Страница 7 из 7
Вот уже два часа он ждал от учительницы взрыва эмоций, слез, обвинений, но та не сказала ни слова. И даже позы не сменила, точно окаменев на стуле. Алена поднялась и, впервые за долгий педсовет, обвела взглядом коллег.
– В доброй семье, Владлен Николаевич, детей не насилуют, – произнесла она негромко, но очень внятно.
Владлен оглянулся, будто кто-то посторонний мог услышать ее слова, но за спиной никого не было.
– Прекратите, Алена Дмитриевна, насилия не было, – приглушил густой бас директор. – Я прощаю вашу несдержанность, прекрасно понимая Ваше особенное отношение к Бригунцу. Что, кстати, непозволительно для педагога. Я делаю скидку на возраст, эмоциональность и…
Алена договорить не дала:
– Особое отношение непозволительно? Ему сейчас нужно это «особое отношение»! Он ребенок! Насилие даже для взрослого тяжело. А ребенку оно калечит психику. Не-о-бра-ти-мо! Послушайте, нам читали лекции по психологии. Я знаю…
– Что-о-о?! – поднялся из-за большого стола директор и привычно глянул вниз, на свое отражение в полированной столешнице. – Бригунец забудет все, едва заживут его болячки!
– Болячки! – Алена сжала руки в кулаки. – Они не заживут, когда вот так… Вы что, не понимаете?! Правда, не понимаете?! Мне Михеич рассказывал…
– О да! Сторож – большой специалист в педагогике, – проронила завуч Лариса Сергеевна.
Педсовет забурлил. Всем давно было ясно: эти реплики, про семью, про доброе имя – красивая форма простых и жутких для каждого слов. Их положение – под угрозой. Пусть места лишатся не они, а директор. Но ведь сработались уже. Новый начальник – новые проблемы. Нельзя же ради одного мальчишки ставить под угрозу благополучие всего коллектива!
Алена поправила очки. Ей надо было собраться с духом, надо было сказать главное. И она почти закричала через этот гвалт:
– Конечно, сторож не специалист в педагогике, но он знает, что происходит после того, как человека опустят.
Да, Михеич так и сказал. Никогда ранее Алена не слышала этого слова, а ведь оно было очень точным: опустят на самое дно, в самую мерзость и зловонную жижу человеческих помоев макнут.
– Оставьте жаргон! – рявкнул директор. – Я не вижу причин для паники!
Он торопливо дернул ящик стола и швырнул с глухим стуком увесистый альбом, в солидном кожаном переплете.
– Вот смотрите, тут наша история. Детдому имени Макаренко 30 лет. И за это время ни одного чепэ. Ни одного! Чего вы хотите? Скандала? Или вы о директорском кресле мечтаете?
Алена мечтала не о директорском кресле. Она мечтала пробиться к Женьке. И ненавидела себя за минутную слабость. Еще хотела, чтобы они поняли: Бригунец не один, у него есть она, Алена. Ну и пусть все остальные против, пусть и самой ей страшно вот так стоять сейчас, глядя в эти пустые лица. Пусть! Алена вцепилась руками в край стола, точно гладкая крышка на четырех массивных ножках была единственным другом.
– Я не могу без жаргона, это ведь из зоны пришло, – попыталась она еще что-то втолковать, достучаться хоть до одной души.
– При чем тут зона? Это разовый случай! – не выдержала завуч, непривычно быстро выкатывая гладкие фразы. – Они советские дети. Их воспитало наше государство. А советская система воспитания…
– Но зэков тоже когда-то воспитывали в нашем государстве! – закричала Алена.
– До сих пор устои советской педагогики не вызвали сомнений ни у кого… – вопросительно взглянула на директора Лариса Сергеевна.
Директор послушно подхватил:
– Мы добивались права носить имя Антона Семеновича Макаренко, потому что понимаем: есть коллектив, и его интересы – единственное, что имеет значение. Если каждый начнет ставить свои интересы превыше общественных… – Владлен Николаевич многозначительно замолчал.
Алена хотела сказать что-то очень правильное, верное, но слова крошились, как отсыревший мел:
– Женька же человек! Человек! И если они, ублюдки, попытались, то мы-то почему так? Мы же взрослые, мы сильнее, мы можем сделать что-то… что-то…
– Ублюдки? Вы сказали – ублюдки? А мне казалось, что вы любите детей, – усмехнулся директор. – Вашей любви только на Бригунца хватает? Даже пугает такая пристрастная любовь. Мне страшно подумать, что было бы, если бы ему было лет шестнадцать…
Алена не сразу поняла, в чем ее обвинили. Только когда схлынул одобряющий гул, она осознала: ее в лицо обвинили в непотребстве.
– Вы что?! Вы считаете?.. Да нет же, нет! Женя, он, просто… Я… Я люблю его… То есть тут другое… Просто…
– Просто, Алена Дмитриевна, вы завели любимчика. Причем противоположного пола, – вставила Лариса Сергеевна.
– Да! И это уже повод для дисциплинарного взыскания. Сложившиеся устои и правила поведения педагогов запрещают выделять кого-либо. Вас, кажется, я предупреждал, – директор победно глянул на девушку.
– Я думаю, Алена Дмитриевна все поняла, – Лариса Сергеевна излишне бережно обняла девушку за плечи и попыталась усадить на стул.
Алена скинула холодные руки:
– Я не буду молчать! Не буду!
И опрометью кинулась из кабинета. Дверь, подхваченная сквозняком, оглушительно хлопнула.
Владлен Николаевич догнал девушку в гардеробной:
– Алена Дмитриевна, я хочу услышать ваши условия.
– Условия? – спросила Алена, путаясь в рукавах пальто.
– Я прагматичный человек и понимаю: мальчик вам очень дорог. И чтобы все это осталось между нами…
Пока он подбирал слова, Алена представила, с какой скоростью одолел два лестничных пролета этот прагматичный увесистый человек. По круглому лицу директора, по широким порам лба сползали капельки пота. Он выдернул из кармана серого пиджака аккуратно сложенный платок и протер лоб, но под глазами осталось влажно, и казалось, что директор плачет.
– Я хочу, чтобы наказали виновных.
– Да молчит ваш Бригунец! Молчит! Он даже на имя свое не отзывается.
– На имя? Почему?
– Очередная блажь. Придумал себе кличку, – пожал плечами Владлен Николаевич. – Давайте поговорим где-нибудь в другом месте. Хоть в спортзале.
Алена, не дожидаясь приглашения, устроилась на груде матов. Директор тяжело опустился рядом:
– Алена, вы не сможете его усыновить. Но забрать на все лето – пожалуйста. Прямо сейчас. Мы переведем его в 4 класс. К сентябрю все забудется, как страшный сон.
– Это на всю жизнь. Его в область переводить надо, чтоб ни одна живая душа не узнала.
Владлен Николаевич вздохнул: если бы все было так просто! В городе-то с переводом намучаешься. Нужны веские основания. Очень веские. На последнем совещании в гороно просили уплотнить комнаты. Как уплотнять? У него по тридцать человек в спальнях! Все мыслимые и немыслимые нормы уже нарушены, благо СЭС глаза закрывает. А детей не убывает. Мир рехнулся. Бабы спятили: рожают, бросают. Перевести! Куда?
– В школу дураков… – хмыкнул он вслух невеселым мыслям.
– Что?
– Я говорю, осуществить перевод можно только в школу для умственно отсталых детей. Обычные детдома переполнены. Здания строились еще в пятидесятых, тогда не предполагали такого наплыва отказников. Иные и вовсе размещены в приспособленных помещениях. Государство, конечно, делает все возможное, но построить новые пока не в силах.
– Женю? В спецшколу?! – Алена не верила своим ушам.
– Да. Подготовим документы. Оценки у него далеки от отличных. Поведение опять же… Медицинская комиссия особо не приглядывается. Достаточно наших справок. Так что считайте, мы договорились. Если вас устраивает такой вариант, ради Бога – с сентября ваш Бригунец будет учиться в другом месте. Возможно, там мальчику будет лучше.
– Он же нормальный!
– Вы утверждаете или спрашиваете? Если спрашиваете, я отвечу. Их нормальность, равно, как и ненормальность, весьма относительна. Это в войну в детдом попадали сироты из семей с прекрасной наследственностью. Сейчас, извините, контингент другой. Вы бы отказались от ребенка?
– Нет, – Алена еще не понимала, куда он клонит.
– Вот! Потому что вы нормальный, ответственный гражданин нашего общества. Ваш ребенок будет полноценным. А отказники – это мина замедленного действия. Наследственность. Пьяное зачатие. Случайные связи. Наше воспитание не восполняет в полном объеме то, что дается ребенку в семье. Отсюда и подобные инциденты. В конце концов, они всего лишь стая, которую мы приводим в более или менее цивилизованное состояние. В Союзе шестнадцать процентов бездетных пар. Но очереди на усыновление я не вижу. А когда находятся желающие, они копаются в детях, как в овощах на рынке. Из пяти принятых в семьи одного непременно вернут. Алена Дмитриевна, не идеализируйте Бригунца! Поверьте, когда вырастет, он станет вторым Кастаевым. Мальчишка достаточно упрям, дерзок и независим для этого.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.