Страница 44 из 48
— Алло, алло! — кричал в трубку отец Жозеф. — Заклинаю вас всеми святыми, говорите громче! Кто это?
— Пойдемте к ней вместе. Сейчас же, — сказал Куэрри.
— Это ваше право, — сказал отец Тома. — Хотя сейчас она, наверно, не в состоянии что-то доказывать. Последние три дня она ничего не ела, кроме плитки шоколада. Она приехала одна, без слуги. Ах, если бы настоятель… И кто? Подумать только — мадам Рикэр! Сколько наша миссия видела добра от них! Боже мой! Да что там такое, отец Жозеф?
— Это из больницы, — с облегчением проговорил отец Жозеф и передал трубку доктору Колэну.
— Я ждал этого звонка — больной умер, — сказал доктор. — Слава Богу, естественный ход вещей кое в чем еще сохранился.
3
Отец Тома в полном молчании шагал впереди под своим огромным зонтом. Дождь ненадолго утих, но с зонтичного каркаса все еще капало. Отца Тома было видно только во время вспышек молнии. Фонарика у него не было, но он и в темноте мог идти по этой тропинке, не сбиваясь. Не один омлет и не одно суфле погибли здесь, на этой тропе, а сколько на них было потрачено яиц! Белый домик монахинь внезапно вырос перед ними при вспышке молнии и одновременном громовом раскате. Ударило в дерево где-то совсем близко, и во всей миссии перегорели пробки.
В дверях их встретила одна из монахинь. Она посмотрела на Куэрри через плечо отца Тома, точно перед ней предстал сам дьявол — столько в ее взгляде было ужаса, отвращения и любопытства. Она сказала:
— Мать настоятельница около мадам Рикэр.
— Мы пройдем туда, — мрачно проговорил отец Тома.
Она провела их в комнату с белыми стенами, где Мари Рикэр лежала на кровати, выкрашенной белой краской. Над ней висело распятье, рядом на столике горел ночник. Мать Агнеса сидела рядом и гладила Мари Рикэр по щеке. Первое впечатление у Куэрри было такое, что после долгих странствий по чужим краям в дом благополучно вернулась дочь.
Отец Тома спросил алтарным шепотом:
— Ну, как она?
— Цела и невредима, — сказала мать Агнеса, — телесно невредима.
Мари Рикэр повернулась на бок и посмотрела на них. Во взгляде у нее была незамутненная правдивость, как у ребенка, который приготовился сказать твердокаменную ложь. Она улыбнулась Куэрри и проговорила:
— Простите меня. Я не могла не приехать. Мне было страшно.
Мать Агнеса отняла руку от лица Мари Рикэр и уставилась на Куэрри, точно боясь, как бы он чего не сделал с ее подопечной.
Куэрри мягко сказал:
— Не бойтесь. Было страшно ехать одной в такую даль, а теперь бояться нечего. Теперь вы среди друзей и можете объяснить им… — Он не договорил.
— Да, да, — прошептала она. — Я все объясню.
— Они не поняли, что вы им говорили. О нашей поездке в Люк. И о ребенке. Это подтвердилось — о ребенке?
— Да.
— Так скажите им, чей это ребенок.
— Я сказала, — ответила она. — Ваш. — И добавила: — Ну, и мой, конечно, — как будто это добавление должно было все объяснить и все оправдать.
Отец Тома сказал:
— Вот видите!
— Зачем же вы так говорите? Вы же знаете, что это неправда. До поездки в Люк мы с вами даже не оставались наедине.
— В тот раз, — сказала она, — когда мой муж впервые привел вас в дом.
Ему было бы легче, если бы он разозлился, но зла против нее у него не было. В определенном возрасте лгать так же естественно, как и играть с огнем. Он сказал:
— Вы говорите вздор и сами это прекрасно знаете. Я уверен, что вы не хотите причинить мне зло.
— Нет, нет! — сказала она. — Как можно! Je t'aime, cheri. Je suis toute a toi [54].
Мать Агнеса брезгливо сморщила нос.
— Потому я к тебе и приехала, — сказала Мари Рикэр.
— Ей надо отдохнуть, — сказала мать Агнеса. — Все это можно обсудить завтра утром.
— Разрешите мне поговорить с ней наедине.
— Ни в коем случае, — сказала мать Агнеса. — Это недопустимо. Отец Тома, вы не позволите ему…
— Почтеннейшая! Неужели же я буду ее бить? При первом ее вопле вы можете прибежать на выручку.
Отец Тома сказал:
— Если мадам Рикэр согласна, вряд ли мы сможем воспрепятствовать этому.
— Конечно, согласна, — сказала Мари Рикэр. — Затем я сюда и приехала.
Она тронула Куэрри за рукав. Ее улыбка, полная печали и поруганного доверия, была достойна Сары Бернар [55]в роли умирающей Маргариты Готье [56].
Когда они остались вдвоем, она сказала со счастливым вздохом:
— Вот так-то.
— К чему вся эта ложь?
— Это не все ложь, — сказала она. — Я ведь вас правда люблю.
— С каких пор?
— С тех пор как провела с вами ночь.
— Но вы же прекрасно знаете, что тогда ничего не было. Мы пили виски. Я рассказывал вам сказку, чтобы вы поскорее уснули.
— Да. В некотором царстве, в некотором государстве. Вот тогда я и влюбилась. Нет, не тогда. Кажется, опять вру, — сказала она с наигранным смирением, — Это было, когда вы в первый раз к нам пришли. Un coup de foudre [57].
— В ту ночь, которую, по вашим словам, мы провели вместе?
— Нет, это тоже вранье. На самом деле я провела с вами ночь после приема у губернатора.
— Да что вы несете?
— Мне с ним не хотелось. И тогда, чтобы как-то себе помочь, я закрыла глаза и вообразила, что это вы.
— Я, видимо, должен рассыпаться в благодарностях, — сказал Куэрри, — за комплимент.
— Тогда, наверно, ребенок и получился. Так что, видите, я им не наврала.
— Не наврали?
— Ну, серединка на половинку. Если бы я не думала тогда о вас, у меня было бы все по-другому, и я бы не забеременела. Значит, в какой-то степени это и ваш ребенок.
Он посмотрел на нее отчасти даже с уважением. Только богословам было бы под силу дать должную оценку извилистым путям ее логики и отделить в них добрый умысел от злого, а ведь совсем еще недавно он думал, что такое юное и бесхитростное существо не может представлять никакой опасности. Она улыбнулась ему чарующей улыбкой, словно надеясь выудить у него еще какую-нибудь сказку и оттянуть время сна. Он сказал:
— Лучше расскажите мне, что там у вас произошло в Люке, когда вы увиделись с мужем.
Она сказала:
— Кошмар! Просто кошмар! Я думала, он меня убьет. Про дневник не поверил. И донимал, донимал меня расспросами всю ночь и под конец так измучил, что я сказала: «Хорошо. Пусть будет по-твоему. Я спала с ним. И здесь, и дома, и всюду, и везде». Тогда он ударил меня. И еще хотел ударить, да мистер Паркинсон помешал.
— Ах, Паркинсон тоже там был?
— Он прибежал на мой крик.
— Сделать несколько фотоснимков?
— Нет, по-моему, он в тот раз ничего не снимал.
— А потом что было?
— Ну, а потом он узнал и про все вообще. Он хотел сейчас же увезти меня домой, а я сказала, что мне надо побыть в Люке, пока я не буду знать наверняка. Он спросил: «Что знать?» И тут все выплыло наружу. Утром я пошла к доктору, выслушала там страшное подтверждение и, не возвращаясь в гостиницу, поехала сюда.
— Рикэр думает, что ребенок мой?
— Я всячески ему втолковывала, что ребенок его… потому что до некоторой степени это так и есть.
Со вздохом удовлетворения она вытянулась на кровати и сказала:
— Господи, до чего же хорошо. А как было страшно ехать одной! Ведь еды я из дому не взяла, койку тоже, приходилось спать прямо в машине.
— В машине, которая принадлежит ему?
— Да. Но я надеюсь, что мистер Паркинсон довезет его до дому.
— Я бы попросил вас сказать отцу Тома, как все было на самом деле, но думаю, что это бесполезно.
— Да, корабли-то я уже сожгла.
— Вы сожгли единственное мое пристанище, — сказал Куэрри.
— Надо же мне как-то вырваться отсюда, — извиняющимся тоном ответила она.
54
Я люблю тебя, дорогой. Я вся твоя(фр.).
55
Сара Бернар(1844–1923) — французская актриса.
56
Маргарита Готье— героиня драмы «Дама с камелиями» французского писателя Александра Дюма-сына (1824–1895).
57
Здесь — любовь с первого взгляда(фр.).