Победителей не судят

Утром, когда отряд занялся расчисткой входа в очередное подземелье где-то между Циркус- и Грюннерштрассе, Осмерт издали знаками подозвал Алекса:

— Ну?

— Не знаю. — Алексу ужасно не хотелось ввязываться в предложенную аферу. — Как я найду это место?

— Три дня назад, помнишь, ты читал нам листовку на стене?

Шеллен, конечно, помнил.

— Сможешь разыскать ее?

Не оставалось ничего другого, как кивнуть и на этот раз.

— Ну и все! Обогнешь дом слева, залезешь внутрь и под обломком первого же лестничного марша пошаришь руками. Только хорошенько пошарь, встань на колени. Я завернул деньги в серую тряпку. Когда найдешь, в карман не засовывай, неси в руках. Как увидишь кого поблизости, незаметно отбрось в сторону. С тебя и взятки гладки.

— А где «хорьки»?

— Там, — показал Осмерт в сторону, — почти полным составом. Травят байки. Давай-ка, берись за эту железяку и потащили.

Они взялись за концы тонкой, закрученной в замысловатую загогулину водопроводной трубы и поволокли ее в направлении видневшейся башни городской ратуши до ближайшего переулка, делая вид, что расчищают площадку. Алекс убедился, что охраны поблизости действительно нет. Справа, в районе затянутой туманом набережной, урчал бульдозер и слышались голоса, слева, вдали, там где раньше была густая застройка, а теперь образовалось пустое пространство, маячили тени людей и лошадей.

— Ну все, давай, — сказал Осмерт, бросая трубу и заботливо отряхивая шинель товарища. — Я подожду здесь. Эй, повязку-то сними.

Еще раз осмотревшись по сторонам, Алекс осторожно двинулся к ратуше. Он хорошо помнил то место с листовкой «Фрайхайтс кампф» на невысокой оштукатуренной стене в середине коротенькой Кройцштрассе. Как раз на полпути от ратуши до Крестовой церкви. Эту улицу он знал когда-то как свои пять пальцев. Там в доме по четной стороне возле самой Ратхаусплац жили Котлета и Птицелов, а по нечетной стороне в полуподвале трехэтажного здания с эркерами и кариатидами — братья Хольцеры.

«Что ж, будем считать это тренировкой, — думал он, взбираясь на гребень кирпичного завала, — когда достану документы, я, пожалуй, точно так же уйду рано утром и к вечерней перекличке буду далеко».

Выбравшись из руин на относительно хорошо расчищенную улицу — кажется, это была Рингштрассе, — он увидел растянувшийся вдоль нее обоз с соломой и дровами. Жандармов не было. Алекс решительно пересек дорогу, на ходу отряхивая шинель и для вида недовольно бормоча что-то под нос. Разумеется, никто не обратил на него внимания. Он пошел между холмами битого кирпича, бывшими когда-то Кройцштрассе, и остановился перед той самой стеной, на которой за эти дни появились новые листовки. Он вдруг отчетливо вспомнил, что на первом этаже здесь находился магазин школьных принадлежностей, рядом — букинистическая лавка еврея Шиллера, еще дальше — фотоателье, хозяином которого был какой-то француз или итальянец. Теперь же, сочтя останки строения неопасными в смысле обрушения, власти решили использовать часть этой стены в качестве одного из мест для официальных объявлений. Для этой цели подступы к ней расчистили, а на Рингштрассе установили указатель.

Видя, что поблизости никого нет, Алекс бегло просмотрел новые объявления и указы. Здесь же был список адресов муниципальных служб, районных отделений службы идентификации, центрального бюро пропавших без вести, военных комиссариатов, полицейских участков и тому подобного. Отдельно висел строгий запрет размещать на этой стене частные объявления. После этого Алекс обошел дом слева и, взобравшись по кирпичной насыпи, пролез через пролом внутрь здания. Почти все внутренние перегородки здесь обрушились, и Шеллен сразу увидел лестничный марш с торчавшими из него загнутыми прутьями перил. Один конец марша был погребен под обломками кирпичной кладки, под другим, упиравшимся в стену, действительно имелось небольшое пространство.

Стараясь не зацепиться за торчавшие прутья и острые края свисавших сверху и частично прогоревших листов кровельного железа, Алекс пробрался туда. Подобрав шинель, он встал на колено и принялся шарить рукой. Его пальцы почти сразу нащупали то, о чем говорил Осмерт, — что-то достаточно легкое, завернутое в кусок ткани и обмотанное тонкой медной проволокой. Поднявшись и отряхнув шинель, Алекс прислушался, затем аккуратно размотал проволоку и вынул из тряпки пачку ассигнаций, перетянутых бельевой резинкой. Это оказались серо-голубые с сиреневым оттенком купюры достоинством в сто марок. Они были аккуратно сложены лицевой стороной в одну сторону. На их обороте сверху и снизу числа «100» было написано «SACHSISCHE BANK ZU DRESDEN». На лицевой стороне между двумя портретами каких-то античных персонажей в овалах, имелась такая же надпись, но выполненная готическим шрифтом. Ниже значилось: «Ein Hundert Mark». С левой стороны, там, где голову на портрете украшал дубовый венок, купюры были сильно обожжены, в особенности их верхний угол.

Оценив навскидку, что в пачке около четырех-пяти тысяч, Алекс вспомнил, как кто-то рассказывал, что перед самой войной новый «фольксваген» стоил в Германии девятьсот с чем-то марок. Он снова завернул деньги в тряпку и аккуратно обмотал проволокой. Затем примерно наполовину засунул сверток в левый рукав шинели, придерживая пальцами так, чтобы в случае необходимости можно было без труда его отбросить. Со стороны улицы послышались голоса. Пришлось ждать, когда люди пройдут мимо, но они как назло подошли к стене и минут десять читали расклеенную на ней информацию, обмениваясь мнениями. Наконец они ушли, и Алекс осторожно выбрался наружу.

— Давай сюда, — негромко окликнул его поджидавший Осмерт. — Принес?… Ну вот, я же говорил, что это несложно. Молодчага! Пока оставим здесь, — он засунул сверток в свой солдатский котелок, закрыл крышкой и спрятал между камней, — а когда приедет водовозка, водила, как обычно, вылезет потрепаться. Твоя задача — прикрыть меня и, в случае необходимости, отвлечь любого, кто помешает.

Алекс еще раз пожалел, что впутался в это дело, но отказаться уже не мог. Про себя он отметил, что Осмерт хоть и не внушает симпатии, но парень он сообразительный, и в решительности ему не откажешь. Когда привезли воду и пленные не спеша достали свои фляги и сгрудились возле заднего бампера, они с Осмертом остановились вблизи кабины. Алекс держал свою флягу, а его сообщник стоял с котелком, словно тот тоже был наполнен водой. При этом он что-то негромко, но оживленно рассказывал, размахивая руками. Здесь, между кабиной и бочкой, непосредственно под емкостью имелась щель, образованная зазором между двумя опорными балками. В щель эту была всунута грязная тряпка. Осмерт, продолжая говорить и махать руками, вытащил ее, стрельнул глазами по сторонам и кивком головы дал понять Алексу, чтобы тот его прикрыл. Открыв крышку котелка, он вынул сверток, быстро засунул его в щель под бочку и заткнул тряпкой. Убедившись, что никто ничего не заметил, подельники направились к крану с водой.

— А с тобой, Шеллен, можно иметь дело, — похвалил Тони Осмерт Алекса. — Только смотри — пока никому из наших ни слова. Это в их же интересах. Мы не имеем права подвергать товарищей опасности.

— Какие у тебя дела с этим Осмертом? — спросил вечером Каспер. — Я видел сегодня, как вы о чем-то шушукались.

На импровизированной кухне, оборудованной в одном из помещений табачного склада, они жарили на оливковом масле сушеные овощи, предварительно размоченные в воде. Овощи были немецкие, а масло — остатки из личных запасов Уолберга. Посылки Красного Креста не поступали в саксонские шталаги уже давно. Пленные доедали все то, что было отложено каждым из них либо «на черный день», либо по причине несовпадения вкусовых предпочтений с тем или иным продуктом из заветной коробки. Засохший джем, остатки превратившегося от сырости в камень сухого молока, полпачки прогоркшего маргарина — все теперь выскребалось и выдалбливалось из банок. Немцы же говорили, что после бомбардировок пропускная способность дорог в рейхе уменьшилась и командование не может позволить себе такую роскошь, как загромождать их еще и грузовиками с посылками Красного Креста. Возразить на это было нечего.