Страница 89 из 106
IX Тем временем, достигнув стана, Рустем в шатре царя С ним и с его вождями За освежительным вином О жарком бое вспоминал. Была там речь лишь только о Зорабе. «Зачем ему, — спросил Рустема царь, — Ты волю дал напасть на наше войско? Когда бы к нам на помощь Ты вовремя не подоспел, Беда великая могла бы нас постигнуть. Но что же сам, скажи, о нем ты мыслишь?» И, зависти не ведая, Рустем Сказал: «Такого богатырства, Такого льва в таком младенце Еще я в жизни не встречал; Он бог войны, не человек, И не уступит мне ни в силе, ни в искусстве; А свежей младостью своей Мою он старость превосходит. Мне предстоит с ним завтра тяжкий бой. Я испытал сперва мое копье, Потом мой меч, потом и булаву — Все отразил он; напоследок, вспомнив, Что в старину я многих силачей Одной рукою схватывал с седла, Ему в кушак я руку запустил И силой всей его рванул, но он Не пошатнулся. Нас теперь Ночная тьма с ним разлучила — Не знаю, мной остался ль он доволен? А я доволен через меру им. Когда же завтра мы сойдемся, Я постою за честь Ирана И за свою, до сих пор без пятна Мне сохранившуюся славу. Как ныне, завтра оба войска Свидетелями боя станут в строй; И в этот час уж будет завтра всем Известно, кто из нас двоих Лежит убитый, кто живой остался; Теперь же здесь, покуда мы еще Все налицо, озолотим Беспечным пированьем Канун спокойный рокового, Быть может бедственного дня. Державный шах, благоволи Нас угостить твоим вином душистым». X Так говорил Рустем; и речь его Задумчивость мгновенную на сердце С ним пировавших навела. Но снова с блеском зашипело Вино; за славу и победу Рустема сдвинулися чаши, И наконец по долгом пированье Все по шатрам на сон и на покой Полухмельные разошлися. В зеленый свой шатер вошедши, Рустем Зевару так сказал: «Зевар, мой брат, ты видел ныне, Каков был этот бой; что будет завтра, О том из нас не ведает никто. Я завтра рано выйду к делу, А ты, мой брат, меня предав Во власть всевышнему, останься здесь И стражем будь моей сабульской рати. Когда из рук судьбы мне выпадет победа, Не стану я на месте крови медлить, И ты меня в шатре увидишь скоро. Но если мне иное суждено От неба, не скорби, не покушайся Отмщать врагу, но рать мою немедля Веди в Сабул; дорогой же и дома Всем говори: ему был рок погибнуть От юноши. А матери скажи: «Не сокрушай себя; достигла ты До старости глубокой; на твоих Глазах состарился и он; И ты его пережила; Живи же долго, но о нем Не сетуй; он великих дел Довольно совершил; немало им Истреблено чудовищ, великанов; Немало крепких за́мков он Разрушил и сравнял с землею; Немало войск пред ним погибло — Теперь настал черед и для него. К железным смерти воротам Конь жизни рано или поздно Со всадником своим — кто б ни был он, Могучий, слабый, храбрый, робкий, — Примчится; каждому из нас В те ворота в свой час придется стукнуть, И каждому отворятся они; На увольненье здесь от смерти Он записи от неба не имел; На вечное подданство ей Мы все укреплены судьбою». Так матери ты нашей скажешь. А теперь Налей вина последнюю мне чашу На сон грядущий, брат Зевар, И спи спокойно; остальное Звездам на волю отдадим». Рустем умолкнул, поданное выпил Вино, разделся, лег И в сон глубокий погрузился.
Книга осьмая
Рустем и Зораб. Второй бой
I Когда павлин денницы распустил Широко хвост свой разноцветный И голову под черное крыло Угрюмый ворон ночи спрятал, Рустем проснулся, опоясал Губительный свой меч И, боем дышащий, вскочил На огнедышащего Грома; И бурею на избранное место он Помчался. Как звезда, пророк Великих бедствий, пламенным хвостом На небесах блистает ночью темной, Так бедоносно шлем косматый Блистал на голове Рустема; Прибыв на место, с изумленьем Он озирался, но Зораба Там не было: Зораб, в то время Как гибельный его отец Ждал в поле, утренним вином, При звуке лютнь, беспечно утешался. И так сказал он Баруману: «Со мною этот старый лев И крепостию мышц, и ростом, И храбростию равен; Когда смотрю на грудь его, на руки И на плеча́, мне кажется, что вижу Я в зеркале себя; невольно Приходит в мысли мне, что сам Таким я буду, если звезды Мне столько ж лет отчислят в жизни. Взглянув ему в геройское лицо, Я чувствую какую-то тревогу, Мне стыдно, я краснею, в грудь мою Втесняется глубоко Неодолимая тоска. О Баруман, уж не Рустем ли он? Скажи Мне правду; Баруман, спаси Меня; не дай мне быть отцеубийцей На ужас всей земле. Что, возвратись, Скажу я матери? Скажу ли, Что руки я свои умыл В крови отца? Все знаки, ею Мне данные, согласны с тем, что видят Мои глаза, недостает Лишь одного мне убежденья. Если он Рустем, то я еще ему в глаза Сказать не смею: я твой сын! То им самим запрещено; Лишь слава даст на то мне право. Когда же не Рустем он… О! какая Была б мне честь явиться пред отцом, Богатыря такого одолевши! Кто разрешит мое недоуменье? Когда вчера так зверски Со мной он бился, мысль, что он Отец мой, показалась мне Мечтой несбыточной; но в эту ночь Я видел сон… я видел, что лежу В его объятиях, так нежно, Так весело, с такой любовью детской… Нет! Не могу и не хочу с ним биться».