Иван Болотников

Ахмет-паша встревожился: он не ожидал такого ответа от русских пушкарей. Тотчас последовал приказ:

– Всем галерам отойти к берегу!

Санджак-беки кинулись в трюмы и принялись хлестать плетками гребцов-невольников, прикованных цепями к жестким деревянным сиденьям.

– Быстрее, быстрее, шайтаны!

Невольники налегли на весла, и вскоре все галеры подплыли к левому берегу. На горящем судне метались яны чары, огонь подбирался к пороховому отсеку. Несколько янычар прыгнули в воду. Под угрозой казни Ахмет-паша послал на галеру сотню тушилыциков. Покинувших же корабль янычар он приказал расстрелять из пистолей.

– Подлые трусы! Вам нет места в моем славном войске. Вы останетесь в Тане! – кричал Ахмет-паша, наблюдая, как санджак-беки расправляются с перепугавшимися янычарами.

Галеру с великим трудом удалось потушить.

«Слава аллаху! Гяурам не пришлось увидеть, как тонет мой корабль. Это добрая примета. Мои кулеврины спасены, и они сегодня же добьют урусов», – ободрился паша.

Однако Ахмет стал осторожен: он уже не подставлял корабли под пушки урусов. Два часа паша в нерешительности простоял на берегу, а затем послал одну из галер к середине Тана, другие же четыре продолжали, тихо покачиваться на якорях.

Рявкнули пушки, ядра с шипом и гулом бухнулись о стены, пробивая бревна до третьего ряда.

Казаки молчали. Ни одна из пушек не выстрелила в ответ. Турки осмелели и придвинулись еще на десяток саженей. Ядра корежили стену, вгрызаясь все глубже и глубже в тын.

Казаки молчали.

«Почему урусы не стреляют? Почему бездействуют их пушки?» – озадаченно пожимал плечами паша.

Об этом же раздумывал и мурза Давлет, стоявший рядом с азовским наместником.

– Ночью в городе был большой взрыв. Уж не попали ли ядра твоих капычеев, славный паша, в пороховой склад гяуров? – предположил Давлет.

– Я слышал взрыв, – слегка кивнул Ахмет. – Это дело моих капычеев. Да, мурза, это я приказал подорвать пороховой склад. И теперь он уничтожен! – твердо произнес паша, укрепившись в мысли, что казаки действительно остались без пороха.

– Слава твоя не померкнет века, несравненный паша. Но почему же твои остальные галеры не плывут к крепости? – с иронией спросил Давлет.

– Так угодно аллаху и моим помыслам, – ответил Ахмет. – Мои галеры отошли к берегу, чтоб пополнить запасы ядер, – схитрив, добавил он.

– И когда ж они вернутся под стены?

– Скоро, мурза, скоро. Сегодняшний день запомнит вся Турция. Я пробью стены и войду с моими янычарами в крепость, – напыщенно сказал паша.

Подождав еще с полчаса, Ахмет приблизил к крепости и другие галеры. Теперь уже все турецкие пушки уда рили по Раздорам.

Казаки молчали.

Рязанец едва не плакал: теперь он не мог ответить янычарам и единым зарядом. Весь порох засыпали в ко жаные мешочки и спрятали под землю.

– Ниче, ниче, Тереха. Придет и твое время, – успокаивал пушкаря Федька Берсень.

– Мочи нет, – тихо вздыхал Рязанец. – Уж скорее бы ночь!

Но до ночи было еще далеко. Капычеи, осмелев, били по крепости в упор. И вот стены не выдержали, в двух местах появились бреши; их завалили камнями и бревнами, но бреши появлялись все в новых и новых местах. А вскоре рухнула стена возле Засечных ворот. Капычеи прекратили пальбу, и в пролом кинулась конница темника Давлета.

Казаки встретили татар в мечи, сабли и копья, разя крымчаков и их коней в проломе. Но ордынцы, предвкушая скорую победу, яростно лезли вперед.

Это был страшный час для раздорцев. На помощь казакам пришли подростки, старики и женщины. Агата и Любава, нахлобучив на головы шеломы, также поднялись на стены. Агата вскоре очутилась обок с Болотниковым.

– Ушла бы… Тяжко тут! – крикнул ей Иван, прикрывая казачку от разящей сабли ордынца.

– Не уйду! – решительно блеснула глазами Агата, опуская саблю на татарина.

Храбро держалась на стене и Любава. Когда-то отец научил ее метко стрелять из пистоля, и теперь это сгодилось. Немало ордынцев пало после ее выстрелов. А когда кончились заряды, Любава принялась лить на татар горячую смолу.

Девушку приметил Васюта и поспешил стать к ней поближе. Покрикивал:

– Ай да Любушка! Так их, поганых!

А Любава нет-нет да и взглянет на рослого детину. Был он удал и ловок, сокрушал врагов с лихостью и озорством, будто вышел не на злую сечу, а на игрище.

Когда на стене стало особенно жарко, Васюта спас Любаву от двух наскочивших янычар. Он с такой яростью накинулся на врагов, с таким желанием защитить Любаву, что турки в страхе отпрянули от девушки, и полегли от неистового меча Васюты.

Лютая битва продолжалась у пролома. Тут донцы сражались во главе с есаулами Федором Берсенем и Григорием Соломой. Бились остервенело, насмерть, понимая, что отступить нельзя и на пядь. Стоит слегка дрогнуть, поддаться – и лавина врагов сомнет защитников и бурным речным потоком заполонит город. И тогда уже никто и ничто не спасет Раздоры.

Берсень разил татар длинным увесистым топором и после каждого удара протяжно крякал, будто колол не ордынские головы, а чурбаки. Подле наседал на крымчаков Григорий Солома, в руках его был тяжелый шестопер, гулявший направо и налево по черным бараньим шапкам степняков.

Богдан Васильев в сече не участвовал: он руководил обороной из Войсковой избы, перебрасывая казачьи станицы то в одно, то в другое горячее место. А таких мест было вдоволь: и на стенах, и у брешей, и у многочисленных пожарищ.

До самых потемок продолжалась осада, но янычарам, спахам и крымчакам так и не удалось одолеть казаков. Они вновь отступили, оставив у стен крепости тысячи убитых.

– Слава богу, продержались! – перекрестился Тереха Рязанец.

– Выстояли, – облегченно передохнул Богдан Васильев.

– Не гулять поганым по Раздорам! – молвило казачье войско.

Донцы заделали проломы и брешни и, выставив ночные караульные дозоры, повалились на отдых. Казачки же поспешили к раненым и увечным – таких немало было в каждой станице. Свыше пятисот казаков потеряли Раздоры. Родниковцы недосчитались тридцати донцов; молодые казаки Юрко и Деня получили тяжелые раны.

Получил отметину от янычарского ятагана и Иван Болотников, но, к счастью, рана оказалась неглубокой. Болотников так же, как и Секира, прижег рану порохом и начал готовиться к ночной вылазке.

Вскоре к нему пришел Федька Берсень. Увидев перевязанную лоскутом рубахи руку, нахмурился.

– Нельзя те на вылазку. Оставайся здесь.

– Чудишь, Федор. И не подумаю… Ты лучше скажи, готовы ли твои люди?

– Готовы. Васильев нам четыре сотни выделил.

– Четыре сотни?.. Много, пожалуй, Федор. Как бы шуму не наделать. Обойдемся и двумя.

– А не мало?

– Хватит, Федор. Поплывем на пяти стругах. Только бы ночка не подкачала.

– Авось не подкачает. Сиверко тянет. Добро бы Илья прогневался. Уж так бы кстати!

Подошел Рязанец. Покуда шел бой, он готовил к вылазке снаряжение: кожаные мешочки для пороха, фитили, огниво, багры и крючья.

– Дело за вами, молодцы.

– Идем, Терентий. А с собой беру Нечайку, Секиру, Васюту да Мирона Нагибу. Казаки надежные, – молвил Болотников.

Перед вылазкой Иван еще раз проверил отобранных казаков.

– Пойдем налегке. Ничего лишнего не брать. По паре пистолей, саблю, огниво – и довольно. И замок на роток. Мы должны быть невидимы и неслышимы. Ранят – терпи, погибать станешь – терпи! Иначе и галеры не взорвем, и себя загубим, – строго напутствовал Болотников.

– Не подведем, батько! – заверил Мирон Нагиба.

Провожала донцов вся казачья старшина во главе с

атаманом Васильевым. Пришел и поп Никодим, благословив казаков на ратный подвиг медной иконкой.

– Да поможет вам господь и Николай-чудотворец. Возвращайтесь с победой, сыны!

По подкопу шли с горящими факелами. Тайный лаз вывел на правый берег реки, густо поросший высоким камышом. Здесь, в плавнях, и были припрятаны казачьи струги.

– Не забудьте уключины смазать, – напомнил Иван.