Адам Смит

Такова была экономика эпохи Смита, если ее перевести на привычный теперь для нас количественный язык.

Ныне капиталистическая страна, годовой продукт которой растет на 1 процент, считает это опасно низким темпом. Правительство в этом случае считает нужным принимать какие-то особые меры.

Норма накопления в 5 процентов обрекает теперь страну на безнадежное отставание, а у быстро развивающихся стран она достигает 20–25 процентов.

И все-таки поворот начался. Тяжелая махина хозяйства мануфактурного, домашинного капитализма сдвинулась с места и начала набирать скорость. Настала пора великих изобретений.

В 1733 году ткач Джон Кей изобрел самолетный ткацкий челнок, который мог ускорить процесс ткачества в несколько раз. Скоро возникла и прядильная машина Уайетта.

В 1735 году владелец маленького железоделательного завода Абрэхем Дарби впервые выплавил чугун не на древесном угле, а на коксе. Кстати, в это время все годовое производство чугуна в Англии не превышало 18 тысяч тонн! Когда потребовалось отлить чугунную ограду лондонского собора святого Павла, этот заказ надолго полностью загрузил два «крупных» завода.

Хотя эти изобретения не могли сразу найти себе достаточного применения, они прокладывали путь дальнейшему подъему.

В сельском хозяйстве не было таких переломных изобретений, но оно менялось не меньше, чем промышленность. Улучшалась обработка земли, появились первые простейшие металлические орудия. Турнепс и картофель дали скоту сочные корма. Улучшалась порода скота.

Те 5 процентов годовой продукции, которые шли на накопление, воплощались теперь не только в церквах и дворцах знати, но и в фермах, больших мануфактурах и сносных дорогах. Как мы сказали бы теперь, повышалась эффективность капиталовложений, отдача капитала.

Это был конец века мануфактуры, преддверие машинной индустрии. В капиталистической мануфактуре применялись в основном примитивные орудия труда, очень часто те же самые, что в средневековом ремесле. Рост производительности труда достигался главным образом путем разделения труда.

В более раннюю, домануфактурную эпоху деревенский сукнодел покупал шерсть (а нередко и сам стриг своих собственных овец), мыл, очищал, расчесывал ее и прял на древней прялке, приводимой в движение рукой или ногой. Потом он ткал из этой пряжи сукно, валял, ворсовал и красил его и сам же выносил на рынок. В крайнем случае отдельные операции выполняли члены его семьи. Массу времени такой сукнодел тратил на переход от одной работы к другой, на наладку разных орудий и так далее.

Потом в шерстяной промышленности, которая до самого конца XVIII века была важнейшей отраслью в Англии, началось разделение труда. Ткач стал покупать готовую пряжу, сдавать сукно на сукновальню.

Но мануфактурноеразделение труда стало развиваться тогда, когда появились первые капиталисты. Сначала они захватили в свои руки «снабжение и сбыт». Ткач получал от «купца-мануфактуриста» пряжу и сдавал ему ткань, получая с ярда определенную плату. Скоро и ткацкий станок он стал получать от хозяина. Подгоняемый им и занимаясь весь день одним привычным делом, он стал вырабатывать гораздо больше товара, чем раньше. Но жить лучше он не стал, потому что всю выгоду присваивал хозяин, который, постепенно обогащаясь, нанимал все новых и новых ткачей.

Это домашняя мануфактурная промышленность. Она еще была широко распространена во времена Смита. Но многие хозяева уже собирали прядильщиков, чесальщиков, ткачей, ворсовальщиков вместе. Это экономило издержки, делало процесс производства непрерывным, позволяло применять более совершенные орудия и характерный источник энергии мануфактурного периода — водяное колесо. Профессия каждого рабочего становилась все более узкой, производительность труда росла, капиталисты богатели и расширяли производство.

Хлопчатобумажная промышленность, которая стала ядром промышленной революции, не имела столь прочных традиций домашнего производства. В ней мануфактурное разделение труда давало плоды еще быстрее.

Крупные предприятия были еще редкостью. Когда Даниэль Дефо, оставивший поразительно добросовестное и подробное описание своих поездок по Англии 20-х годов, увидел около города Дерби шелковую мануфактуру, где работало 300 человек, он описал ее как «необыкновенную редкость, единственную в своем роде в Англии».

Это же он мог написать и через 25–30 лет. Типичными были мелкие мастерские, где под руководством хозяина работало 10–20 рабочих. Такую гвоздарню Смит видел в Керколди, описанием такой иголочной мануфактуры он начал «Богатство народов».

Совершенствование орудий труда и внедрение первых машин развивало до предела производительные силы мануфактуры и готовило переход к машинной индустрии.

Промышленная революция началась при жизни Смита, но ему все же предстояло выступить, по выражению Маркса, в качестве обобщающего экономиста мануфактурного периода. Эпоху промышленной революции и нового фабричного рабства отразил уже Дэвид Рикардо.

Что же происходит в XVIII веке в недрах английского общества, как меняются отношения основных классов?

Как ни росли мануфактуры, взгляд современника обращался прежде всего на деревню. Там быстро исчезали независимые крестьяне — иомены и мелкие арендаторы. По инициативе крупных земельных собственников — лендлордов производились так называемые огораживания. Общинные земли делили, разбросанные в разных концах прихода участки объединяли. Выигрывали от этого всегда лендлорды. Огораживаниям всеми силами содействовала государственная власть.

Мелкий землевладелец, который по акту огораживания получал, как правило, худший и удаленный участок, обязан был огородить и освоить его да еще оплатить услуги землеустроителей, юристов, чиновников. Он влезал в долги и нередко скоро продавал землю. Покупателями были либо лендлорды — дворяне, либо новые земельные собственники — буржуа, купцы, финансисты.

Старые и новые землевладельцы сгоняли с земли не только иоменов, но и мелких арендаторов и так называемых коттеров, которые в силу векового обычая селились на общинных землях. Лендлорды отчасти вели хозяйство сами, отчасти сдавали землю крупными участками фермерам-капиталистам, которые нанимали батраков. Особенно быстро на этих новых фермах росло скотоводство.

У согнанных с земли крестьян было три пути: батраком на ферму, рабочим на мануфактуру и эмигрантом в колонии. За их счет пополнялись также армия и флот.

Большинство шло в города. Вместе со вчерашними ремесленниками они постепенно сливались в новый класс — промышленный пролетариат.

Чтобы посадить за станки рабочих, надо построить мастерскую, купить орудия труда и сырье; может быть, и выплатить рабочим несколько раз заработную плату, прежде чем выработанный ими товар будет продан с прибылью. Для этого нужен капитал. Откуда же он брался? Откуда брались капиталисты?

Отчасти процесс шел в недрах старого ремесленного цехового строя. Мастер превращался в капиталиста, подмастерья — в наемных рабочих. Но такой процесс имел черепашьи темпы и был скован феодальным цеховым строем.

Нужны были иные методы «первоначального накопления» (кстати, этот термин впервые употребил Адам Смит), и британский капитализм эти методы нашел.

Одним из источников накопления все более становилась морская торговля. Английские корабли бороздили океаны, перевозя свои и иностранные товары. И это приносило купцам и судовладельцам огромные прибыли.

Состояния многих глазговских промышленников (с ними Смит был позже отлично знаком) выросли из торговли табаком, который ввозился из вест-индских колоний и через Глазго растекался по всей Европе.

Была торговля и пострашнее; английские купцы из Ливерпуля, Лондона, Бристоля перевезли в XVIII веке сотни тысяч, если не миллионы, черных рабов из Африки на хлопковые, табачные и сахарные плантации Америки. Грабеж и зверская эксплуатация местного населения обогащали и пайщиков богатейшей Ост-Индской компании.

Плантаторы с Ямайки и Барбадоса, чиновники Ост-Индской компании из Индии возвращались в Англию с туго набитыми кошельками и становились английскими промышленниками. Прибыль можно было выжимать и из африканских невольников и из английских детей.