Страница 43 из 51
На самом деле король не против этой замены, предложенной герцогом Орлеанским, которая могла бы привести к миру: герцог говорил об этом с ним и получил его одобрение…
В том же 1708 году Демаре, племянник Кольбера, после долгой опалы становится генеральным контролером финансов. Он, со свойственными ему неутомимой энергией и изобретательностью, спасает положение. Благодаря ему армия может продолжать сражаться. Вместе с ним клан Кольбера берет верх над кланом Лувуа.
1709 год. В канун Богоявления, в ночь с 5 на 6 января температура повсюду во Франции опускается на 20 градусов. Говорят, что в Париже было —16 градусов и — 25 — в области Бос. Холода стоят вплоть до 24 января. Реки Сомма, Сена, Гаронна, Рона и море в старом порту Марселя покрываются льдом. Хлеб приходится рубить топором. 25 января начинается оттепель. С 4 по 8 февраля — снова морозы. Оттепель длится до 22-го. Оттепель и морозы чередуются вплоть до 10 марта. Весенний паводок затопляет уцелевшие поля.
Количество умерших в этом году составляет 630 тысяч человек — огромное число, хотя и вдвое меньшее, чем количество умерших в 1694 году, что, однако, не делает ситуацию более радостной.
«Похоже, Господь хочет довести нас до последней крайности», — пишет мадам де Ментенон и добавляет: «Нужно предаться в руки Господа, который явно против нас».
Назначение 21 февраля иезуита отца Летелье на место духовника короля придает пессимизму еще больше безнадежности. Принимая во внимание роль этого исповедника его величества в последующих событиях, нужно обратиться к Сен-Симону, который достаточно близко знал его, чтобы нарисовать портрет, ужасный и для оригинала, и для портретиста. Автор, увлеченный описанием своей жертвы, дает волю свирепому красноречию, которое невольно вызывает восхищение: «Он прошел все ступени Общества Иисуса, был преподавателем, богословом, ректором, провинциалом [147], писателем. Ему была поручена защита конфуцианских церемоний почитания предков в Китае. Он принял участие в споре о позволительности этого культа и написал на эту тему книгу, которая едва не навлекла на него и его близких серьезные неприятности, но благодаря интригам и его влиянию в Риме всё ограничилось запрещением книги».
Вот так, Рим запрещает читать книгу духовника Христианнейшего короля. «Удивительно, что, несмотря на этот порок, он всё же был исповедником короля», — замечает Сен-Симон и затем дает описание этого фанатика, для которого в жизни превыше всего Общество Иисуса и нет более важной задачи, чем возвести в новую догму установления Общества Иисуса, разрушив всё, что им противоречит, всё, что с незапамятных времен было признано и проповедовалось Церковью. Сен-Симон продолжает: «Он имел железную голову и железное здоровье, соответствующим было и его поведение: будучи нрава жестокого и сурового, он был лжив, криводушен, умело скрывал свою истинную суть, а когда мог ее обнаружить и заставить себя бояться, то требовал всего, не давая ничего взамен, пренебрегая ранее данными обещаниями, когда ему не было необходимости исполнять их, и свирепо преследуя тех, кому оные обещания были даны. <…> Это был страшный человек… Его неистовость пугала не только умеренных иезуитов, но и большую часть самых пылких приверженцев сей доктрины… Он поражал своей мрачной, лживой и жуткой физиономией, горящими злобным огнем и совершенно косыми глазами».
И вот завершающий аккорд этой восхитительной диатрибы [148], сокращенной на девять десятых, — ведь нельзя же цитировать до бесконечности: «Таков точный и верный портрет человека, преданного душой и телом Обществу Иисуса, посвятившего жизнь проникновению в его тайны, для которого не было кроме него другого Бога… а потому вызывает изумление, что во всём остальном он был поразительно груб и невежествен, дерзок, бесстыден, невоздержан, не знал ни света, ни меры, ни приличий, ни деликатности в общении, и все средства для него были хороши, лишь бы достичь своих целей».
Первая цель отца Летелье — уничтожение янсенизма, который вот уже полвека является докукой для Общества Иисуса. Ему не нужно будет уговаривать короля: духовник и его духовный сын питают одинаковую ярость. Разве еще 50 лет назад Людовик, в присутствии президентов Ассамблеи духовенства, в присутствии умирающего Мазарини, не заявлял, что пришло время уничтожить янсенизм, утверждая, что этого требуют «его совесть, его честь и благо королевства»?
Однако мир в королевстве важнее, чем уничтожение Пор-Рояля.
«Склониться под дланью Господа», по выражению мадам де Ментенон, — это значит отступить к границам 1659-го, если не 1648 года; иначе говоря, покинуть всё, что было завоевано Ришелье, Мазарини и самим Людовиком…
Радикальный пессимизм, отрицание любой политики охватывают при дворе влиятельную партию, куда кроме супруги короля входят герцоги де Шеврёз и де Бовилье, завзятые святоши из ближайшего окружения его величества, что опасно, потому что Людовик, подавленный бесконечной чередой поражений и катастроф, стал легко поддаваться стороннему влиянию.
Эта партия, тайно поддерживаемая «неземным» Фенелоном, которому удалось превратить герцога Бургундского в предающееся покаянию ничтожество, понимает, что обрушившиеся на отечество несчастья приближают час ее торжества.
Франция охвачена мятежами. Причина тому — голод. В марте в волнение приходит и Париж. 30 апреля толпа останавливает направляющегося в Оперу Великого дофина с криками: «Хлеба!» 22 мая подверглась нападению карета начальника полиции д'Аржансона, в ней выбиты стекла. В августе мятеж охватывает улицу Сен-Дени и предместье Сент- Антуан. Совершено новое нападение на карету д'Аржансона и на его отель. Маршала де Буффлера и герцога де Грамона останавливают на Гревской площади. Буффлер сражался как лев, защищая Лилль от принца Евгения; он очень популярен; он выслушивает протестующих и обещает доложить обо всем в Версале. Его пропускают. Полк гвардейцев поддерживает порядок в Париже. В Руане кричат: «Да здравствует Мальборо!» О мадам де Ментенон распевают гадкие песенки. Афиши превозносят до небес Брута и Равальяка [149].
Король потрясен «потоком дерзких и бесцеремонных воззваний, направленных против него, против его поведения и его правления, которые появляются на воротах Парижа, на стенах церквей, на площадях и особенно на его статуях, которые по ночам оскверняют всевозможными способами».
Людовик в нерешительности. То под влиянием партии святош он склоняется к заключению мира на любых условиях, то вновь обретает самого себя и свое стремление к величию. Однако верх берет решение добиваться мира, но всё же не любой ценой.
Пятого марта 1709 года он направляет в Голландию Пьера Руйе де Марбёфа, чтобы потребовать приостановить военные действия и созвать мирную конференцию.
Голландцы выдвигают драконовские требования: переход в их руки территорий к югу от «Барьера», включая Лилль, разрушение фортификационных сооружений Дюнкерка, передача Нижнего Эльзаса императору, признание протестантского наследования в Англии; империя требует возвращения к условиям Вестфальского договора и возвращения Филиппа V к статусу герцога Анжуйского. Людовик готов был бы уступить по всем пунктам при условии сохранения за свои внуком, лишенным испанского трона, Королевства обеих Сицилий. Но 10 апреля Мальборо от имени короля Англии требует отдать всю Испанскую империю.
Когда 28 апреля в Версале, в конце драматического заседания совета, где было признано, что Франция более не в состоянии сражаться, Торси выражает готовность лично встретиться с голландцами для возобновления диалога — беспрецедентный демарш государственного секретаря по иностранным делам, — король соглашается со слезами на глазах. (Мадам де Ментенон рассказывает, что в ту пору короля часто видели плачущим без особой причины.)
Гейнзиус вручает Торси, в присутствии принца Евгения и Мальборо, протокол из сорока статей — «Гаагские прелиминарии», где, согласно четвертой статье, Людовик должен признать Карла III королем Испании, а его внук не позже чем через два месяца должен покинуть страну, ибо в случае отказа ему будет объявлена война. Таким образом, к унижению добавляется еще и позор. Король принимает все условия «Прелиминарий», за исключением четвертой статьи.
147
Провинциал — здесь: духовное лицо, возглавляющее монастыри определенного ордена в церковном округе.
148
Диатриба (отгреч. diatribe — раздавить, разрушить) — резкая, придирчивая критика.
149
Марк Юний Брут Цепион (85–42 годы до н. э.) римский сенатор, один из убийц Гая Юлия Цезаря (44 год до н. э.). Франсуа Равальяк (1578–1610) — католик-экстремист, заколовший короля Франции Генриха IV.