос Загорского. — Не дай Бог встретить кого в такой час, да еще и чувствую себя неважно.

— Так ты будешь на охоте, Анатоль? — вернулся прежний приветливо улыбающийся Сергей, словно и не было того тяжелого для них обоих разговора. — Я помню твоих божественных борзых. Они просто чудо! Как жаль, что ты не так и согласился их продать. Могу ли я надеяться хотя бы на приплод?

— Я буду там, — Анатоль задумался на мгновение, а затем сказал. — Марина Александровна просила быть, и, хотя я должен быть на службе завтра, я постараюсь взять отпуск на несколько дней и уважить ее просьбу.

Какое же это удовольствие видеть растерянность и злость в глазах соперника! Анатоль всегда считал злорадство недостойным чувством, но сейчас его просто распирало от желания показать, что его еще рано списывать со счетов, что он еще не отыграл своей роли.

— Неужели? — быстро справившись с эмоциями, осведомился Загорский, улыбаясь одним уголком рта. — Тогда твоя просьба сегодняшняя совсем напрасна, не находишь? До скорой встречи у Арсеньевых, mon ami.

Они разъехались каждый в сторону, раскланявшись согласно этикету. Не враги, но уже и не друзья. Каждый ощущал странную горечь во рту от их случайной беседы, что так явно выявила — когда дело доходит до любовных дел, не всякая дружба выдержит это испытание.

Воронин, впрочем, скоро забыл о происшедшем. Он совсем закрутился в ворохе повседневных служебных дел в приемной государя. Прошения, письма, указы, аудиенции…

В тот день было более многолюдно, чем обычно, — просителей и вызванных на прием по той или иной причине. От этого скопления в комнате стояла духота, многие пытались обмахиваться прошениями. Даже распахнутые настежь окна не давали маломальской прохлады, настолько жаркой и удушливой был день. Людям в возрасте Воронин приказал подать воды, видя, что тем довольно тяжело находиться тут. Какой-то даме стало дурно, и ее препроводили с солями на свежий воздух.

— Вот, скрепите печатью и отправьте в Москву, — Воронин подал младшему адъютанту за столом в приемной несколько писем. Он чувствовал, как по его спине под мундиром и рубахой течет пот. Боже, как он ненавидел летнюю пору в такие минуты! Анатоль достал платок из рукава мундира и вытер капли пота со лба.