Второй пол

Фурье и Сен–Симон двумя небольшими фразами, в сущности, создали основу для переворота в общественных представлениях о назначении женщины. Они вышли за пределы суждения о «природном назначении пола», нисколько не посягая на последнее и не оспаривая его. Тем самым появилась возможность говорить о том, что помимо прокреативных, природных функций у женщины могут быть еще и другие — социальные, гражданские функции и что, взятые воедино, они способны не отрицать, а дополнять друг друга. Отныне в споре о женском равноправии была пробита брешь — речь стали вести уже не только о «естественном», но еще и о социальном праве женщины, праве на свободу, образование, труд. Этот теоретический фундамент упрочил позиции феминизма. Он стал разнообразным по форме и содержанию. К началу XX века активно действовали суфражистки, отстаивавшие политико–правовое равенство женщины; социалистки, защищавшие идеи равной оплаты женского труда и участия женщин в профсоюзах; радикальные феминистки, пропагандировавшие идеи сознательного материнства и контроля над рождаемостью; христианские женские благотворительные общества. В результате медленных завоеваний всех этих феминистских потоков к концу XIX — началу XX века общественные стереотипы и нормы постепенно менялись. Новые нормы уже позволяли женщине выходить за пределы дома с тем, чтобы получать образование, работу. Свою роль в этом процессе сыграли и марксисты.

Проблему социального признания женщины они определили как «женский вопрос» и предложили на него свой ответ. Симона де Бовуар в отдельной главе разбирает все плюсы и минусы этого ответа, оформленного в категории исторического материализма. Что же здесь плюс и что минус? И для нее, и для теоретиков марксизма речь идет о продолжении традиции Пулена де ля Барра — Фурье — Сен–Симона, то есть традиции борьбы за эмансипацию, освобождение женщины от патриархальных норм поведения. Правда, в отличие от своих предшественников, Маркс и Энгельс, говоря об эмансипации, обращались не столько к индивиду, сколько к массам, К массам женщин — наемных тружениц, к их мужьям, тоже втянутым в наемный труд. Им они объясняли, что за «таинством брака» или «таинством пола» скрываются «производственные отношения», правда, особого типа — отношения воспроизводства человеческого рода. Они являются одновременно и природными и социальными отношениями. Еще — это отношения социального неравенства, вытекающие из неравного разделения труда, при котором жена и дети являются рабами мужа. А рабство есть первая форма собственности, порожденная возможностью распоряжаться чужой рабочей силой. Особенность семейных отношений при капитализме, по убеждению классиков марксизма, заключается в том, что рабочий вынужден продавать не только собственную рабочую силу, но также рабочую силу жены и детей. Приобщение женщины к труду в крупном промышленном производстве наносит непоправимый удар по традиционному укладу семьи — оно «разрушает вместе с экономическим базисом старой семьи и соответствующего ему семейного труда и старые семейные отношения» 1. И в этом марксисты видят позитивный смысл наемного женского труда, который создает необходимые экономические предпосылки для независимости женщины, для ее самоутверждения в социальной сфере, то есть для ее освобождения. В марксистском анализе «женского вопроса» тема женского труда — главная. И это естественно, поскольку начиная со второй половины XIX века женский труд становится все более массовым, что принципиально меняет как положение женщин, так и спор о нем.

Другой новый тезис марксизма сводится к тому, что положение женщины–труженицы есть положение классовое. Она принадлежит в классу пролетариата. А потому задача ее освобождения совпадает с более общей задачей освобождения пролетариата. И пролетарий, и женщина в равной мере заинтересованы в уничтожении любых форм угнетения и эксплуатации. Только в обществе, свободном от эксплуатации и угнетения, возможны равноправные отношения между мужчиной и женщиной. Так, связав «женский вопрос» с вопросом социальным, классики марксизма отыскали женщине место в общем потоке истории. Эта концепция была адекватна своему времени и в совокупности с другими феминистскими идеями имела право на существование. Беда была в том, что ее адепты свой подход считали единственно верным и решительно обличали прочих поборников женского равноправия.

Особенно досталось от них тем, кто добивался в первую очередь признания политических прав женщины, то есть придерживался традиционных феминистских лозунгов. Марксисты видели в этих лозунгах знак признания буржуазной политической системы, а потому наградили и их, и весь традиционный феминизм определением «буржуазный». И повели с ним, как с частью буржуазной системы, ожесточенную борьбу. Борьбу под новыми, классовыми, пролетарскими лозунгами. На целые десятилетия они сумели одержать верх над традиционным феминизмом, существенно потеснив его в массовых движениях. Естественно, что в странах, где побеждали социалистические революции, именно эти лозунги формировали политику новой власти по отношению к женщине, Сегодня их несостоятельность доказана самой жизнью. Очевидно, что в бывших странах реального социализма процесс эмансипации выродился в чистое мифотворчество 1. Это произошло еще и потому, что изначально в марксистской концепции женского освобождения имелся существенный изъян.

Одной из первых на него обратит внимание Симона де Бовуар в книге «Второй пол», но не сформулирует свою позицию с предельной ясностью. За нее это сделает спустя время французский социолог Э. Морен, который напишет, что попытка рассмотреть проблему угнетения женщины с помощью категорий классового анализа является упрощением хотя бы потому, что эта проблема сложилась в доклассовую, а может быть, и доисторическую эпоху, и имеет не столько социологический, сколько антропосоциологический характер 2. Почему этого не проговорила Симона де Бовуар? Можетбыть, потому, что в пору написания книги «Второй пол» она принимала марксистский тезис о том, что полное освобождение женщины возможно лишь при социализме, принимала вопреки собственной логике и собственному анализу. В первое послевоенное десятилетие они с Сартром всерьез считали себя «попутчиками» коммунистов и связывали надежды на радикальное обновление мира с «реальным социализмом». Но они были только «попутчиками» коммунистов, а не членами их партии, как, скажем, знаменитый писатель Луи Арагон. То есть держались на соответствующем расстоянии. Иначе для них и быть не могло: экзистенциализм как философская система, как мировоззрение сложился из–за недоверия или даже прямого отрицания прогрессистско–оптимистических концепций истории, из сомнения в «разумности действительного», и в этом плане он был антитезой марксизму. Откуда же в таком случае ориентация на общий с марксистами путь? Как справедливо отмечает один из лучших отечественных исследователей экзистенциализма, Э. Соловьев, Сартр признавал «марксизм в качестве доктрины, которая обеспечивает высокую степень «совместимости» индивидуальных бунтарских актов… доктрины, санкционирующей бунт пролетариата против объективного строения истории». Иначе говоря, Сартр, а вместе с ним и Симона де Бовуар трактовали марксизм достаточно произвольно, исходя из собственной потребности «приобщиться к какому–либо уже существующему движению, связать себя его ценностями и программой» 1. Для теоретиков экзистенциализма — позиция не самая последовательная. Но они стояли на ней, а потому избегали полного размежевания с марксизмом.

И все–таки, несмотря на все оговорки, книга Симоны де Бовуар «Второй пол» представляет собой попытку — и попытку удавшуюся — размежевания с марксистским подходом к «женскому вопросу». В центре ее внимания — не «женские массы» и их «коллективная борьба» за общее дело «пролетариата». В центре ее внимания женская личность или «ситуация» женщины в истории, заданная физиологией и анатомией, психологией и социальными традициями. Симона де Бовуар рассматривает эту «ситуацию», используя концептуальную схему Сартра, с ее понятиями свободы воли, трансцендентности/имманентности, автономии, самоосуществления через «проект». Она сосредоточивает свой анализ главным образом на теме межличностных отношений мужчины и женщины — отношений Одного и Другого, увиденных сквозь призму «подлинного бытия» — бытия субъекта, способного к трансценденции, то есть к полаганию смыслов и целей своей жизни, С этой точки зрения Симона де Бовуар перечитывает мифы и легенды о «тайне пола», «предназначении женщины», «загадке женской души». Для нее очевидно, что такой загадки не существует. В пылу полемики она формулирует свой знаменитый афоризм: «Женщиной не рождаются, женщиной становятся». Афоризм предельно спорный. Он вызовет шквал критики как со стороны антифеминистов, так и со стороны феминистов.