Страница 7 из 57
Возвращение Орфея
О, пожалейте бедного Орфея! Как скучно петь на плоском берегу! Отец, взгляни сюда, взгляни, как сын, слабея, Еще сжимает лирную дугу! Еще ручьи лепечут непрерывно, Еще шумят нагорные леса, А сердце замерло и внемлет безотзывно Послушных струн глухие голоса. И вот пою, пою с последней силой О том, что жизнь пережита вполне, Что Эвридики нет, что нет подруги милой, А глупый тигр ласкается ко мне. Отец, отец! Ужель опять, как прежде, Пленять зверей да камни чаровать? Иль песню новою, без мысли о надежде, Детей и дев к печали приучать? Пустой души пустых очарований Не победит ни зверь, ни человек. Несчастен, кто несет Коцитов дар стенаний На берега земных веселых рек! О, пожалейте бедного Орфея! Как больно петь на вашем берегу! Отец, взгляни сюда, взгляни, как сын, слабея, Еще сжимает лирную дугу! 20 февраля 1910Голос Дженни
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах.
Пушкин Мой любимый, где ж ты коротаешь Сиротливый век свой на земле? Новое ли поле засеваешь? В море ли уплыл на корабле? Но вдали от нашего селенья, Друг мой бедный, где бы ни был ты, Знаю тайные твои томленья, Знаю сокровенные мечты. Полно! Для желанного свиданья, Чтобы Дженни вновь была жива, Горестные нужны заклинанья, Слишком безутешные слова. Чтоб явился призрак, еле зримый, Как звезды упавшей беглый след, Может быть, и в сердце, мой любимый, У тебя такого слова нет! О, не кличь бессильной, скорбной тени, Без того мне вечность тяжела! Что такое вечность? Это Дженни Видит сон родимого села. Помнишь ли, как просто мы любили, Как мы были счастливы вдвоем? Ах, Эдмонд, мне снятся и в могиле Наша нива, речка, роща, дом! Помнишь — вечер у скамьи садовой Наших деток легкие следы? Нет меня — дели с подругой новой День и ночь, веселье и труды! Средь живых ищи живого счастья, Сей и жни в наследственных полях. Я тебя земной любила страстью, Я тебе земных желаю благ. Февраль 1912 * * * Века, прошедшие над миром, Протяжным голосом теней Еще взывают к нашим лирам Из-за стигийских камышей. И мы, заслышав стон и скрежет, Ступаем на Орфеев путь, И наш напев, как солнце, нежит Их остывающую грудь. Былых волнений воскреситель, Несет теням любой из нас В их безутешную обитель Свой упоительный рассказ. В беззвездном сумраке Эреба, Вокруг певца сплетясь тесней, Родное вспоминает небо Хор воздыхающих теней. Но горе! мы порой дерзаем Все то в напевы лир влагать, Чем собственный наш век терзаем, На чем легла его печать. И тени слушают недвижно, Подняв углы высоких плеч, И мертвым предкам непостижна, Потомков суетная речь. Конец 1912 * * * Жеманницы былых годов, Читательницы Ричардсона! Я посетил ваш ветхий кров, Взглянул с высокого балкона На дальние луга, на лес, И сладко было мне сознанье, Что мир ваш навсегда исчез И с ним его очарованье. Что больше нет в саду цветов, В гостиной — нот на клавесине, И вечных вздохов стариков О матушке-Екатерине. Рукой не прикоснулся я К томам библиотеки пыльной, Но радостен был для меня Их запах, затхлый и могильный. Я думал: в грустном сём краю Уже полвека всё пустует. О, пусть отныне жизнь мою Одно грядущее волнует! Блажен, кто средь разбитых урн, На невозделанной куртине, Прославит твой полет, Сатурн, Сквозь многозвездные пустыни! Конец 1912Лары
Когда впервые смутным очертаньем Возникли вдалеке верхи родимых гор, Когда ручей знакомым лепетаньем Мне ранил сердце — руки я простер, Закрыл глаза и слушал, потрясенный, Далекий топот стад и вольный клект орла, И мнилось — внятны мне, там, в синеве бездонной, Удары мощные упругого крыла. Как яростно палило солнце плечи! Как сладостно звучали из лугов Вы, жизни прежней милые предтечи, Свирели стройные соседних пастухов! И так до вечера, в волненье одиноком, Склонив лицо, я слушал шум земной, Когда ж открыл глаза — торжественным потоком Созвездия катились надо мной. Май 1911