Дорогой Джим

— Суеверие! — закричал Оуэн, обращаясь к деревьям, но те, казалось, не слышали его. Или не хотели слышать. — Бабьи сказки! — Где-то далеко позади один из его воинов окликнул короля по имени. Оуэн мгновенно прикусил язык. Потому что если он не способен справиться с этими детскими страхами, то как может надеяться и дальше править в Корке? А ведь он рассчитывал, что в один прекрасный день, собрав целую армию, двинется к Мюнстеру, чтобы, выгнав захватчиков из города, сбросить их прямо в Ирландское море. Хлестнув коня, король поскакал вперед, тревожные голоса позади него очень скоро смолкли, и уже не было слышно ничего, кроме поглотившего их ропота листьев. А спустя какое-то время Оуэн оглянулся и обнаружил, что остался один.

На тропинке прямо перед ним сидел волк.

Казалось, огромный зверь терпеливо ждет — как мог бы ждать человек. Конь Оуэна, испугавшись, встал на дыбы, сбросил всадника на землю, а потом с громким ржанием бросился галопом в лес и исчез. Оуэн, вытащив из ножен меч, поспешно вскочил на ноги. Его шлем, увенчанный волчьей головой, свалившись с головы, покатился по земле и замер в нескольких шагах от волка, сидевшего неподвижно, как статуя, словно в ожидании знака свыше.

— Ты настоящий… живой? — наконец с трудом переведя дыхание, осмелился спросить Оуэн.

Волк в ответ медленно моргнул, потом неторопливо поднялся и двинулся к нему. Оуэн, отгоняя видение, угрожающе взмахнул мечом. Но жуткая тварь бесшумно подходила ближе — так тихо, что не слышно было даже шороха листьев под его лапами. Наконец зверь оказался так близко, что Оуэн видел черные точки в его янтарно-желтых глазах.

— Такой же живой, как и ты, — проговорил он, но Оуэн обратил внимание, что морда зверя осталась неподвижной, словно голос его был галлюцинацией. — Ответь мне на такой вопрос: жизнь, которую ты отнял у другого, принесла тебе счастье?

— Убирайся прочь! — взревел Оуэн, сделав выпад мечом. Но волк легко увернулся от неловкого удара, а потом снова вернулся на прежнее место, словно потерявшаяся собака к хозяину.

— Скажи, убив столько юных женщин и отняв жизнь у множества моих собратьев, ты стал бояться меньше, чем прежде? — продолжал волк. Теперь его голос звучал более глухо, чем перед этим, а шерсть встала дыбом, как будто от удара молнии. Губы волка дрогнули, обнажив чудовищные клыки размером с палец человека.

— Я прошу прощения, — смиренно пробормотал Оуэн, хотя в душе он ничуть не раскаивался. — Я прошу прощения за все мои грехи.

— Ты заплатишь за каждую жизнь, которую отнял у других, — объявил волк. А потом бросился на короля и опрокинул его на спину. За мгновение до того, как волчьи клыки сомкнулись на его горле, Оуэн успел услышать голос: — И я клянусь, ты узнаешь, что такое страх. Ты узнаешь, каково это — всю жизнь рыскать по полям и лесам, когда тебя гонят отовсюду, когда на тебя охотятся и убивают забавы ради. Единственная возможность, которая осталась у тебя вернуть свою прежнюю жизнь, это сделать так, чтобы нашелся человек, который сможет полюбить тебя — несмотря на ненависть, которую ты успел заслужить в округе, — и пожертвовать своей жизнью ради этой любви. Но не спеши соглашаться. Ты успел уже забыть свою прежнюю жизнь — что, если она тебе не понравится? — Взгляд волка, казалось, пронзал Оуэна насквозь. Король готов был поклясться, что зверю удалось заглянуть на самое дно его души, разгадать самые черные его помыслы и желания. — Мы можем встретиться снова, — продолжал волк. — А можем и не встретиться. Это зависит только от тебя.

— Что это значит? — вскричал Оуэн.

И пусть волки не умеют улыбаться, король готов был поспорить на что угодно, что эта тварь ухмыльнулась ему в лицо, с напускной скромностью опустив косматую голову.

— Сам поймешь. Со временем…

Пылающие глаза зверя, казалось, прожигают его насквозь — точно факел, который он держал в руках в ту ночь, когда убил собственного брата.

— Это знают лишь Господь Бог да судьба, — ответил волк, крепче сжимая челюсти на горле Оуэна.

Боль стала нестерпимой, и король потерял сознание.

Очнувшись, он сначала подумал даже, что умер и попал на небеса.

Тучи разошлись, и яркие солнечные лучи обжигали ему лицо. Страшный сон, в котором громадный волк рвал клыками ему горло, не отпускал короля — однако через несколько минут видение исчезло и все забылось, как обычно забываются все сны. Король осторожно открыл глаза и обнаружил, что он по-прежнему в лесу, только ночь уже сменилась днем.

Листья громко шелестели на ветру. Аромат свежескошенной травы щекотал ноздри, но прежде, чем король успел сообразить, в чем дело, он вдруг почувствовал другой, не менее сильный запах, от которого едва не потерял сознание. Этот запах мог исходить от туши только что убитого оленя… металлический привкус крови, едкий и чуть сладковатый одновременно, на жаре с каждой минутой становившийся все сильнее. И тот же кровавый зов, который услышал как раз перед тем, как затоптать конем собственного брата, он почувствовал и сейчас — сладостное биение сердца — перед тем, как убить.

— Вот он! — крикнул кто-то поблизости. — Здесь!

— Слава богу, — прошептал Оуэн, по голосу узнав самого безжалостного из своих охотников. — Я молился, чтобы…

И осекся — потому что с его уст не слетело ни звука. Все, что он услышал, — какое-то невнятное бульканье. Потом вдруг вспомнил, как у него на горле сжались чудовищные клыки, и ему пришло в голову, что волк, наверное, повредил ему связки. Но прежде чем король успел поднять руку, чтобы подозвать к себе охотников, в рядом стоявшее дерево вонзилась стрела. Оуэн испуганно вздрогнул.

— Порик, это же я, не надо! — рассердившись, попытался крикнуть Оуэн, но не смог произнести ни слова. Всадник, с головы до ног затянутый в черную кожу, остановившись над ним, угрожающе занес над головой короля палицу. Вскочив на ноги, Оуэн бросился бежать — он бежал, как не бегал никогда в жизни. Господи… Сердце колотилось в его груди, едва не выскакивая наружу — казалось, оно сейчас разорвет ребра. Метнувшись к скалам, король принялся карабкаться на них с отчаянной ловкостью, о которой, будучи ребенком, мог только мечтать, однако теперь все его мускулы сокращались будто сами собой, так что на мгновение Оуэну показалось даже, что еще немного — и он взлетит над землей. А когда он наконец позволил себе немного передохнуть, то увидел, что стоит на берегу лесного озерца. Все будто вымерло, даже ветер неожиданно стих. Оуэн наклонился к воде, чтобы напиться.

И увидел свое отражение.

А в следующее мгновение услышал, как из его разорванного горла вырвался жалобный вой, больше похожий на стон.

Янтарными глазами на него смотрел волк.

Опустив глаза, Оуэн, трепеща от страха, оглядел себя с ног до головы — и увидел густую серую шерсть и лапы вместо рук. Зажмурившись, отчаянно затряс головой. В первое мгновение он решил, что все еще спит и видит сон. Потом, собрав все свое мужество, открыл глаза и двинулся к воде — на этот раз ползком, всем телом припав к земле.

Вдруг Оуэн почувствовал, как черный кончик его носа коснулся воды. В ноздри ему ударил запах лосося и лягушек, которые умерли в этом пруду, а потом он вдруг, сам не зная как, понял, что вода в двух шагах, выше по течению свежее, чем тут, в пруду. Эта вода отдавала вонью мертвых валлийцев, от нее исходил смрад гниющих ветвей. Он брезгливо отодвинул усатую морду и уселся, тяжело дыша и разглядывая себя. Тело Оуэна стало поджарым и мускулистым, единственным, что напоминало ему о прошлом, оказалась ранка на шее, оставленная волчьими клыками, но и она уже успела подсохнуть и покрылась коркой. Как ни дико это было, его новый облик привел Оуэна в восторг. Да, в восторг. Он был счастлив, как никогда в жизни. Больше эти жалкие людишки не посмеют смеяться у него за спиной, как они делали до сих пор, несмотря на его титул. Господи… какая власть! Какая сила! И все это теперь принадлежит ему! Он мечтал только…

— Сюда! — проревел еще один безжалостный охотник из тех, кто ходил с королем на волков. Крик его прозвучал всего несколькими футами ниже того места, где притаился Оуэн, и грохот конских подков прогремел, словно гром среди ясного неба.