Страница 7 из 104
«На вопрос, не видела ли она каких-либо людей неподалеку от места поступления, Хильда Гнуте ответила, что подобное мог совершить только сам дьявол».
Здесь черным по белому было написано предположение о возможном убийце. Им был сам Сатана.
Не знаю точно, сколько времени я просидел, глядя в окно на скудный пейзаж. Дождь прекратился, и снова пошел снег. Постепенно у меня на глазах поля вокруг из грязно-серых сделались ослепительно белыми. На темном горизонте появился бледный плоский диск луны, а из леса донесся вой волков. Не помню уж, какие мысли занимали меня в те минуты; должно быть, я просто уснул. Так, в приятных снах и мерзких кошмарах, продолжалось мое путешествие.
Внезапно кто-то похлопал меня по плечу.
— Приехали, сударь, — провозгласил сержант Кох. — Кенигсберг.
Глава 3
Небо над нашими головами представляло собой громадную темную пелену, вздыбленную и скомканную почти ураганным ветром. Низко над серебристым краем горизонта, там, где, как мне было хорошо известно, находилось Балтийское море, словно осколки цветного стекла, мерцало северное сияние. Снегопад прекратился. На городских окраинах снег лежал подобно ослепительно белому ковру.
— Погода, кажется, улучшается, — начал я, когда наша карета въезжала под массивную готическую арку, служившую западными воротами в город.
Сержант Кох ничего не ответил, так как в это мгновение отряд тяжеловооруженных солдат выбежал из ворот и окружил наш экипаж. Кох опустил стекло и выглянул в окно.
— Я нахожусь на службе при дворе. Человек, которого я сопровождаю, — новый поверенный, — высокомерно заявил он подбежавшим стражникам и жестом предложил мне тоже выглянуть в окно.
Солдаты вначале посмотрели на нас, затем переглянулись, держа мушкеты наизготовку, а один из них побежал в ворота. Несколько минут мы ждали в полном молчании, пока он не вернулся в сопровождении офицера.
— Кто из вас новый судья? — спросил офицер резко.
Темно-синий цвет камзола, кожаная фуражка, высокий плюмаж лилового цвета и впечатляющий набор серебряных украшений, покрывавших форменную куртку, не могли улучшить впечатление, которое производила его крайне неприятная внешность. Под тусклыми бычьими глазками были заметны большие мешки, вощеные усы уныло обвисли, а выражение, застывшее на физиономии, представляло собой отталкивающее сочетание насмешливого недоверия и напряженной подозрительности. Толстенная правая ручища, предназначенная природой для того, чтобы пахать землю в какой-нибудь отдаленной деревушке, наставила на меня пистолет. Было ясно, что он не колеблясь разрядит его в меня, если посчитает необходимым.
— Я поверенный Ханно Стиффениис, — произнес я, протягивая невеже свою сумку. — У меня здесь письмо, подписанное самим королем…
— Вы мешаете господину поверенному в исполнении его обязанностей, — неожиданно вмешался Кох, в голосе его прозвучала незнакомая мне раньше властная нотка.
— Прошу прощения, сударь, я должен проверить ваши laissez-passer, [3]— возразил офицер. — У меня есть соответствующие инструкции, и я их обязан выполнять. Приказ генерала Катовице. Никто не имеет права въехать в Кенигсберг без разрешения. Разве не слышали? Было совершено убийство…
— Именно по этой причине я и нахожусь здесь! — выпалил я, передавая ему документы, которые Кох вручил мне утром.
Офицер прочитал их, снова взглянул на меня и вернул мне бумаги.
— Не потеряйте свои документы, сударь, — предупредил он и жестом приказал охране отойти, после чего взмахнул рукой, дав понять нашему вознице, что мы можем ехать.
— К чему такие меры предосторожности, сержант? — спросил я, когда экипаж въехал в город и уже грохотал по булыжной мостовой. Еще не было четырех часов дня, но ни одна лавка не работала, и все окна были закрыты ставнями. Улицы были пусты, если не считать небольших патрульных отрядов, маршем проходивших мимо нас или стоявших почти на каждом углу. — Неужели введено военное положение?
— Не имею ни малейшего представления, сударь, — ответил Кох.
Больше он не произнес ни слова до тех пор, пока наша карета не остановилась у большого зеленого, напоминающего амбар здания на площади, обсаженной по периметру деревьями.
— Остмарктплатц! — провозгласил сержант, с поразительной, почти юношеской легкостью выпрыгивая из кареты и выдвинув складную ступеньку для меня. — Герр Рункен ожидает вас, сударь.
Мне следовало бы раньше понять, что герр поверенный Рункен захочет сразу же переговорить со мной. Но почему сержант Кох не сообщил об этом заранее?.. Я сделал глубокий вдох, расправил плечи, постарался, чтобы плюмаж на шляпе выглядел возможно пристойнее, и попытался убедить себя, что сейчас все и разъяснится. В конце концов, Рункен является именно тем человеком, который лучше других способен ввести меня в круг моих обязанностей. Я надеялся услышать от него все те весьма существенные факты, которые отсутствовали в документах, прочитанных мною в дороге.
— Вы, помнится, говорили, что он сейчас болен и не в состоянии беседовать.
Сержант ничего не ответил, он делал какие-то распоряжения кучеру, кожаные рукавицы которого блестели от инея. Мне пришлось дважды повторить вопрос, прежде чем я смог привлечь внимание Коха.
— Насколько я помню, поверенный Рункен перенес апоплексический удар, не так ли?
— Совершенно верно, сударь, — ответил Кох. — Должен заметить, что герр Рункен был превосходным поверенным.
Я сделал вид, что не заметил намека, заключенного в неуклюжем комплименте сержанта в адрес своего бывшего начальника.
— И сколько времени он болей?
— До вчерашнего дня отличался завидным здоровьем, сударь. Герру Рункену сделалось дурно в кабинете, и приглашенный врач сразу же определил причину — апоплексический удар.
Кох указал на очаровательную виллу розового цвета с маленьким, засыпанным снегом садом, расположенную поодаль от дороги.
— Вон там его дом, сударь. Прямо напротив Крепости на противоположной стороне площади, как вы изволите видеть. Суд располагается там же. Работа была для него всем.
Я проследовал взглядом в том направлении, в котором указывал короткий толстый палец Коха. Он прочертил дугу по обширному, занесенному снегом пространству и прошелся по громадному зданию из серого камня. Зубчатые стены, бойницы, сторожевые башни — великолепное и устрашающее зрелище. Массивные центральные ворота с опускающейся решеткой удивительным образом напоминали крысоловки, очень популярные в Пруссии. Узкие будки по обе стороны от ворот занимали часовые в серых зимних камзолах и черных киверах на меху. Солдаты стояли как вкопанные, не шевелясь, устремив взор прямо перед собой, прижав к широким плечам длинные мушкеты.
— Полагаю, что мне придется проводить там много времени, — произнес я с некоторой настороженностью.
Здание производило впечатление архитектурного кошмара. В то же время, напомнил я себе, оно символизирует безграничную государственную власть и могущество, коими я смогу воспользоваться в своем новом положении.
— Я провожу вас туда в назначенное время, — кратко уведомил меня Кох, направившись широкими шагами по направлению к вилле, то и дело спотыкаясь из-за поспешности и чуть ли не по колено проваливаясь в глубокий снег.
Когда я подошел к двери, сержант тремя короткими ударами бронзовым молотком предупредил о нашем приходе. Никто не открывал, и Коху пришлось постучать еще раз.
— Герр Стиффениис к его превосходительству, — провозгласил Кох бледной молоденькой горничной, открывшей дверь.
Служанка на короткое мгновение подняла глаза на меня, затем вновь опустила их.
— У хозяина доктор Плюкер, — пробормотала она.
— Как себя сегодня чувствует герр Рункен? — спросил сержант, и в его голосе слышалась искренняя озабоченность.
Девушка печально покачала головой:
— Он в очень плохом состоянии, герр Кох. Всегда был таким добрым, достойным, красивым мужчиной…
3
Пропуска (фр.).