Страница 3 из 8
Джордже пришел на помощь товарищу.
— Что тут особенного? Тебе нравится одно, Марио — другое.
Ренато остановился, пристально поглядел на обоих и, скандируя каждое слово, сказал:
— Меня ничуть не удивляет, что Марио собирает червей. Для таких, как он, это любимое развлечение.
Марио был не из тех, кто на лету парирует удар. После секундного замешательства он растерянно спросил:
— Для таких, как я?
Ренато в ответ только хмыкнул.
— Я такой же, как и все, — продолжал Марио. — Ты увлекаешься волейболом, Джордже — марками, а я — червями. И не только червями. Ты не знаешь, я и фотографировать люблю. И вообще…
Но Ренато прервал его.
— Брось притворяться. Все равно уже весь класс заметил.
— Что заметил?
— Ну, что ты… Словом, что ты не такой, как другие.
Марио промолчал, задетый за живое. Ренато сказал правду. Он и сам частенько об этом думал, но всякий раз убеждал себя, что ни один из мальчиков не похож на другого. И все же он чувствовал, что чем-то отличается от остальных, в глубине души сознавал, что превосходит других, и это сознание не приносило ему радости, а, напротив, только мучило его.
Он неуверенно возразил:
— Ерунда. Ничего умнее придумать не мог? Чем же это я отличаюсь от других?
Ренато понял, что противник дрогнул, и убежденно, с яростью новоявленного правдолюбца, воскликнул:
— Ах, чем? Разве не ты рассказывал, что твои родители отказались венчаться в церкви? А что это за таинственная болезнь была у тебя в прошлом году? Ты целый месяц проболел, а потом явился в школу вместе с матерью. И учительнице она целых полчаса что-то втолковывала. Но стоило подойти кому-нибудь из ребят, как она сразу же умолкала. А ты сам за песь день рта не раскрыл. Скажешь, вру?
— Ну и что! Мне давали лекарства, от которых я не мог спать. И у меня сильно кружилась голова. Вот мама и проводила меня в школу. Боялась, как бы я не упал по дороге. Такое с любым может случиться.
— Вот как! Ну, а на гимнастике у тебя тоже кружится голова? Мы все видели, что ты всегда раздеваешься, повернувшись лицом к стене. А знаешь почему, Джордже? — Ренато перевел дух, а затем выпалил: — Потому что у Марио нет пупка, вот почему. Неужели ты этого не заметил?
Джордже покраснел, как рак, и, запинаясь, сказал: да, он заметил, что Марио всегда отворачивается, но не придал этому значения. Многие не любят, если на них смотрят, когда они раздеваются. Джордже смутно чувствовал, что предает товарища, но его подавляли уверенность и напор Ренато.
Марио напрягся от страха и бессильной ярости.
— Дурацкие выдумки! Ты лжешь, Ренато! Я такой же, как и все остальные, разве что немного худее вас. Хотите, докажу? Могу раздеться.
— Браво, прямо посреди, дороги! — воскликнул Ренато. — Ловлю тебя на слове. Разденешься во вторник, на уроке гимнастики. Посмотрим, хватит ли у тебя храбрости. Тогда убедимся, кто из нас врал.
Подойдя к дому, Марио, не прощаясь, шмыгнул в парадное. Ренато и Джордже пошли дальше. Джордже хмуро молчал. Он был зол на Ренато, но в то же время его снедало любопытство.
— А ты, пожалуй, прав, — неуверенно начал он. — Марио не любит раздеваться при других… Но насчет пупка я так и не понял. Ты это всерьез сказал или чтобы его позлить? Ну, а если у Марио и нет пупка? Что, разве у всех остальных он есть?
Ренато усмехнулся.
— Надо же быть таким невеждой в двенадцать лет! Ты что, книг не читаешь? Неужели не знаешь, что пупок — это рубец, который остается у малышей после рождения. Конечно, если их рожает женщина. Ты когда-нибудь видел картину «Сотворение Адама»? Так вот, Адам не был рожден женщиной, и у него тоже нет пупка.
— Но ведь все дети родятся от женщины. Так было испокон веков.
— Было да сплыло. Сразу видно, что родители тебя и близко не подпускают к газетам. Ну, а про детородную таблетку, колбу и шприц ты слышал? А, немного… Так знай же, Марио и другие, ему подобные, родились не в родильном доме, а в специальной лаборатории. Ее как-то показывали но телевизору, я сам видел. Пока таких лабораторий в мире очень мало, но скоро и у нас собираются создать. Знаешь, она похожа на инкубатор, только вместо яиц в секциях лежат колбы, и в каждой — зародыш ребенка. Как только малыш начинает расти, его помещают в другую колбу, побольше. А еще колбы облучают ультрафиолетовыми лучами, иначе ребенок вырастет слепым и…
— При чем же тут таблетка? Разве ее принимают не для того, чтобы не иметь детей?
Ренато на миг растерялся, но тут же обрел прежнюю уверенность.
— Да, есть и такие таблетки. Но в колбы кладут другие — красные, чтобы получился мальчик, и голубые, чтобы получилась девочка. Их вводят в колбу вместе с хромосомами. Об этом и по телевизору рассказывали, и в журнале писали. Ученые разработали кодекс…
— Кодекс? А что это такое?
— Ну. это… как меню в ресторане. Отец и мать будущего ребенка… вернее, мужчина и женщина, которые хотят иметь ребенка, выбирают, какие у него будут глаза, нос, волосы, быть ли ему худым или толстым.
Джордже слушал друга, затаив дыхание. Но, как мальчуган рассудительный, он не любил, когда его разыгрывали. А сейчас он подозревал, что Ренато изрядно привирает.
— Ну, а шприцы зачем?
— Так без шприцев ничего бы не вышло! — воскликнул Ренато. — Без них ученый и шагу ступить не может. Хромосомы вводятся и переносятся в колбу побольше одним шприцем, питательная среда — другим, гормоны — третьим. И не дай бог спутать шприцы — вместо нормального ребенка может родиться урод.
Джордже был сражен научными познаниями друга. А тот, воодушевленный его вниманием, все говорил и говорил:
— Сам понимаешь, это очень сложная и тонкая работа. Когда зародыш созревает, ученые осторожно раскалывают последнюю колбу и передают младенца родителям. И они начинают кормить его молоком, учат ходить, говорить. Искусственные мальчики или девочки ничем не отличаются от остальных, только пупка у них нет.
— Как у Марио… Но ты уверен, что у Марио нет пупка?
Теперь, когда Ренато убедил самого себя, ему не составило особого труда убедить Джордже.
— Еще полчаса назад я только подозревал, но теперь твердо уверен. Да разве ты не заметил, как он покраснел, когда я ему все в лицо выложил? Чуть не заплакал. И тут же поторопился уйти.
— Видно, он этого стыдится, — примирительно сказал Джордже. — Бедняга Марио, мне его даже жалко. В первый момент и я покраснел, из жалости к нему. Ведь не его вина в том, что он родился в колбе, Он же этого не хотел.
— Мне его тоже жаль, — сказал Ренато. — Но с такими, как он, надо держать ухо востро. Понимаешь, они только внешне похожи на нас. Возьми, к примеру, Марио. Присмотрись, и ты увидишь, что у него веснушки даже на губах и на ресницах, а на ногтях белые пятнышки. Он шепелявит, да и, вообще, произношение у него такое, что со смеху можно лопнуть. И потом, объясни-ка мне, если сумеешь, почему он никогда не дерется, даже в шутку? Плавать не умеет, а до этого года и на велосипеде кататься не умел. Теперь тебе понятно, почему он учится лучше других и все мгновенно запоминает?
Джордже, который не отличался хорошей памятью, встревоженно спросил:
— А если и запоминает, что тут плохого?
— А то, что у него магнитная память, ясно тебе! Как у счетно-решающих устройств. Ты не замечал, как у него вечером по-кошачьи блестят глаза? Точьв-точь, как часы с фосфоресцирующим циферблатом! Между прочим, такие часы запретили — говорят, от них рак бывает. Пожалуй, лучше мне перебраться на другую парту.
— Почему же ты до сих пор не перебрался?
— Потому что не подумал. И потом, я не боюсь заболеть, да и за Марио наблюдать любопытно. Следить за каждым его движением…
— …списывать у него контрольные.
— И списывать. А ты сам, что, никогда не списывал.
Пристыженный Джордже замолчал. Он верил Ренато лишь наполовину, но очень уж все это представлялось таинственным и заманчивым. «Почему бы не поговорить с самим Марио, — подумал он. — Осторожно, задавая ему наводящие вопросы».