Жорж Санд

28 апреля 1851 года:Мы играли мою последнюю пьесу. Ах! Как ты была нам нужна! Меня вынудили играть героиню. Лицо может сойти, когда я наштукатурю его как следует, но внушить себе, что я молода, — для меня непреодолимое препятствие; я не чувствую себя той особой, какую представляю, и потому не могу хорошо играть…

«Никто не знает, чем я обязана марионеткам моего сына», — пишет Санд. И это была правда. В трудные дни благодаря этой игре Санд забывала о себе, в чем и заключается значение всякой игры. После опытов, из которых многие были жестокими и мучительными, Жорж, прожив почти полвека, ясно увидела нити, которые приводят в движение марионеток — людей. По вечерам, в то время как за большим столом в Ноане Жорж кроила и шила костюмы для Арлекина и Коломбины, для Баландара и Бамбулы, она думала о почти таких же простых пружинах человеческих страстей. Познав за свою жизнь несметное количество людей, она могла их теперь свести к нескольким амплуа. Тут были и «старые графини» ее детства, и женщина из народа — жестокая и возвышенная, реформатор, болтун и попрошайка, лирический оппортунист вроде Мишеля, герой — пылкий и чахоточный, героиня — ищущая любви. С момента их выхода на жизненную сцену она уже знала теперь, что они будут делать. В пятьдесят лет искушенный человек» находит большой соблазн в том, что забавляется человеческим механизмом, затем отказывается от этой бессмысленной игры. Театр — это очищение страстей; он может стать также их смертью.

Но лучшие из зрителей выходят за пределы комедии. Они учатся у нее «убивать в себе марионетку»: они начинают понимать, что в человеке после победы над марионеткой остается кое-что другое. Жорж Санд искала идеальную любовь: она не нашла ее; она не жалеет о том, что желала этого. Она продолжает думать, что женщина должна в любви желать всего или ничего. Она надеялась на идеальную республику; она увидела крах своей мечты; она не жалеет о том, что мечтала. Она еще верит, что в человеке, несмотря на мгновения низости, есть громадные запасы величия и что лучше говорить ему «о его свободе, чем о его рабстве». Она подтверждает зло; она сохраняет веру в добро. Матушка Алисия и аббат де Премор были некогда правы, поверив в нее, несмотря на все ее ошибки, потому что, старея, она идет к ясности духа, к которой каждый из нас должен стремиться.

Часть восьмая

Зрелость

Глава первая

Опасный возраст

Опасный возраст» переживают только те женщины, которые не жили жизнью женщины. Когда их тело начинает стареть, в них просыпается сожаление о пропущенном времени, и это приводит их к разным формам безумия. У Жорж Санд была любовь, и у нее есть слава; ей не нужно, как многим другим, грустно задавать себе вопрос: что у нее могло бы быть в жизни. Она помнит о том, что было. Несомненно, в 1852 году она переживает «состояние неизбежной слабости, связанной с возрастными изменениями в организме», но разве ее может волновать то, что поблекнет ее красота? Авторитет Жорж Санд спасает ее от людского равнодушия. Когда настанет момент перейти на характерные роли, та, которая всегда отказывалась быть только предметом роскоши, отнесется к этому если и не безразлично (каждая женщина спрашивает свое зеркало), то почти спокойно. Несмотря на свой возраст, Жорж Санд больше чем когда-нибудь сознает себя центром притяжения. Всесильный «матриарх», она царит в Ноане. Друзья Мориса — Бори, Мансо, Ламбер, Окант — благоговейно ухаживают за ней. Эжена Делакруа поразило, что в Ноане прочно обосновалось так много молодых людей.

Дневник Делакруа, 21 февраля 1852 года:«Странное впечатление производит эта бедная женщина в окружении нескольких молодых людей…», — так как Делакруа, поклонник традиций, любимец режима, уважал Санд, но с примесью некоторой суровости и жалости. А Санд считала, что единственное средство быть молодой — это жить среди молодежи: «У меня развлекаются, и потому я всегда весела…»

Морис Санд оставил нам в своих четырех альбомах с карикатурами изображение этого немного грубого веселья. Там мы находим в смешном виде и глазеющего по сторонам Ламбера и коротышку Бори. Мансо показан более деликатно. У него небольшие, тщательно подстриженные усы, он тощ и дрожит от холода после ледяного купания в Эндре. Мансо по-прежнему был любимцем госпожи Санд. Это был принц-консорт, почтительный, услужливый, золотое сердце. «Если бы вы его знали, вы поняли бы, что такую душу надо особенно ценить и бережно хранить…» Морис и Ламбер работали зимой в Париже; Бори, возвратившись из Бельгии, стремился разбогатеть, служа в парижском банке; Мансо и Мадам (он всегда ее так называл) оставались наедине. Мансо, с его сильным характером, с его честностью, приобрел такое влияние на Санд, как никто прежде. Она не могла обходиться без него, брала его с собой в путешествия и в Париж. Она посвятила ему пять своих произведений. Благодаря его вниманию она была освобождена от всех домашних забот. Каждый вечер он следил за тем, чтобы на ее письменном столе лежали тетради и стоял стакан подслащенной воды. «Все-таки, — говорил Теофиль Готье, — Мансо здорово оборудовал Ноан для ее работы! Не успеет она присесть в какой-либо комнате, как перед ней чудом возникают перья, синие чернила, бумага для сигарет, турецкий табак и линованная бумага…»

Записи Мансо, 23 июня 1852 года:Сегодня утром приехал Ламбер. Разжирел. Получил заказы на картины; завивает себе усы пробочником… Идет дождь; невозможно выйти. Разговоры. Работа. Обед. Музыка. Вышивание. Морис сочиняет пьесу. Ламбер спит. Госпожа Соланж тоже. Отправляются спать в полночь; Мадам уходит писать письма.

Записная книжка Жорж Санд, 13 января 1853 года:Барвинки, лавр-тимьян, мох, примулы, левкои, лиловые и белые. Японская айва цветет уже пятнадцать дней. Всюду изобилие фиалок — в лесах и в саду. Куст розовых пионов покрылся большими бутонами… Сильных заморозков еще нет… Мы все еще читаем Бальзака. Я написала и отправила очень добродетельный разбор Леона Леони. Перечитала «Лукрецию», чтобы завтра опять сделать разбор…

14 января 1853 года:Довольно холодная погода. Морис уезжает завтра. Мы читали Бальзака и старались смеяться весь вечер — надо же как-нибудь мириться с неизбежностью…

28 января 1853 года:Наконец получила письмо от Мориса. Погода прелестная: розы, барвинки, левкои трех цветов; мальвы — двойные, простые, пестрые; зацветают гиацинты; миндальные деревья в разгаре цветения. Вчера вечером я написала пятнадцать страниц романа. Сегодня вечером — вышивание по канве. Читаем Ivangoe [61]. Бори спит и храпит; Соланж привязывает ему к волосам хвост от бумажного змея… Он бесится, ругается и вырывает вместе с лентой пряди волос. Вопит и бушует, бегает за Соланж, говорит ей грубости. Мансо веселится.

Записи Мансо, 1 февраля 1853 года:Госпожа Соланж встает в девять часов; она поднимает на ноги всех слуг, будит всех, кто еще спит, и даже Мадам! Это находят очаровательным. Только не я… Мадам вышивает весь день, чтобы закончить спинку с ирисами для кресла. Она погружена в свои мысли и очень красива с рукоделием в руках. Вечером Мансо вслух читает «Портскую красавицу». Бори и Эмиль уходят спать, все расходятся в полночь…

14 февраля 1853 года:Прекрасная погода. Мадам встала с мигренью, которая продолжается, все усиливаясь, весь день до восьми часов вечера… К обеду Мадам были поданы чай и хлеб с маслом. Но я делал все возможное, чтобы ее развлечь: мы ходили по саду, сажали цветы на острове; я острил, дурачился, веселился — ничего не помогало!..

Записная книжка Жорж Санд, 18 февраля 1853 года:Опять письмо от Наполеона, с охранным свидетельством господина де Мопа для Патюро…

61

Айвенго (англ.).