Иприт

— Киргизы! Народ степей! Слушайте, что говорит бог Рек. Киргизы! Требуйте ликвидации города Ипатьевска, требуйте заключения мира, ибо иначе я сделаю все колодцы горькими, и вы вымрете, как трава под саранчой.

Толпа упала на колени.

Лошадь мотнула головой, рыгнула на всю площадь и замолчала.

— Веди нас, — закричала толпа. — Веди куда хочешь, великий пророк и вождь.

Ганс расправил бороду и не без достоинства сказал:

— Что ж… поведем. Только про гребеночки-то не забудьте…

Громадная орда на верблюдах, потрясая самодельными пиками, спускалась с гор. Скрипели неподмазанные арбы. Всадники, потрясая укрючинами, с дикими воплями носились по трактам.

Ганс ехал впереди в плетеной из тростника тележке, называемой на Востоке коробком, и чувствовал себя Атиллой. Есть же в немецкой крови, действительно, что-то от гуннов!

Несколько красноармейских постов было разоружено.

Из Ипатьевска прибыла делегация от паритетного правительства Киргизской республики. Восставшие потребовали разоружения Ипатьевска и немедленного мира с Антантой. Ганс руководил восстанием, сидя на лошадиной шкуре, неловко скорчив ноги.

Ровно в пять вечера говорила рыжая лошадь, воодушевляя восставших на подвиги. Ровно в такое же время каждый раз исчезала киргизка.

Заливаясь слезами, передавала она через микрофон в радио слова бога Река, записанные раньше Гансом на бумажку. Ей было жалко и потерять свой народ и жалко потерять любовь Ганса.

Оттого-то казалось киргизам, что бог говорит с ними постоянно в слезах.

— Какой жалостливый, — восхищались киргизы.

На пятый день наступления они пришли в плантации, окружавшие Ипатьевск. Никаких приготовлений к их встрече не было заметно.

Вдали дымились трубы химических заводов. От такого спокойного дыма киргизам стало страшно.

— Не спросить ли нам у рыжего бога-лошади, что нас ждет, — начали говорить они.

— Победа, — ответил немедленно Ганс. — Вперед.

Вдруг лошадь передового всадника запнулась и чихнула.

Всадник тоже чихнул. Он оправился и помчался было вперед. Но лошадь опять зачихала.

— Что, табак гниет, что ли? — сказал всадник.

Он оглянулся. На далекое пространство все чихало. Чихали лошади, собаки, кошки, люди. Прыгали в седлах, на телегах. Оружие валилось.

И чиханье охватывало все сильнее и сильнее. Казалось, небо над ними чихало, обрызгивая их слюной.

И тогда, кидая ружья, пулеметы и знамена с лозунгами Кюрре, восставшие побежали. И сам пророк, неудержимо чихая, гнал свою лошадь прочь от Ипатьевска.

— Формула чихательного газа… — бормотал он, — формула чихательного газа… Нет, не могу вспомнить формулу…

Никто за ними не гнался. Город вдали лежал такой же спокойный.

Вверху, в горах, когда припадки чиханья прошли, киргизы вдруг почувствовали недовольство Гансом.

— Где твой рыжий бог?.. Почему ты, пророк, чихал? Пророк не чихает, разве можно пророку чихать?

На рыжем коне уехал пленный красноармеец, увезя для музея знамя Кюрре.

Подзадоривая толпу, носился в ней горбатый китаец.

— Обманула… она всегда обману… — бормотал он, указывая на свой горб.

Ганс подбежал к радио.

— Дайте Река… Лондон. Париж. Нью-Йорк. Нету? Ну, тогда Гамбург. Ну, какой угодно. Ганс-Амалия Кюрре просит Река…

Но тщетно взывал он. Бог Рек молчал. Он давил кнопки, кричал, топал ногами.

А из толпы молчаливо и угрюмо ожидавших киргизов выглядывало саркастически улыбавшееся лицо китайца Син-Бинь-У.

ГЛАВА 26

Действие опять возвращается на Новую Землю. Товарищ Немо в этой главе восстанавливает личные связи с Лондоном. Роман Наташи не движется вперед, а ГОЛУБЬ ВЕРНО СЛУЖИТ ГОНЦОМ — передатчиком тайны, которую нельзя доверить ВОЛНАМ РАДИО

— Они идут, — сказал Нетлох, прислушиваясь к шуму пропеллеров в радиоприемнике, — вероятно, сейчас они летят над Скандинавией.

— Они не застанут нас врасплох, как Ленинстрой, — сказала Наташа, — пока они не поставят на аэропланы паровые двигатели или не перейдут к статическим магнето, мы всегда сможем заставить их снизиться.

— Ваше русское «пока» мне не нравится, — возразил англичанин, — оно недостаточно точно для войны и науки. Это «пока» будет короткое. Я напрасно отпустил того шпиона, который залетел к нам тогда, я стал слишком сентиментален, а он напомнил мне мою молодость. Опыт над статическим магнето делали в России уже в 1912 году, и патент был куплен за границу — для того, чтобы новые магнето не стали конкурентами фирмы Боша и Эйзмана. Это обычный способ солить патенты. О паровых двигателях для аэропланов тоже говорят уже давно, не забывайте, что при них аэроплан не теряет в силе мотора на большой высоте. Я предвижу время, когда паровой двигатель, вытесненный тепловозами с поверхности земли, переживет свою вторую молодость в воздухе. Нет, я сентиментальничал не вовремя, нужно было, по крайней мере, задержать этого дурака, а я вместо этого только показал ему фокус и отпустил.

— Но у нас есть и другие способы защиты?

— Все это толчение на одном месте, Наташа: мы можем взорвать динамит в складах противника или тротил в его снарядах на расстоянии, но новая война может, имея аэропланы, обходиться без артиллерии, без орудий.

Наконец, можно создать такие взрывчатые вещества, которые будут приобретать свои взрывчатые свойства только в последний момент, и до этого их не смогут взорвать никакие лучи… Военная техника никогда не разрешит войны… Но, судя по шуму, наши противники идут с обычными автомобильными двигателями. Я подпущу их поближе и ручаюсь, что эта партия никогда не напечатает своих воспоминаний в газете. Наденьте противогаз, дорогая, и скажите товарищам, чтобы все прятались в газовые убежища и держали противогазы под рукой.

Наташа почти со стоном при мысли, каким чудовищем она будет выглядеть, сперва зажала ноздри своего маленького носа особыми щипчиками, потом посмотрела в зеркало, печально улыбнувшись, поправила белокурые волосы и надела на голову шлем со стеклами; от шлема отходила трубка, на которой висела коробка с активированным углем; трубка доходила до рта и здесь кончалась пластинкой, так называемым «загубником», который лежал между губами и деснами и должен был предохранять надевшего противогаз от газов в случае порчи шлема.

Нетлох тоже надел шлем.

В каждом шлеме был микрофон, находящийся около гортани и могущий воспринимать звуки слов, произнесенных шепотом. Усиленные при помощи радио, эти слова могли восприниматься каждым человеком, надевшим шлем той же конструкции.

— Летят, — сказала Наташа, хватая своего друга за руку и прижимая свой шлем к его плечу.

Действительно, в окно была видна летящая над горизонтом цепь аэропланов.

— Идемте на гору, — услыхала она голос Нетлоха, — мы будем сражаться лицом к лицу.

Наташа и Нетлох вышли из дома и поднялись в маленькую замаскированную для воздушного наблюдателя будку, высеченную в черной скале горы.

Было видно, как аэропланы перестраиваются в воздухе.

Они, очевидно, охватывали остров с подветренной стороны с севера. Солнце стояло высоко.

— Смотри — тени! — вскричала Наташа.

Аэропланы летели уже над ледяным полем.

Взрыв.

— Кровь на земле! — с ужасом произнесла женщина.

Но это не была кровь, это пятнили землю первые разрывы газовых бомб; для удобства пристрелки к газам были прибавлены красящие вещества.

Пятна крови все чаще и чаще пятнали снег.

Фланги летящей цепи выдвинулись вперед.

Очевидно, неприятель знал, где находятся базы на Новой Земле, и окружал их.

Вдруг гогот птиц вмешался в шум взрывов.

Бомба попала в птичий базар. Еще и еще.

Серо-бурые скалы, покрытые гуано, пятнались красным.

Испуганные гагарки пытались взлетать на своих коротких крыльях и кричали тоскливо.

Дикие утки и гуси нестройной, лишенной обычного порядка, панической стаей поднялись над местом, где тысячелетия они, не тревожимые никем, прилетая сюда с юга, гнездовались и выводили детей.