Страница 16 из 74
Вплоть до своего выезда из России Бьюкенен, французский посол Нуланс, который сменил летом 1917 года Мориса Палеолога, американский посол Френсис требовали решительных мер против большевиков.
Грубая прониколаевская линия во внешней политике дискредитировала «народное» правительство, резко сузила его социально-политическую базу, способствовала быстрому отрезвлению и полевению масс. Милитаристские высказывания министра вскоре вызвали мощные демонстрации протеста. 6 мая Милюков был вынужден уйти в отставку, на его место пришел Терещенко. С этим тридцатилетним богатым сахарозаводчиком антантовские послы установили тесные связи и действовали беззастенчиво. Не без их влияния правительство совершило военную авантюру — отдало приказ о наступлении. Немцы ответили мощным контрнаступлением, прорвали фронт на Тарнопольском направлении и к середине июля заняли Галицию и Добруджу. Надежды на то, что кровопускание ослабит революционное давление в стране, не оправдались. Бессмысленная гибель более 50 тысяч русских солдат, лживая пропаганда правительства вызвали в стране гнев и возмущение. 16 июля массы вышли на улицы. Правительство ввело в столицу войска, солдаты стреляли в народ.
Но волнения не ослабли. Терещенко забеспокоился и посоветовал своему другу Бьюкенену на несколько дней покинуть Петроград. Английский посол потребовал применения самых жестоких мер.
К началу августа произошла новая перетасовка в составе Временного правительства. «Беспартийный» Терещенко выдвинулся на одно из главных мест.
Весь аппарат дипломатов-чиновников с министром во главе верой и правдой обслуживали интересы русской буржуазии и помещиков, обслуживали с рвением и усердием, каждый соразмерно чину и званию.
В лице Терещенко чиновники видели единомышленника. Но с одним плохо мирились: министр был чересчур оптимистичен, не замечал опасности, таившейся в рабочих кварталах Петрограда. Вместо решительности — благодушествовал, важничал, упивался, как все временщики, властью. Многие, в том числе и его заместитель Петряев, возмущались тем, что с первых дней своего возвышения он тратил усилия на то, чтобы на нем и не на ком кроме скрещивались восхищенные взгляды окружающих, чтобы только он стоял в центре всеобщего внимания.
24 августа сэр Джордж попросил к себе Терещенко.
— Я очень разочарован, — начал беседу посол.
И дальше в раздраженном тоне пояснил: правительство оказалось еще более слабым, чем он предполагал, смертная казнь на фронте не введена.
Через неделю Бьюкенен встретился с Керенским и заявил ему:
— Я не могу скрыть от вас, как тяжело мне наблюдать то, что происходит в Петрограде. В то время как английские солдаты проливают свою кровь за Россию, русские солдаты шатаются по улицам, ловят рыбу в реке и катаются в трамваях, а германские агенты работают повсюду.
Керенский дал обещание в ближайшее время принять самые решительные меры по борьбе с «анархией».
После его ухода Бьюкенен записал в дневнике, что Россия теперь нуждается в более правом и более сильном правительстве. Генерал Лавр Корнилов, по его мнению, был единственным человеком, способным взять в свои руки армию.
Уговаривая и запугивая официальных представителей правительства, английский дипломат на стороне заводил связи среди эсеров, кадетов, анархистов, а в ставку к Корнилову направил своего агента, которого снабдил письмом военного министра Великобритании. В письме — одобрение диктаторским планам генерала Корнилова.
Но заговорщиков ожидали горькие разочарования. Корнилову не удалось совершить военный переворот, он арестован. Бьюкенен метал громы и молнии. Убран единственно сильный человек, способный восстановить дисциплину в армии. Посол вновь со всей откровенностью заявил Терещенко, что теперь он не видит никого, кто бы спас Россию. Министр пытался разубедить его. Но Бьюкенен не верит Терещенко. Он решил действовать настойчивее, отбросив всякую дипломатическую деликатность.
9 октября вместе с французским и итальянским послами он предпринял демарш у Керенского.
Дипломаты заявили: если Временное правительство не прекратит свою малодушную политику заигрывания с левыми и не наведет твердого порядка, то страны Антанты немедленно лишат его помощи.
Керенский произнес пылкую речь. Закончил ее патетически:
— Несмотря на все свои затруднения, Россия решила продолжать войну до конца!
И тут же лихо повернулся и вышел. Кавалерийский прием вызвал у послов приступ крайнего раздражения. Бьюкенен не унимался. И вот новая встреча с Керенским, новые уговоры.
Все напрасно: Центральный Комитет партии большевиков принял решение о вооруженном восстании. 2 ноября собрался Военно-революционный комитет. Он обсудил обстановку и образовал военный центр по руководству восстанием.
5 ноября Бьюкенен предпринял последнюю попытку воздействовать на правительство. Посол пригласил к себе Терещенко, Коновалова, Третьякова. За столом обменивались обычными салонными любезностями. Только за кофе с коньяком как бы вскользь хозяин заметил:
— В городе ходят упорные слухи, что большевики приняли решение на днях свергнуть Временное правительство.
Терещенко начал уверять, что правительство Керенского справится с положением, что готовится арест Исполкома Петроградского Совета и отдан особый приказ об аресте Ленина.
И действительно, в тот же день, словно опомнившись, Временное правительство начало предпринимать судорожные меры.
Терещенко по телефону информировал Бьюкенена: заняты и закрыты типографии, в которых печатаются некоторые большевистские газеты…
Это был их последний разговор. События захлестывали.
Наступило 7 ноября.
Бьюкенен пытался выяснить обстановку, но Терещенко не оказалось на месте, а Петряев лишь подтвердил известные факты.
Позже он узнает, что секретарь американского посольства Уайтгауз побывал в Зимнем дворце, где Керенский информировал его, что срочно выезжает в Лугу к верным правительству войскам. Премьер просил Уайтгауза передать союзным послам, чтобы они ни в коем случае не признавали большевистское правительство, ибо в ближайшее время положение будет восстановлено…
Вечером Бьюкенен из окна наблюдал за улицей. Все спокойно, по Троицкому мосту мирно шли трамваи. И вдруг грохот. Это бабахнула холостым шестидюймовка «Авроры». Началось…
Началось наступление на Зимний. И вот уже из дворца отряд во главе с бородатым матросом-гигантом Дыбенко выводил тринадцать «временных». Первым шел Кишкин с перекошенным от страха лицом, за ним Рутенберг, третьим Терещенко. Терещенко в границах допустимого возмущался. Конвойные усмехались. В суматохе часть арестованных куда-то запропастилась, но к месту прибыли все, последний явился сам к утру. Когда ожидали размещения, бывший министр иностранных дел осмелел, пытался спорить:
— Ну и что вы будете делать дальше. Как управитесь без интеллигенции, внешняя политика требует знаний.
Не договорил, кто-то перебил. Матрос-конвоир посмеивался:
— Сами управимся.
Часть II
В ВИХРЕ ДНЕЙ И СОБЫТИЙ
Глава первая
НКИД НАЧИНАЛСЯ ТАК…
В Смольном заседал II съезд Советов. В восемь часов сорок минут вечера в президиуме появился Ленин. Навстречу рванулся шквал приветствий.
Слово — Ленину. В напряженную тишину врываются четкие ленинские мысли:
— Вопрос о мире есть жгучий вопрос, больной вопрос современности. О нем много говорено, написано, и вы все, вероятно, немало обсуждали его. Поэтому позвольте мне перейти к чтению декларации, которую должно будет издать избранное вами правительство.
Ленин читает Декрет о мире, война объявляется величайшим преступлением.
Советское правительство отменяет тайную дипломатию, выражает свое твердое намерение опубликовать все тайные договоры и соглашения, заключенные прежними правительствами, и одновременно объявляет, что все содержание этих договоров безусловно и немедленно отменено.