Страница 80 из 106
Рустем ответствовал угрюмо: «Скажите шаху Кейкавусу, Что мне ни виселиц его, Ни царских милостей не нужно. В Сабул я еду; там я царь, Такой же царь, как он в Иране. Мне надоело воевать; Довольно я играл Своею жизнью и чужою На службе шаха — он меня И наградил по милости своей. Спасибо. Мы с ним кончили расчет. К тому же в этот раз мне было Невесело с Сабулом расставаться; Мой Гром на самом рубеже Ирана спотыкнулся; я впервые Почувствовал, что шлем и панцирь Мне тяжелы, — когда ж обратно Поехал я, мой конь запрыгал И радостно заржал. Простите ж, добрый Вам путь, но я вам не попутчик». — «Рустем, — сказал Гудерс, — не может быть, Чтоб это был последний твой ответ. Тебя твой царь обидел, правда; Но руку он на примиренье сам, Признав себя виновным, подает — Чего ж еще желаешь боле? И что подумает Иран, Такой ответ услышав? Не скажут ли: Рустем, Состарившийся лев, бежит От львенка молодого; Рустем Зораба испугался; Орел наш крылья опустил; Не смеет он лететь на высоту: Там носится другой орел, Его моложе и отважней; Вот отчего ему так было Невесело с Сабулом расставаться; Вот отчего и Гром на рубеже Ирана спотыкнулся и впервые Рустему шлем и панцирь стали Так тяжелы. Потерпишь ли, Рустем, Чтоб про тебя молва такая Вдруг по всему Ирану разнеслася И чтоб она постыдным о тебе Преданьем перешла к потомкам?» Рустем, сверкнув глазами тигра, Воскликнул: «Геф, подай мне Грома». И, слова не сказав Гудерсу, Он на кипучего коня Вскочил и поскакал путем обратным; И все за ним вослед Толпою шумною помчались. XIV С Рустемом примирившись, На пир веселый Кейкавус Созвал своих вельмож. И длился Их пир до самой поздней ночи. А той порой, когда в царевых Палатах праздновали гости, Веселая Молва По городу гуляла, Во все входила домы, Неспящим улыбалась, Заснувших пробуждала, Разглаживала всем Приятной вестью лица. Вдруг ей попался кто-то Навстречу, столь же грустный И мрачный, сколь она Была в своем полете Светла и весела. И, громко засмеявшись, Летунья у него Спросила: «Кто ты, плакса?» — «Меня, — он отвечал ей, — Зовут Печальным Слухом; Я по всему разнес Ирану, Что шах поссорился с Рустемом И что Рустем оставил Истахар; И всех мои тревожат вести». — «Зажми же рот, — сказала Веселая Молва, — С Рустемом примирился Твой гневный Кейкавус; Они теперь пируют И ссору запивают Вином благоуханным». Печальный Слух с сомненьем покачал Своей косматой головою; За это рассердилась Веселая Молва, И началася драка. Печальный Слух был неуклюж, Веселая Молва Была легка, проворна; И мигом был Печальный Слух, Прибитый, и́з города выгнан; И снова начала она По улицам летать, И где ни пролетала, Воздушную летунью Старик и молодой, Здоровый и недужный, И бедный и богатый — Ласкали, миловали; Кому ж на сон грядущий Услышать удавалось Ее живое слово, Тот сладко засыпал, Обвеянный толпою Веселых сновидений. XV Когда на следующий день Явилось солнце и, раздернув Востока занавес пурпурный, Среди лазоревого неба Свое воздвигло золотое Всеосеняющее знамя, Когда на пажитях земли Под песню жаворонков звонких Стада пространно зашумели, — Труба военная столицу огласила, И весь народ на площадь Истахара Шумящею толпою побежал: Там, разделяся на дружины, Шло войско мимо Кейкавуса; И перед каждою дружиной Был вождь ее; а позади Всей рати, отделясь от прочих, Великий царства пехлеван, На грозном Громе ехал Рустем один. Не вел дружины он; Но в нем одном была душа Всего бесчисленного войска. Его сабульскою дружиной Военачальствовал Зевар; А главным воеводой рати Был Тус, испытанный боями. Когда же царь все войско осмотрел — Знамена заиграли, Тимпаны загремели, Задребезжали трубы, Заржали грозно кони, Пошли вперед дружины. И, разлиясь широким наводненьем, Шло войско к рубежам Ирана; Под ним земля стонала и тряслася; От топа конского дрожали горы; От кликов тучи расшибались; Стотысячно лик солнца отражался На панцирях, на конских сбруях; Как на пригорках в бурю Волнуются вершины сосен, Так волновались перья и султаны На шишаках и на тюрбанах; И там земля, как пестрый луг, сияла, Где войско шло; но где оно прошло, Там все являлось голой степью, Там были все ключи иссушены И в пыль растоптаны все нивы. И скоро войско на границе Ирана стан свой утвердило В виду горы, на высоте которой, Окрестности владыка, Белый Замок Стоял, как туча громовая, И в глубине той тучи громовой Таился молния Зораб.