Сабрина

Дерек писал ей, что, когда он выйдет из тюрьмы, ему пригодится любая информация, связанная с этим человеком. Изучая газетные статьи и документы по Баллантайну, Сабрина постоянно задавалась вопросом: каким образом Дерек собирается использовать добытые ею сведения? Поскольку задать этот вопрос Дереку она не могла, ей ничего оставалось, как собирать материалы и складывать их в папку, чтобы потом захватить с собой в Вермонт. Она надеялась, что к тому времени, когда Дерек выйдет на свободу, ей удастся собрать по Баллантайну вполне приличное досье.

Между тем Дерек переживал не самое лучшее время в своей жизни. Прошло уже два месяца с тех пор, как он в последний раз видел Сабрину, и временами им овладевало странное чувство, что и эта женщина, и все, что с ней связано, ему просто-напросто привиделось. Разумеется, он продолжал получать от нее письма и столько раз перечитывал, что практически выучил наизусть. Однако читать ее письма и видеть ее было не одно и то же.

Несмотря на все преимущества тюрьмы на острове Пайн, жизнь Дерека мало отличалась от того тоскливого существования, которое он влачил в Парксвилле до появления Сабрины. Прекратились свидания, которых он так страстно ждал и которые стали смыслом его жизни. Дни, хожие друг на друга как сухие горошины, тащились унылой чередой, и не было ничего, что могло бы отвлечь Дерека от печальных мыслей и вывести из состояния депресии, в котором он пребывал.

Уныние и однообразие жизни немного скрашивали ежедневные пробежки по острову, да еще, пожалуй, ритуал вычеркивания из календаря очередного прошедшего дня. Дерек видел, что незачеркнутых клеточек становится все меньше, и от этого ему становилось легче.

Впрочем, если бы не письма Сабрины, то он скорее всего сошел бы с ума. Каждое ее письмо было подписано «Люблю. Сабрина», и лишь эти слова позволяли ему держаться на плаву.

В начале октября Сабрина написала ему о неожиданном вторжении в ее Владения родственников.

«Представляешь? — писала она. — Они нагрянуливсе вместе, даже не удосужившись меня предупредить. Мне стало уже казаться, что я потихоньку выбираюсь из кризиса, но тут заявилось мое семейство, члены которого обладают удивительной способностью мне досаждать и портить мне настроение. Чего стоят хотя бы их критические замечания. Сначала мать мне заявила, что жить так далеко от цивилизации я просто не имею права. Потом к разговору подключился отец и не без удовольствия мне сообщил, что рабочие неправильно оштукатурили в доме потолок. Слава богу, Джей Би помалкивал, но зато все в доме самым тщательным образом осмотрел, чуть ли не на зуб попробовал, а потом отправился к сараю и битый час на него глазел».

Сабрина не написала Дереку о том, что поздно вечером они все вместе ездили обедать в гостиницу неподалеку от Графтона, где Джей Би неожиданно разговорился и начал доставать ее расспросами о Дереке. Сабрина ни разу не упоминала о нем в присутствии родителей, и Джеи и с радостью просветил их на этот счет.

Аманда и Гебхарт в один голос сказали, что описание злоключений бывшего популярного тележурналиста может стать хитом сезона, особенно в том случае, если сочинению придать форму романа. Сабрина, однако, не собиралась делать из своей будущей книги художественное произведение и так прямо об этом родителям и заявила, после чего они по этому поводу крепко повздорили. Переночевав в гостинице, они наутро в дурном расположении духа отправились в «Гринхаус», чтобы навестить Ники. Этого Сабрина скрывать от Дерека не стала.

«Это была ошибка, Дерек, ужасная ошибка. Мне ни под каким видом не стоило возить родственников в приют. Но мама и папа сказали, что им хочется повидать внука, а поскольку я всегда отзывалась о «Гринхаусе» в самых восторженных тонах, выбора у меня не было. Увы, даже самые прекрасные слова не в силах приукрасить дом для умственно отсталых. Увидев приют, мать замолчала и побледнела, как стена. Реакция отца была еще хуже. Он, человек, который всегда считал, что мужчина в состоянии все на свете преодолеть и со всем на свете справиться, как-то сразу постарел и словно стал меньше ростом. Казалось, у него внутри что-то надломилось. На удивление, Джей Би держался довольно бодро — быть может, потому, что отец и мама были словно в воду опущенные. Когда мы прогуливались по саду, он держал Ники на руках и даже сделал пытку с ним поиграть. Ники вел себя как обычно — почти все время хныкал. Чем старше он становится, тем сильнее бросается в глаза то обстоятельство, что его плоть не одухотворена разумом. Видеть это моим родителям было очень тяжело. Да и мне тоже».

Когда Дерек прочитал эти строки, сочувствие к Сабрине затопило его как волной. Он чувствовал боль Сабрины как свою собственную, и, когда она написала ему о своих переживаниях, ему захотелось в ту же минуту оказаться с ней рядом, чтобы успокоить ее и поддержать.

С другой стороны, Дерек не был уверен, что знакомство с семьей Мунро доставит ему удовольствие. В определенном смысле он даже опасался этих людей, считал, что они сделаны из другого, нежели он, теста. Они жили своей особой жизнью, вписаться в которую ему вряд ли бы удалось.

Тем более сейчас.

Ведь кто он, собственно, такой? Изгой общества, заключенный, ожидающий условного освобождения. Без связей, без перспектив, без будущего.

Когда до заседания дисциплинарной комиссии оставалось пять недель, Дерек все чаще стал задаваться вопросом, что он будет делать дальше. Лежа по ночам в камере, он смотрел в потолок, думая о том, что его самое заветное желание быть с Сабриной.

Дэвид Коттрел не сомневался, что освобождение его подзащитного — дело решенное. Дерек же считал, что ничего не стоит загадывать заранее. Он знал, что почувствует себя свободным не раньше, чем окажется за воротами тюрьмы.

В середине октября Сабрина могла с полным основанием написать, что перестройка дома почти закончена.

«Окончательную отделку дома я еще не начинала, но все основные работы уже сделаны. Главное, у меня функционирует кухня. Сантехника тоже почти вся установлена. Жду не дождусь, когда тебя выпустят, чтобы ты смог все увидеть собственными глазами».

Последняя фраза далась ей с известным трудом. До сих пор Дерек и словом не обмолвился о своих планах на будущее. Возможно, из суеверия: он опасался, что в ноябре его могут не отпустить. Сабрина тоже очень этого боялась, но жить без надежды не могла и иногда позволяла себе помечтать.

Ей хотелось верить, что Дерек ее любит. Вспоминая их встречи и перечитывая его письма, в которых он писал о своей люёви, она то проникалась к нему доверием, то снова начинала терзаться сомнениями. Что там ни говори, письма не могут заменить живого человека.

Помимо любви, Сабрина ничего от Дерека не хотела. Она просто не знала, что еще от него можно требовать. Да, она любила его всем сердцем и, как следствие этого, хотела с ним быть. Правда, как и на каких условиях, она еще для себя не определила. В конце концов, у нее имелись свои нужды и желания, а у него — свои. Было бы большой удачей, если бы их требования к жизни совпадали хотя бы наполовину.

«У Ники возобновились судороги, — вывела она на бумаге. — Гринов это не слишком взволновало — они еще и не такое видели, но я обеспокоена. Возможно, мне придется перевезти Ники в Нью-Йорк и держать в больнице тех пор, пока ему не станет лучше. Честно говоря, ехать в Нью-Йорк не хочется, но, как видно придется.

На этой неделе ко мне приезжала моя приятельница Маура. Сказала, что не представляет, как я могу жить на ферме. Как я ни старалась ее убедить, что никакой фермы у меня нет и я просто живу в фермерском доме, у меня ничего не вышло».

На самом деле Маура первым делом завела разговор о задуманной Сабриной книге и стала настаивать на том, чтобы подруга поскорее приступила к работе. Поскольку Сабрина знала о неоднозначном отношении Дерека к этим ее планам, она решила в письме о книге не упоминать.