Госпожа генеральша

Евгений пришел домой раньше Шурика, от ужина не отказался и вообще вел себя менее агрессивно, чем накануне. В какую-то минуту Анна подумала, что вчера супруг перебрал лишнего, поэтому нес всякую ахинею. Но когда она убрала со стола грязную посуду и налила чай, то услышала:

— Аня, я хочу с тобой поговорить. Серьезно.

— О чем?

— О моем отъезде за границу.

— Все-таки отъезде?

— Все-таки отъезде. В этой стране мне делать нечего.

— И как скоро ты собираешься…

— Это зависит от тебя.

— Не поняла, — растерянно сказала Анна.

— Я могу уехать без особых хлопот, если мы разведемся.

— Все равно не поняла, — тупо повторила Анна. — Как же ты потом сможешь вызвать нас с Шуркой?

— Шурка поедет со мной.

— При разводе ребенка оставляют с матерью, — шепнула Анна побелевшими губами.

— Он уже не ребенок, может сам решить, с кем ему лучше. Конечно, ты можешь судиться. Но он вот-вот получит паспорт, тогда нас без хлопот разведут через ЗАГС.

— И все-таки я не понимаю…

— А ты постарайся понять, — жестко сказал Евгений. — У меня появилась возможность жениться на одной даме, канадке, хозяйке небольшого предприятия. Тогда я буду не бесправный эмигрант — наемный работник, а полноправный гражданин цивилизованной страны. И мой сын тоже. Вместо того, чтобы присылать на него алименты, я полностью буду его содержать.

— А алименты тебе буду платить я? — бессильно съязвила Анна.

— Не юродствуй, тебе не идет. Будешь свободной, самостоятельной женщиной. Личную жизнь, конечно, вряд ли устроишь после того, что с тобой произошло…

— Мне, между прочим, не ногу отрезало или руку…

— На таких, кстати, больше охотников, чем на женщин с твоим диагнозом. Впрочем, меня это не касается.

— А что тебя касается? — вырвалось у Анны. — И зачем тебе понадобился сын?

— Затем, — отрезал Евгений. — У Агнесс детей нет и не будет, а тут — готовый наследник. И муж не захребетник, а полноценный партнер. Впрочем, я могу с ней поговорить, она найдет тебе какого-нибудь заморского жениха.

Анна разрыдалась. Вопреки ожиданиям, супруг не встал и не хлопнул дверью, а просто сидел и курил, пережидая этот всплеск эмоций. По-видимому, решил расценивать его, как внезапный ливень при отсутствии зонтика: хочешь — не хочешь, а придется переждать. Анна уже начала немного успокаиваться, когда в замке повернулся ключ. Сын пришел домой.

— Умойся, — прошипел почти беззвучно Евгений. — Не травмируй парня своей опухшей физиономией.

Анна, как сомнамбула, подошла к раковине и плеснула в лицо ледяной водой. Дух перехватило, но слезы вроде бы прекратились. В этот момент в кухне появился Шурка:

— А пожрать в этом доме дадут? — весело спросил он.

Заплаканных глаз матери сын то ли не заметил, то ли не пожелал замечать. В данный момент его интересовала только еда.

Евгений из кухни не выходил, словно чего-то выжидал. Чего именно, Анна поняла, когда тарелка перед сыном опустела.

— Александр, — сказал Евгений, — мы тут с твоей матерью обсуждали планы на будущее. Ты не передумал?

Анну словно ударило в грудь чем-то тупым и тяжелым. Она бессильно опустилась на табуретку. Значит, они это уже обсуждали, и Шурик ничего не имеет против того, чтобы уехать с отцом. Значит, она для него уже действительно больше ничего не значит? Или он ее вообще не любит, как и Евгений?

— Ну, мам, чего ты? — нахмурился Шурка. — По-моему, отец клево все придумал. Прикинь: от армии косить не придется, с учебой — без проблем, со всем остальным — тоже. Что я в этом совке забыл?

— Меня, — ровным голосом сказала Анна.

— Ну мам, ну, какая ты… Я буду приезжать на каникулы и вообще… Тебе же легче будет. А мне отец машину купить обещал, здорово, правда? Ты же не купишь… И у меня наконец будет отдельная комната, а не этот чертов закуток…

— Так, — по-прежнему спокойно сказала Анна, — я вижу, вы все уже обсудили, продумали и решили. О чем же вы тогда со мной беседуете? Мы с отцом разводимся, я остаюсь здесь, потому что вам не нужна, вы уезжаете. Что вы хотите, чтобы я плясала от радости на столе? Или кинулась вас обнимать со слезами восторга?

— Аня, — чуть повысив голос сказал Евгений, — по-моему ты…

— Что — я? Не волнуйся, скандала не будет. И развод я тебе дам, и Шурика отсуживать не собираюсь. Он действительно уже взрослый, а насильно мил не будешь. К тому же разве можно колебаться в выборе между родной матерью и мачехой с машиной и отдельной комнатой? Даже смешно.

Шурик набычился и пробормотал себе под нос:

— Конечно, обо мне никто не думает. А если с тобой что-нибудь случится, как я тут буду?

— В смысле, если я умру? — поинтересовалась Анна.

— Но ты же практически инвалид.

— Это тебе папа сказал? — ровным голосом спросила Анна.

— Да все говорят! — взорвался Шурик. — И как мы тут будем на зарплату твою копеечную? Мне перед ребятами стыдно, я словно детдомовец какой-то…

— Хорошо, — все так же неестественно спокойно сказала Анна. — Ты поедешь с отцом и не будешь как детдомовец. Я останусь здесь со своей «копеечной зарплатой» и, думаю, выживу. Если я правильно понимаю ситуацию, за границей я вам не нужна ни под каким видом. Ладно. Жалею только об одном…

— О чем? — сухо спросил Евгений. — О том, что вышла за меня замуж или о том, что родила ребенка?

— О том, что выжила после операции. Тогда вы могли бы не просто спокойно уехать, но и избежать хлопот с разводом, и квартиру продать — все-таки стартовый капитал. Ну, извините, если что не так. А теперь я пойду лягу, устала.

Ее уход из кухни сопровождался полным молчанием. То ли сказать было нечего, то ли они уже вычеркнули ее из своей жизни и рассматривали как некое препятствие, которое нужно даже не преодолеть — обойти, и продолжать свой светлый путь в будущее.

Как ни странно, слез у нее не было. И боли особой она не ощущала: словно вся находилась под воздействием какой-то мощной анестезии. Только много позже она поняла, что в этот момент организм включил все свои защитные силы, чтобы не дать ей сойти с ума или покончить с собой. Точнее, он ее просто отключил — на время. Во избежание, так сказать, короткого замыкания и пожара с непоправимыми последствиями.

Как прошли следующие три месяца, Анна никогда не могла толком вспомнить. Разводили их по доверенности, которую она молча подписала вместе с другими бумагами, в том числе отказом от каких-либо моральных и материальных претензий к бывшему супругу и согласием о предоставлении полной свободы совершеннолетнему сыну.

Инна, периодически звонившая, сначала пыталась как-то Анну раскачать, пробудить от этой неестественной спячки, заставить бороться за свои права:

— Он обязан выплачивать тебе содержание, — яростно втолковывала она приятельнице. — Или выплатить компенсацию за то, что ты уступаешь ему все права на сына. Ты ему просто подарок делаешь из-за гордыни своей дурацкой или уж не знаю, чего там…

— Оставь, Инна, — наконец не выдержала Анна. — Сыном я торговать не собираюсь, а от Евгения мне ничего не нужно. Он меня предал. И виновата в этом только я, ты сама мне миллион раз твердила, что я избаловала своих мужиков. Теперь нужно платить по счетам.

В конце концов, Инна махнула рукой и добилась только того, что после закрытия больничного Анна получила бы оплачиваемый отпуск на предыдущей работе и такой же отпуск, можно сказать, авансом, в издательстве. То есть сделала так, чтобы в эти тяжелые дни приятельнице не пришлось «вливаться в новый коллектив» и совершать трудовые подвиги.