Киплинг

Возможно, Киплинг выдал за анекдот историю, которая произошла с ним самим. Как бы то ни было, баня и пожилые мойщицы, как видно, произвели на писателя куда более сильное впечатление, чем давно и хорошо известный торжественный церемониал вручения премии — о нем в автобиографии и письмах Киплинга ни полслова. По всей вероятности, автор «Книг джунглей» и «Кима» действительно не придавал значения наградам. Даже таким почетным, как Нобелевская премия.

Подобная безучастность к внешним атрибутам жизни в эти годы объясняется еще и тем, что, переехав в «Бейтменз», Киплинг, за вычетом поездок и всплесков публичной активности вроде выступления 16 мая 1914 года против правительства ненавистных ему либералов перед десятью тысячами ирландских юнионистов или присутствия на коронации Георга V в Вестминстерском аббатстве в 1911 году, вел жизнь уединенную, трудовую, домашнюю, расписанную по минутам. Жизнь всей семьи, и Кэрри и детей, была всецело подчинена его расписанию.

День в «Бейтмензе» начинался обычно в восемь утра и летом, и зимой, и сразу после завтрака Кэрри и ее секретарь принимались разбирать большую утреннюю почту — в среднем от шестидесяти до ста писем ежедневно. Обсуждалось содержание писем, выбрасывались письма ненужные, на осмысленные писались ответы. Все члены семьи научились угадывать, что содержится в письме, по его конверту, поэтому Киплинг нередко подходил, произвольно выхватывал из пухлой пачки какой-то один конверт, который казался ему многообещающим, и прочитывал письмо сам. Письма бывали разные, приходили со всех концов света и писались на любую тему. Каких только вопросов и предложений в них не было! Доктор Мари Стоупс спрашивала, нельзя ли переписать «Если» так, чтобы автор обращался не к мужчине, а к женщине. Герберт Уэллс уговаривал Киплинга не рецензировать его книгу (чего Киплинг в любом случае никогда бы делать не стал), тем более что взглядов старые приятели придерживались прямо противоположных. Неизвестный пастор требовал переписать «Красный стяг», но так, чтобы специалисты об этом не узнали. Приходили письма от безумцев, главным же образом — от людей, желающих получить подтверждение гениальности своих литературных сочинений. Этим людям, особенно если они были молоды и в самом деле не лишены искры божьей, Киплинг отвечал подробно и конструктивно.

Обычно Киплинг, как и большинство писателей, работал по утрам, вечером же, после ужина, возился, лежа у камина на ковре, со своими собаками, которые шалели от удовольствия и истошно лаяли. Первую половину дня он либо сидел за своим письменным столом, писал или что-то рисовал, либо расхаживал по кабинету, что-то напевая себе под нос. Очень многие из его знаменитых стихов — подмечает Элси — такие, как «Последнее песнопение» или «Мандалей», читаются в ритме старого вальса, что странно, поскольку музыкальный слух у Киплинга отсутствовал напрочь. После второго завтрака писатель отправлялся на прогулку или вновь усаживался за письменный стол; в это время приходила вторая почта, после разбора которой наступало время чаепития — к чаю обычно бывали гости. Садом Киплинг занимался мало, но иногда вооружался вдруг граблями или мотыгой и с остервенением набрасывался на крапиву и сорняки. Первое время после переезда в «Бейтменз» он иногда ловил в Дарвелле форель, охотился же редко — слабое зрение не позволяло. Бывало, он вместе с женой заходил на ферму к рабочим; Кэрри давала указания десятнику, какие канавы вырыть, какой сарай починить, где покосить траву, а ее муж стоял рядом и молча слушал, очень редко вставляя всего несколько слов.

Если Киплинг работал, то ничего вокруг не замечал, и дети очень рано научились не обращаться к нему в такие дни с просьбами или делиться с ним своими планами или идеями. Они терпеливо ждали, пока отец допишет задуманное и, как домочадцы выражались, «в семью вернется мир». «Возвращение мира» сопровождалось обычно чтением вслух только что написанного. Читал Киплинг превосходно и, как и Диккенс, так увлекался собственным рассказом или стихотворением, что порой разражался громким смехом или же мог — при его-то сдержанности — пустить слезу. Не зря дети так любили, когда отец читал им вслух свои книги.

Кстати о детях. По воспоминаниям домашней учительницы младших Киплингов Дороти Понтон, ставшей в дальнейшем секретарем писателя и преподававшей Джону математику, а его старшей сестре латынь и немецкий, Элси в 1911 году была хорошенькой шестнадцатилетней девушкой с темно-каштановыми волосами, схваченными сзади черным бантиком, и живыми, умными карими глазами. Жизнь она, как и ее родители, вела уединенную и в обществе, за вычетом трехмесячных каникул, когда родители брали ее с собой в Европу, вращалась мало. Джону было тогда четырнадцать; смуглый, худенький, в очках, он мало чем отличался от сверстников. Учился мальчик неважно, но отсутствие выраженных способностей с лихвой возмещалось добродушием, честностью, прямотой и отличным — в отца — чувством юмора. Киплинг всегда мечтал, чтобы сын пошел на флот, но помешало плохое, как у отца, зрение. В 1911 году писатель отправляет его в военнизированный (вроде Юнайтед-Сервисез) Веллингтон-колледж, где Джон, прямо скажем, без особых успехов тянул лямку два года, увлекался, на радость отца, воздухоплаванием и футболом, однако в 1913 году очередные экзамены провалил, и отцу пришлось перевести его из престижного Веллингтона в частную школу в Борнмауте.

А вот что пишет Дороти Понтон о родителях Джона и Элси. «В это время (в 1911 году. — А. Л.) Редьярду Киплингу было сорок шесть лет. Ростом он был невысок, но хорошо сложен; выдающаяся вперед челюсть с ямочкой посередине, очень темные, густые, кустистые брови, очки в железной оправе, голубые пронзительные глаза. В деревне он обыкновенно ходил в брюках гольф или в кожаных гетрах и в видавшей виды кепке или же в мягкой фетровой шляпе…

У миссис Киплинг лицо было суровое, а улыбка добрая. Как и муж, она была низкоросла, полновата, при этом с очень маленькими ногами. В глаза бросались почти совсем седые волосы и проницательный взгляд серых, всегда печальных глаз».

В период между войнами Киплинг работал очень много и «в мир возвращался» редко. И не только много, но и очень разнообразно. Многообразие написанного между войнами таково, что трудно себе представить, будто все это сочинил один человек, пусть столь же талантливый и изобретательный, как Редьярд Киплинг. Из-под пера мастера выходят произведения самых разных жанров и на все вкусы.

Это и реалистический рассказ «Миссис Батерст», вошедший в сборник «Пути и открытия» (1904) и первоначально задуманный как роман, однако в дальнейшем сильно — пожалуй, даже слишком сильно — сокращенный. Сокращенный настолько, что главная героиня, списанная, как полагают биографы, с барменши из новозеландского Крайстчерча, где Киплинг побывал в начале 1890-х, отходит на второй план. Сильная женщина, которая «не задумывалась, ежели надо было накормить неудачника или изничтожить злодея» [30], уступает передний план «фальстафовскому фону» — столь свойственным для малой прозы Киплинга колоритным рассказчикам — морякам, солдатам, полицейским, колониальным чиновникам.

Это и мистика. В рассказе «Они», который был начат в Кейптауне в феврале 1904 года и в основе которого лежал реальный эпизод — разъезды автора на автомобиле по Суссексу в поисках дома, — предпринята попытка — правду сказать, не слишком удачная — передать собственные ощущения после смерти старшей дочери и возвращения в Роттингдин. Героиня рассказа, слепая женщина, воображает, будто видит несуществующих детей, опекает их, разговаривает с ними…

Это и научная фантастика, жанр, как и мистика, для Киплинга совершенно новый. Рассказ «Ночной почтой», написанный, по всей вероятности, не без влияния Уэллса, представляет собой репортаж журналиста о перелете над Атлантикой в далеком 2000 году.

Это и своего рода антиутопия. В рассказе 1907 года «Проще простого» описывается технократическое будущее цивилизации, время, когда технические достижения столь велики и всеобъемлющи, что политика, как таковая, лишается всякого смысла. Будущее, где всем правит «Воздушный контрольный совет» — за техникой, предвидит Киплинг, а не за политикой.

30

Пер. В. Хинкиса.