Страница 37 из 108
К А.Н. Арбеневой *
«Рассудку глаз! другой воображенью!» — Так пишет мне мой стародавний друг. По совести, такому наставленью Последовать я соглашусь не вдруг. Не славно быть циклопом однооким! Но почему ж славнее быть косым? А на земле, где опытом жестоким Мы учены лишь горестям одним, Не лучший ли нам друг воображенье? И не оно ль волшебным фонарем Являет нам на плате роковом Блестящее блаженства привиденье? О друг мой! Ум всех радостей палач! Лишь горький сок дает сей грубый врач! Он бытие жестоко анатомит: Едва пленял мечты наружныйсвет, Уже злодей со внутреннимзнакомит… Призра́к исчез — и грация — скелет. Оставим тем, кто благами богаты, Их обнажать, чтоб рок предупредить; Пускай спешат умом их истребить, Чтоб не скорбеть от горькой их утраты. Но у кого они наперечет, Тому совет: держись воображенья! Оно всегда в печальный жизни счет Веселые припишет заблужденья! А мой султан — султанам образец! Не все его придворные поэты Награждены дипломами диеты Иль вервием… Для многих есть венец. Удавка тем, кто ищет славы низкой, Кто без заслуг, бескрылые, ползком, Вскарабкались к вершине Пинда склизкой — И давит Феб лавровым их венком. Пост не беда тому, кто пресыщенья Не попытал, родася бедняком; Он с алчностью желаний незнаком. В поэте нет к излишнему стремленья! Он не слуга блистательныммечтам! Он верный друг одним мечтам счастливым! Давно сказал мудрец еврейский нам: Все суета! * Урок всем хлопотливым. И суета, мой друг, за суету — Я милую печальной предпочту: Под гибельной Сатурновой косою Возможно ли нетленногоискать? Оно нас ждет за дверью гробовою; А на земле всего верней — мечтать! Пленительно твое изображенье! Ты мне судьбу завидную сулишь И скромное мое воображенье Высокою надеждой пламенишь. Но жребий сей, прекрасный в отдаленье, Сравнится ль с тем, что вижу пред собой? Здесь мирный труд, свобода с тишиной, Посредственность, и круг друзей священный, И муза, вождь судьбы моей смиренной! Я не рожден, мой друг, под той звездой, Которая влечет во храм Фортуны; Мне тяжелы Ареевы перуны. Кого судьба для славы обрекла, Тому она с отважностью дала И быстроту, и пламенное рвенье, И дар: ловить летящее мгновенье, «Препятствия в удачу обращать И гибкостью упорство побеждать!» Ему всегда в надежде исполненье, Но что же есть подобное во мне? И тени нет сих редких дарований! Полжизни я истратил в тишине; Застенчивость, умеренность желаний, Привычка жить всегда с одним собой, Доверчивость с беспечной простотой — Вот все, мой друг; увы, запас убогий! Пойду ли с ним той страшною дорогой, Где гибелью грозит нам каждый шаг? Кто чужд себе, себе тот первый враг! Не за своимон счастием помчится, Но с собственнымбезумно разлучится. Нельзя искать с надеждой не обресть. И неуспехтяжеле неисканья. А мне на что все счастия даянья? С кем их делить? Кому их в дар принесть?.. «Полезен будь!» — Так! польза — долг священный! Но мне твердит мой ум не ослепленный: Не зная звезд, брегов не покидай! И с сильным вслед, бессильный, не дерзай! Им круг большой, ты действуй в малом круге! Орел летит отважно в горный край! Пчела свой мед на скромном копит луге! И, не входя с моей судьбою в спор, Без ропота иду вослед за нею! Что отняла, о том не сожалею! Чужим добром не обольщаю взор. Богач ищи богатства быть достойным, Я обращу на пользудар певца — Кому дано бряцаньем лиры стройным Любовь к добру переливать в сердца, Тот на земле не тщетный обитатель. Но царь, судья, и воин, и писатель, Не равные степе́нями, равны В возвышенном к прекрасному стремленье. Всем на добро одни права даны! Мой друг, для всех одно здесь провиденье! В очах сего незримого судьи Мы можем все быть равных благ достойны; Среди земных превратностей спокойны И чистыми сберечь сердца свои! Я с целью сей, для всех единой в мире, Соединю мне сродный труд певца; Любить добро и петь его на лире — Вот все, мой друг! Да будет власть творца!Пиршество Александра, или Сила гармонии *
По страшной битве той, где царь Персиды пал, Оставя рать, венец и жизнь в кровавом поле, Возвышен восседал, В сиянье на престоле, Красою бог, Филиппов сын. Кругом — вождей и ратных чин; Венцами роз главы увиты: Венец есть дар тебе, сын брани знаменитый! Таиса близ царя сидит, Любовь очей, востока диво; Как роза — юный цвет ланит, И полон страсти взор стыдливый. Блаженная чета! Величие с красою! Лишь бранному герою, Лишь смелому в боях наградой красота! И зрелся Тимотей среди поющих клира; Летали персты по струнам; Как вихорь, мощный звон стремился к небесам; Звучала радостию лира. От Зевса песнь ведет певец: «О власть любви! Богов отец, Свои покинув громы, с трона, Под дивным образом дракона, Нисходит в мир; дугами вьет Огнечешуйчатый хребет; В нем страсти пышет вожделенье; К Олимпии летит, к грудям ее приник, Обвил трикраты стан — и вот Зевесов лик! Вот новый царь земле! Зевесово рожденье!» И строй внимающих восторгов распален; Клич шумный: царь наш бог! И стар и млад воспрянул. И звучно: царь наш бог! — по сводам отзыв грянул. Царь славой упоен; Зрит звезды под стопою; И мыслит: он — Зевес; И движет он главою, И мнит — подвигнул свод небес. Хвалою Бахуса воспламенились струны: «Грядет, грядет веселый бог, Всегда прекрасный, вечноюный. Звучи, кимвал; раздайся, рог; Наш Бахус светлый, сановитый; Как пурпур, пламенны ланиты; Звучи, труба! грядет, грядет! Из кубков пена с шумом бьет; Кипит в ней пламень сладострастный. Пей, воин! дар тебе сосуд. О, Вакха дар бесценный! Вином воспламененный, Забудь, сын брани, бранный труд». И царь, волнуем струн игрою, В мечтах сзывает рати к бою; Трикраты враг сраженный им сражен; Трикраты пленный брошен в плен. <span class=«line12» id=«L56»>Певец зрит гнева пробужденье В сверкании очей, во пламени ланит; И небу и земле грозящу ярость зрит… Он струны укротил; их заунывно пенье; Едва ласкает слух задумчивый их глас, И жалость на струнах смиренных родилась. Он Дария поет: «Царь добрый! Царь великий! Кто равен с ним?.. Но рок свой грозный суд послал; Он пал, он страшно пал; Нет Дария-владыки. В кипящей зыблется крови; От всех забыт в ужасной доле; Нет в мире для него любви; Хладеет на песчаном поле; Где друг — глаза его смежить И прахом сирую главу его покрыть?» Сидел герой с поникшими очами; Он мыслию прискорбной пробегал Стези судьбы, играющей царями; За вздохом вздох из груди вылетал, И пролилась печаль его слезами. И дивный песнопевец зрит, Что жар любви уже горит В душе, вкусившей сожаленья, — И песнь взыграл он наслажденья: «Проснись, лидийский брачный глас; Проникни душу, пламень сладкий; О витязь! жизнь — крылатый час; Мы радость ловим здесь украдкой; Летучей пены клуб златой, Надутый пышно и пустой — Вот честь, надменных душ забава; Народам казнь героев слава. Спеши быть счастлив, бог земной; Таиса, цвет любви, с тобой; К тебе ласкается очами; В груди желанья тайный жар, И дышит страсть ее устами. Вкуси любовь — бессмертных дар». Восстал от сонма клич, и своды восстенали: «Хвала и честь любви! певцу хвала и честь!» И полон сладостной печали, Очей не может царь задумчивых отвесть От девы, страстью распаленной; Блажен своей тоской; что взгляд, то нежный вздох; Горит и гаснет взор, желаньем напоенный, И, томный, пал на грудь Таисы полубог. Но струны грянули под сильными перстами, Их страшный звон, как с треском падший гром; Звучней, звучней… поднялся царь; кругом Он бродит смутными очами; Разрушен неги сладкий сон; Исчезла прелесть вожделенья, И слух его разит тяжелый, дикий стон: «Сын брани, мщенья! мщенья! Покорствуй гневу Эвменид; Се девы казни! страшный вид! Смотри! смотри! меж волосами Их змеи страшные шипят, Сверкают грозными очами, Зияют, жалами блестят… Но что? Там бледных теней лики; Воздушный полк на облаках; Несутся… светочи в руках; Их грозен вид; их взоры дики; То воины твои… сраженным в битве нет Последней дани погребенья; Пустынный вран их трупы рвет, И воют: мщенья! мщенья! Бежит от их огней пожар по небесам; Бедой на Персеполь их гневны очи блещут; Туда погибель мещут; К мечам! Бойницы в прах! Огню и дом и храм!..» И сонмы всколебались к брани; На щит и меч упали длани; И царь погибельный светильник воспалил. О горе, Персеполь! грядет владыка сил; Таиса, вождь герою, Елена новая, зажжет другую Трою. Так древней лиры глас — когда еще молчал Орга́на мех чудесный — Перстам послушный, оживлял В душе восторг, и гнев, и чувства жар прелестный. Но днесь другую жизнь гармонии дала Сесилия, творец органа. Бессмертным вымыслом художница слила Протяжность с быстротой, звон лиры, гром тимпана И пенье нежных флейт. О древних лет певец, Клади к ее стопам заслуг твоих венец… Но нет! вы равны вдохновеньем! Им смертный к небу вознесен; На землю ангел низведен Ее чудесным сладкопеньем! вернутьсявернутьсявернуться