Страница 152 из 157
– Не скалься, душегуб! Денежки великим трудом нажиты.
– Ведаем мы купецкие труды, – еще больше рассмеялся Илейка. – На Руси три вора: судья, купец да приказчик.
– Замолчь, нечестивец!
Ватага захохотала и полезла с насада на отмель.
– К бечеве, водоброды!
Первым впрягся в хомут шишка 207 . То был могучий бу-катник Парфенка. После него залезли в лямки и остальные бурлаки.
– А ну тяни, ребятушки!
– Тяни-и-и!
– Пошла, дубинушка-а-а!
Тяжко бурлакам! Но вот насад начал медленно сползать с песчаной отмели.
– Пошла, дубинушка, пошла-а-а!
Насад выбрался на глубину. Бурлаки кинулись в воду и по канатам полезли на палубу. Евстигней тотчас заорал букатнику:
– Правь за стругами, Парфенка!
Гл а в а 10 БОГАТЫРСКИЙ УТЕС
Казачье войско плыло вверх по Волге.
Река была тихой, играла рыба, над самой Волгой с криком носились чайки, в густых прибрежных камышах поскрипывали коростели.
Гулебщики дружно налегали на весла, поспешая к жигулевским крутоярам. Летели челны. Весело перекрикивались повольники:
– Наддай, станишники! Ходи, весла!
– Расступись, матушка Волга!
На ертаульном струге плыл атаман с есаулами. Здесь же были и Гаруня с Первушкой. У молодого детины радостным блеском искрились глаза. Он смотрел на раздольную Волгу, на синие просторы, на задорные, мужественные лица удалых казаков, и в душе его рождалась песня. Все было для него необычно и ново: и могучий чернобородый атаман, и добры молодцы есаулы, дымящие трубками, и сказы повольников о походах да богатырских сражениях. Первушка хмелел без вина.
– Любо ли с нами, сынко? – обнимая Первушку за плечи, спрашивал Иван Гаруня, не переставая любоваться своим чадом.
– Любо, батеня! – счастливо восклицал Первушка, готовый обнять всех на свете.
Плыл Болотников скрытно и сторожко: не хотелось раньше времени вспугнуть купеческие караваны. По левому степному берегу ускакали на десяток верст вперед казачьи дозоры. В случае чего они упредят войско о торговых судах и стрелецких заставах.
На челнах плыли триста казаков, остальное войско ехало берегом на конях. Еще в острожке Болотников высказывал есаулам:
– Добро бы прийти на Луку на челнах и конно. Без коня казак не казак.
– Вестимо, батько, – кивали есаулы. – Не век же мы на Луке пробудем. Поди, к зиме в степь вернемся.
– Поглядим, други. Придется двум сотням вновь по Скрытне плыть.
– И сплаваем, батька. Вспять-то легче, течение понесет, да и челны будут рядом, – молвил Нечайка.
Однако плыть конно по Скрытне не пришлось: выручил Первушка. Сидел как-то с ним на бережку дед Гаруня и рассуждал:
– Ловко же вы упрятались. Ни пройти, ни проехать, ни ногой не ступить. Чай, видел, как мы пробирались?
– Видел, – кивнул Первушка и чему-то затаенно усмехнулся.
– Атаман наш триста коней мужикам пожаловал,- продолжал Гаруня. – Живи не тужи. А вот на остальных сызнова по завертям поплывем, на челны-то все не уйдут. А речонка лютая, того и гляди, угодишь к водяному.
Первушка призадумался. Он долго молчал, а затем повернулся к отцу, порываясь что-то сказать, но так и не вымолвил ни слова.
– Чего мечешься, сынко? Аль раздумал в казаки идти?
– И вовсе нет, батеня, – горячо отозвался Первушка. – Отныне никто меня не удержит, как на крыльях за тобой полечу. Иное хочу молвить, да вот язык не ворочается… Страшно то поведать, зазорно.
– Аль какая зазнобушка присушила? Так выбирай, сынко. Либо казаковать, либо с девкой тешиться.
– Нет у меня зазнобы, батеня… Вот ты за казаков пасешься, кои по речке с конями поплывут.
– Пасусь, сынко.
– А можно… можно, батеня, и посуху пройти.
– Уж не на ковре ли самолете? Да где ж тут у вас посуху? – усомнился Гаруня.
– От крепости в лес есть потаенная тропа, – решился наконец Первушка. – Выведет к самой Волге.
– Любо, сынко! – возрадовался Гаруня. – Чего ж ране не поведал?
– Нельзя о том сказывать, батеня. Так мир порешил. Ежели кто чужому потаенную тропу выдаст, тому смерть.
– Круто же ваш круг установил.
– А иначе нельзя, батеня. То тропа спасения. Поганый ли сунется, люди ли государевы, а мужиков наших не достать. Тропа и к Волге выведет, и в лесу упрячет. Там у нас, на случай беды, землянки нарыты. Не одно на-летье можно высидеть. И зверя вдоволь, и угодья бортные.
– Вон как… А все ж проведешь, сынко?
– Проведу, батеня. Но возврата мне не будет – мир сказнит. Так что навсегда с селянами распрощаюсь. С тобой пойду.
Крепко обнял сына Иван Гаруня и повел к атаману.
На другое утро Первушка вывел конный отряд к Волге. Затем он долго и молчаливо расставался с родимой сторонушкой.
«Простите, мужики, – крестился Первушка на сумрачный лес. – Не хотел вам зла-корысти. Знать, уж так бог повелел, чтоб мне с земли родной сойти да белый свет
поглядеть. Прощайте, сельчане. Прощай, Скрытня-река!»
Положил Первушка горсть земли в ладанку, низко поклонился лесу и пошагал к казакам.
– Да ты не горюй, парень. О заветной тропке никому не скажем, – ободрил Нечайка.
– Тропки не будет. Завалят ее мужики да новую прорубят.
На крутояре показался конный дозор. Казаки замахали шапками.
– С какой-то вестью, – поднялся на нос струга Болотников. – А ну греби, други, к берегу!
Челн атамана приблизился к крутояру. Казаки наверху закричали:
– С ногаями столкнулись, батька! Отбили отару баранов да косяк лошадей! Ноне с мясом будем!
– Много ли донцов потеряли?
– Шестерых, батька!
Казаки на челнах сняли шапки.
– Надо бы мясо на челны, батька!
– Добро. Яр кончится – спускайтесь к челнам!
Свыше тысячи баранов притащили казаки к берегу.
Их тотчас разделали, присолили и перетащили на струги. Солью запаслись еще в острожке. Мужики, обрадовавшись лошадям, позвали казаков на варницу.
– Соли у нас довольно, век не приесть. Берите, сколь душа пожелает.
И вот мужичий дар крепко сгодился.
Часть мяса разрезали на тонкие ломтики и выставили на солнце сушить да вялить. Казаки ожили, довольно гудели.
– Ноне заживем, братцы. Это те не рыба.
Болотников же был вдвойне доволен: казаки отбили у
поганых ногайских лошадей. Теперь опять все войско будет на конях.
На четвертый день завиднелись Жигулевские горы.
– Ну, слава богу, знать, доплыли, – размашисто перекрестился Болотников, жадно всматриваясь в окутанные синей дымкой высокие вершины Сколь дней, сколь ночей пробирались донцы к грозным волжским утесам, и вот пристанище удалой повольницы рядом.
– Ко мне, есаулы!
Мирон Нагиба, Васюта Шестак, Нечайка Бобыль, Степан Нетяга да казак-собинка Иван Гаруня расселись вокруг атамана.
– Где вставать будем, други? Жигули обогнем или тут, под горами, вылезем?
– А спознаем у Гаруни, атаман. Он тут с Ермаком ходил. Сказывай, дедко.
– На Луку два пути, хлопцы, – приосанился старик. – Тут, перед излучиной, бежит река Уса. Пересекает она всю Луку и подходит истоком чуть ли не к самой Волге. То один путь, но есть и другой.
– Погодь, дед, не спеши, – перебил Гаруню Болотников. – Велика ли сама Лука?
– Велика, атаман. Ежели огибать горы и идти к устью Усы, то плыть ишо верст двести, а то и боле. Но то уже другой путь.
– Много, дед. Без дозоров плыть двести верст рисково. Можем и на стрельцов нарваться. Бой принимать – казаков терять. Не за тем мы сюда пришли. Не лучше ли на исток Усы перетащиться? Далече ли река от Волги?
– С версту, атаман.
– Верста нас не затруднит, перетащимся. Как, есаулы?
– Перетащим, батько. Огибать не станем. Пошто дни терять?
– Вестимо, други. Веди, дед.
Гаруня шагнул на нос. Долго вглядывался вдоль правобережья, изронил:
– Пожалуй, вскоре можно и приставать, атаман. Кажись, подходим.
207
Шишка – передовой бурлак в лямке.