Сабрина

По мере того как октябрь приближался к концу, сочинять письма становилось все труднее. Конечно, Сабрина писала Дереку о благоустройстве своего нового жилища и в самых восторженных выражениях расписывала красоты вермонтской осени, но она знала, что теперь мысли Дерека сосредоточены на куда более важных проблемах — как, впрочем, и ее собственные.

Сабрине нравилась работа по дому, которой она отдавала почти все свое время. К вечеру, правда, она сильно уставала, но это была приятная усталость. Ложась в постель, она могла сказать себе, что день прошел не зря. Кроме того, усталость позволяла ей быстро засыпать и спать крепко, без сновидений, не мучаясь мыслями об одиночестве.

Утром совладать с собой было куда труднее. Когда она, освеженная сном, просыпалась при первых солнечных лучах, ей в голову сразу же приходили мысли о Дереке, о том, в частности, что ей страстно хочется близости с ним. Для женщины, которую сексуальные проблемы раньше почти не занимали, это представляло весьма серьезное испытание. Поутру пробуждалась не только она сама, но ее забытая прежде и столь неожиданно обретенная чувственность.

С Дереком все обстояло иначе. Страх, что в ноябре его не выпустят из тюрьмы и он не увидит Сабрину, преследовал его даже ночью, и он не раз просыпался под утро в холодном поту. Разумеется, написать об этом Сабрине он не мог. Он много раз говорил ей о своей любви, но признаться в том, что он буквально одержим ею, было свыше его сил. Он и себе боялся в этом признаться, поскольку никогда одержимым себя не считал. Упорным — да, упрямым и амбициозным — пожалуй, но ни в коем случае не одержимым. Он любил Сабрину, и сильно; тем не менее иногда ему казалось, что чувства к ней в значительной степени подхлестывались его одиночеством и гнетущей атмосферой тюрьмы.

В скором времени опасаясь нервного срыва, Дерек стал думать исключительно о предстоящем освобождении. Он не устремлялся мыслями в будущее и не думал о том, что будет делать после того, как выйдет на свободу. На время он выбросил из головы Ноэла Грира и забыл о своих планах отомстить этому человеку. Он даже о Сабрине старался вспоминать как можно реже.

Ничто, кроме освобождения, не имело теперь для него значения. Не должно было иметь.

Девятого ноября состоялось заседание дисциплинарной комиссии. Рассмотрев двадцать два прошения о досрочном освобождении, комиссия дала положительный ответ только на семь. По тюрьме мигом распространился слух, что члены комиссии настроены по отношению к заключенным на редкость недоброжелательно.

Десятого ноября состоялось второе заседание. На этот раз на рассмотрение комиссии было предложено шестнадцать заявлений. В результате девять заключенных были освобождены досрочно. Среди этих счастливчиков оказался и Дерек Макгилл.

11

Пятнадцатого ноября в семь часов утра Дерек переправился с острова Пайн на материк и ступил на землю свободным человеком. На берегу его ждал Дэвид, приехавший из Нью-Йорка на принадлежавшем Дереку «СААБе».

— Ну, как ты себя чувствуешь?

— Устал, — сказал Дерек первое, что пришло ему в голову. Последние две ночи он и вправду ни на минуту не смыкал глаз. — И чувствую себя слегка отупевшим, — добавил он, окидывая взглядом помещение маленького кафе, в котором они остановились, чтобы перекусить. — Кроме того, я немного растерян и скептически настроен по отношению ко всему сущему.

Дэвид понимающе кивнул.

— Не пора ли начать радоваться? — спросил он.

— Вот освоюсь немного и начну, — улыбнулся Дерек.

Впрочем, через минуту улыбка погасла. Оглядев себя, он убедился, что джинсы и джинсовая рубашка, которые Дэвид достал из шкафа в его ныр-йоркской квартире и привез ему, болтаются на нем.

— Скажи, я смешно выгляжу?

— Нет, конечно.

— А вот я чувствую себя как последний идиот. У меня такое ощущение, будто все вокруг знают, откуда я только вылупился. Надо было попросить тебя привезти мне не джинсы, а какую-нибудь другую одежду.

Дэвид удивленно поднял брови.

— Думаешь, у тебя в шкафу есть что-нибудь более подходящее? Не мог же я тащить с собой блейзер и отутюженные брюки? В дороге они бы помялись и выглядели сейчас как жеваные.

— Когда приеду в Нью-Йорк, первым делом отправлюсь в поход по магазинам.

— А куда ты собираешься отправиться сейчас?

— Прежде всего я довезу тебя до аэропорта и посажу в самолет. Ты и так потратил на меня уйму времени, и я, поверь, это ценю. Но мне лично лезть в самолет не хочется. — Он с минуту помолчал, потом продолжил: — Любое ограниченное пространство мне теперь будет напоминать камеру. Я поеду в Нью-Йорк на машине, буду останавливаться, где захочу, перекусывать в придорожных кафе, дышать воздухом свободы.

— А мне казалось, что ты первым делом поедешь в Вермонт.

Дерек поднес к губам чашку с кофе и сделал глоток.

— Ты звонил ей? — спросил он у своего адвоката и друга.

— Сразу же после того, как ты позвонил мне.

— И что она сказала?

— Поначалу молчала, — ответил Дэвид. — Я не сразу понял, что она плачет. Ты поедешь к ней.

— Не поеду.

— Почему?

Дерек сам уже тысячу раз задавал себе этот вопрос.

— Мне нужно хотя бы немного отвыкнуть от всего этого, — тут он кивком головы указал на видневшуюся в окне гавань и крохотный остров на горизонте. — Прийти в себя, отоспаться, короче, снова почувствовать себя человеком. — Он глубоко вздохнул. — Последние несколько недель дались мне непросто.

— Думаю, тебе дались непросто все эти два года.

Спорить с этим утверждением не приходилось, поэтому Дерек решил сменить тему:

— Как поживает мой лучший друг Ноэл Грир?

— Готовится к предвыборной кампании. Думаю, первого января он публично объявит о своем участии в выборах.

— Как думаешь, он будет за мной наблюдать?

— Можешь в этом не сомневаться. Но, как мне кажется, глупостей он больше делать не будет. Смерть в тюрьме, где полно отчаянных сорвиголов, можно списать на несчастный случай. Но теперь ты на свободе, и придать убийству вид несчастного случая ему не удастся. Кроме того, он в курсе, что тебя перевели из Парксвилла, и знает, почему я на этом переводе настаивал.

На взгляд Дерека, логика приятеля была небезупречна, но он ничего не стал по этому поводу говорить, а принялся развивать свою мысль дальше.

— Если Ноэл примет участие в выборах, в моем распоряжении останется год, чтобы подтвердить его преступную связь с Ллойдом Баллантайном.

Когда Дерек заводил разговор о Ллойде Баллантайне, Дэвид всякий раз скептически хмыкал. Конечно, у него не было сомнений в том, что дело Дерека было сфабриковано — и не без участия Грира. При всем том, он не верил, что Грир может быть связан с судьей Баллантайном, и ему было больно смотреть, как Дерек тратит время и силы на совершенно бесперспективное расследование.

— Я бы на твоем месте не торопился впрягаться в это, — сказал он. — Прежде тебе надо основательно отдохнуть. Спи, читай газеты, ходи по магазинам и в рестораны. Подумай о том, чем станешь заниматься в дальнейшем. И еще: прежде чем приступать к поискам досье Ллойда Баллантайна, приведи в порядок мысли и ответь на вопрос: так ли уж тебе это нужно.

Дерек часто потом вспоминал слова Дэвида о необходимости расслабиться и немного развлечься, поскольку воплотить в полной мере советы приятеля в жизнь ему так и не удалось. И дело было вовсе не в том, что ему этого не хотелось, просто у него это плохо получалось. Но из этого вовсе не следовало, что он не радовался вновь обретенной свободе. Он ходил, куда хотел, делал, что хотел и когда хотел. Проблема заключалась в том, что он никак не мог забыть о тюрьме.

Агент Дерека Крейг Джейкобс, с которым он встретился за ленчем на следующий день после того, как вернулся Нью-Йорк, пребывал в растерянности и, судя по всему, не имел представления, что со своим клиентом делать. По этой причине первые пять минут Крейг говорил исключительно о том, как он рад его видеть и как чудесно он выглядит. Дерек знал, что выглядит далеко не лучшим образом, и прозвучавшая в словах агента ложь с самого начала настроила его на скептическое восприятие действительности.