Вейн

Вскочил и, уже не думая о направлении, побежал. Толстые корни лезли под ноги, кроссовки скользили по листве. Гигантские стволы заставляли петлять, и тень шарахалась от дерева к дереву.

Юрка остановился, тяжело дыша. Воздух сипло вырывался из горла, и казалось – все окрестные хищники с интересом прислушиваются. Заткнул рот рукой. Стало тихо. Ни шуршания, ни шороха, ни птичьего крика. Юрка опасливо посмотрел за спину и только сейчас понял, что вечер на исходе. За ближайшим деревом – темнота.

– Идиот, – обозвал себя шепотом. – Помчался, как лось.

Сбросил сумку на землю. Пора устраиваться на ночлег.

С топливом пришлось помучиться. Тонкие ветки попадались редко. Пару толстых сучьев сначала обстругал, и только потом удалось разломить. Сухие листья горели, точно плотный картон, и давали мало жару.

– Не деревья, а дубоиды какие-то, – ругнулся Юрка.

На огне согрел мясо и зачерствевшую лепешку. Запил ужин кумысом. Пока жевал, все поглядывал через плечо. Лес молчал, прикидываясь безопасным. Нет уж, решил Юрка, лучше он переночует наверху.

Бугристая кора ступеньками ложилась под ноги. Интересно, а медведи умеют лазать по деревьям?

Юрка чертыхнулся и прошептал:

– А нам все равно, пусть боимся мы волка и сову.

Вспомнилось, как Дан советовал петь, когда ехали через каменную пустыню, и выругался – в голос, от души. Подтянулся на руках, зацепившись за развилку. Подходящая ветка! Достаточно высоко, чтобы не достали с земли, и есть шанс не убиться, если свалишься. Широкая, как диван, с ложбинкой у основания. Надергал в нее листьев, и шикарное получилось гнездо.

Юрка свернулся клубком, накрылся курткой. С полминуты ловил потрескивания и шорохи, а потом отключился.

Проснулся от холода и вместо темноты обнаружил густой туман. Смутно проступали силуэты дубоидов. Куртка и джинсы намокли, листья в гнезде стали влажными. Сдвинувшись к краю гнезда, Юрка посмотрел вниз.

– Ни черта не видно, – сказал вслух.

Хотелось в туалет, но спускаться в неизвестность он побаивался. Прошел по ветке, пока она не начала качаться. Расстегнул штаны. Хихикнул, представив, как ошалеет хищник, случись ему оказаться внизу.

Прохладный воздух забрался под одежду. Юрка трусцой вернулся в гнездо и зарылся в листву, натянул на голову куртку. Согреться долго не получалось, и в зыбкой дремоте вспомнилось, как тяжело болел в первую школьную зиму, набегавшись во время перемены по двору.

В бреду тогда чудилось: комнату заполнило горячим паром. Тонул в нем, не в силах приподнять голову. Нагревалась подушка, намокли и слиплись волосы. И вдруг на лоб опустилась холодная ладонь. Юрка открыл глаза. Возле постели сидел дед, от него пахло морозом и табаком. На тумбочке, среди лекарств, лежал огромный темно-красный гранат, большая редкость в те времена. Он мерцал среди тусклых пузырьков, точно елочная игрушка, и казался прохладным даже на вид. Юрка удивленно моргнул. Рука со лба исчезла. Дед взял нож, осторожно развалил гранат на две половины. Засветились багряные зернышки, полупрозрачные, с косточками внутри. Дед выковыривал их и скармливал внуку с ладони. Зернышки брызгались во рту кисло-сладким соком…

Юрка сердито сбросил куртку. Туман поредел, стало светлее. Все, хватит сидеть в гнезде!

Сполз по влажной коре на землю. Чтобы согреться, трижды обежал дубоид. С костром возиться не стал, слишком все кругом было волглым. Догрыз курт всухомятку.

Значит, так: он – вейн, у него получится. Не дав себе и мгновения на раздумья, Юрка вскинул на плечо сумку и зашагал.

Поднималось солнце, ложилось под ноги золотистыми пятнами. Истончался туман. Сверкали на паутине капельки росы, но сами пауки не показывались. Молчали птицы.

Часа через два неспешного хода стало теплее. Деревья раздались, пропуская свет. За гигантскими стволами что-то блестело, и вскоре Юрка очутился на берегу маленького озерца.

– Привал, – скомандовал он вслух.

У берега вода прогрелась, дальше, на глубине, обжигала холодом. Юрка побултыхался, громко ухая и подвывая. Эх, в баню бы сейчас! Кое-как оттерся песком, постирал одежду и развесил на дереве.

На завтрак – или полдник? – прикончил остатки припасов, допил кумыс и набрал во фляжку воды.

Футболка высохла, джинсы оставались влажными. Кривясь, Юрка натянул их. Сумка основательно полегчала, но это как раз не радовало.

Он по-прежнему не знал, куда идти, и потому просто закрыл глаза и крутанулся на месте.

– Я – вейн, я – смогу.

Снова выпало на запад, и Юрка – тайком от самого себя! – обрадовался. А если бы другое направление?..

Становилось жарко. Снова захотелось есть, хоть кору грызи. Какое-то время Юрка шепотом материл Дана, приговаривая:

– «Захочешь – почуешь»! С-с-котина! Тебя бы сюда!

Сам-то, поди, уже в Бреславле. Сидит в трактире и жрет. Мясо, здоровущий кусок. К нему жареная картошка с луком, сметаной, еще хлеб с сыром и… Чтоб ему подавиться!

Шмыгнул носом и вдруг почувствовал странный запах. Не табака с ромом, а скорее, тухлых яиц. А вдруг Дан ошибся? Вдруг для него, Юрки, узел пахнет иначе? Побежал. Сумка хлопала по спине, подгоняя. Воняло все сильнее. Юрка с размаху выскочил на обрыв и еле успел зацепиться за ветку.

– Черт…

На дне котлована бурлила жижа, подернутая маслянистой пленкой с радужными разводами. Пленку с чавканьем разрывали пузыри. Деревья, росшие по краю, казались мертвыми. Торчали голые сучья, кора вздулась и пошла черными наростами.

– Тьфу, гадость.

Пузырь вынырнул у ног и лопнул, распространяя зловоние.

Тьма опустилась резко, точно с неба упало черное покрывало. Вейн остановил Кыся и положил ладонь ему на шею, успокаивая. Проекция? Но пахнет клевером и душицей, слышится шорох травы, приминаемой ветром. Дан спешился и пошарил по земле. Да, он все еще в степи.

– Тихо, парень, тихо, – сказал Кысю. – Шэт его знает, куда мы попали.

Конь нервничал, но несильно, и это настораживало. Когда проекция и хищники – понятно. Драться или удирать, вот и все занятия. А сейчас что делать? На всякий случай вытащил нож. Можно, конечно, снять с седла арбалет, но в кромешной темноте от него мало проку.

– Мы дергаться не будем, мы осторожненько…

На горизонте взвился белый огонь. Прыжком выметнулся вдоль неба к Дану, собрался в комок и хищной кошкой упал на землю.

У вейна сперло в груди. Так, значит, не все, что рассказывают о межсезонье, – сказки!

– Здравствуй, Оракул, – сказал он.

Сияющий зверь мигнул. Глуховатый голос произнес с оттенком удивления:

– И ты.

Дан озадачился. Что – он? Пришел? Что-то сделал неправильно?

– Ты назвал меня Оракулом, – объяснил голос.

– Разве это не так? – осторожно спросил Дан. Все-таки брешут, собаки!

– Нет.

– А как тебя называть?

– Оракул. Ты назвал меня так.

– Значит, я могу спрашивать?

Полыхнуло и гулко ударило по барабанным перепонкам. Дан зажмурился, из-под век потекли слезы.

Когда он смог открыть глаза, темнота уже не была такой густой, в ней мерцали опаловые капельки. В их свете вейн разглядел людей. Ближе всех стоял пожилой священник. На два шага дальше – жрица Йкама. За ней парень, в котором Дан узнал господина Эрика. Потом Игорь с винтовкой на плече, в опущенной руке менестрель держал гитару. Грин в походной куртке. Мальчишка, оставленный у жузгов. Кто-то еще, незнакомый.

– Спрашивай, – разрешил отец Михаил.

Йорина кивнула.

Дан понимал, что жрицы на самом деле тут нет, но на всякий случай избегал смотреть ей в глаза.

– У меня все получится?

– Это неправильный вопрос, – сказал отец Михаил голосом Оракула.

Да, действительно, что значит – «все»?

– Я дойду до Бреславля?

– Не то, – с сожалением произнес Грин.

Вейн разозлился:

– А ты тут при чем?

– Я – Оракул.

– Хорошо! Тогда скажи, Йорина знает, где я сейчас?

Ответило то, что приняло облик жрицы: