Страница 29 из 108
Расстройка семейственного согласия *
Жил муж в согласии с женой, И в доме их ничто покоя не смущало! Ребенок, моська, кот, сурок и чиж ручной В таком ладу, какого не бывало И в самом Ноевом ковчеге никогда! Но вот беда! Случился праздник! муж хлебнул — и в спор с женою! Что ж вышло? За язык вступилася рука! Супруг супруге дал щелчка! Жена сечь сына, сын бить моську, моська с бою Душить и мять кота, кот лапою сурка, Сурок перекусил чижу с досады шею. Нередко целый край один глупец смущал! И в наказание могущему злодею * Нередко без вины бессильный погибал.Брутова смерть *
Бомбастофил, творец трагических уродов, Из смерти Брутовой трагедию создал. «Не правда ли, мой друг, — Тиманту он сказал, — Что этот Брут дойдет и до чужих народов?» — «Избави бог! Твой Брут — примерный патриот — В отечестве умрет!»К Нине *
(послание)
О Нина, о Нина, сей пламень любви Ужели с последним дыханьем угаснет? Душа, отлетая в незнаемый край, Ужели во прахе то чувство покинет, Которым равнялась богам на земле? Ужели в минуту боренья с кончиной — Когда уж не буду горящей рукой В слезах упоенья к трепещущей груди, Восторженный, руку твою прижимать, Когда прекратятся и сердца волненье, И пламень ланитный — примета любви, И тайныя страсти во взорах сиянье, И тихие вздохи, и сладкая скорбь, И груди безвестным желаньем стесненье — Ужели, о Нина, всем чувствам конец? Ужели ни тени земного блаженства С собою в обитель небес не возьмем? Ах! с чем же предстанем ко трону Любови? И то, что питало в нас пламень души, Что было в сем мире предчувствием неба, Ужели то бездна могилы пожрет? Ах! самое небо мне будет изгнаньем, Когда для бессмертья утрачу любовь; И в области райской я буду печально О прежнем, погибшем блаженстве мечтать; Я с завистью буду — как бедный затворник Во мраке темницы о нежной семье, О прежних весельях родительской сени, Прискорбный, тоскует, на цепи склонясь, — Смотреть, унывая, на милую землю. Что в вечности будет заменой любви? О! первыя встречи небесная сладость — Как тайные, сердца созданья, мечты, В единый слиявшись пленительный образ, Являются смутной весельем душе — Уныния прелесть, волненье надежды, И радость и трепет при встрече очей, Ласкающий голос — души восхищенье, Могущество тихих, таинственных слов, Присутствия сладость, томленье разлуки, Ужель невозвратно вас с жизнью терять? Ужели, приближась к безмолвному гробу, Где хладный, навеки бесчувственный прах Горевшего прежде любовию сердца, Мы будем напрасно и скорбью очей И прежде всесильным любви призываньем В бесчувственном прахе любовь оживлять? Ужель из-за гроба ответа не будет? Ужель переживший один сохранит То чувство, которым так сладко делился; А прежний сопутник, кем в мире он жил, С которым сливался тоской и блаженством, Исчезнет за гробом, как утренний пар С лучом, озлатившим его, исчезает, Развеянный легким зефира крылом?.. О Нина, я внемлю таинственный голос: Нет смерти, вещает, для нежной любви; Возлюбленный образ, с душой неразлучный, И в вечность за нею из мира летит — Ей спутник до сладкой минуты свиданья. О Нина, быть может, торжественный час, Посланник разлуки, уже надо мною; Ах! скоро, быть может, погаснет мой взор, К тебе устремляясь с последним блистаньем; С последнею лаской утихнет мой глас, И сердце забудет свой сладостный трепет — Не сетуй и верой себя услаждай, Что чувства нетленны, что дух мой с тобою; О сладость! о смертный, блаженнейший час! С тобою, о Нина, теснейшим союзом Он страстную душу мою сопряжет. Спокойся, друг милый, и в самой разлуке Я буду хранитель невидимый твой, Невидимый взору, но видимый сердцу; В часы испытанья и мрачной тоски Я в образе тихой, небесной надежды, Беседуя скрытно с твоею душой, В прискорбную буду вливать утешенье; Под сумраком ночи, когда понесешь Отраду в обитель недуга и скорби, Я буду твой спутник, я буду с тобой Делиться священным добра наслажденьем; И в тихий, священный моления час, Когда на коленах, с блистающим взором, Ты будешь свой пламень к творцу воссылать, Быть может тоскуя о друге погибшем, Я буду молитвы невинной души Носить в умиленье к небесному трону. О друг незабвенный, тебя окружив Невидимой тенью, всем тайным движеньям Души твоей буду в веселье внимать; Когда ты — пленившись потока журчаньем, Иль блеском последним угасшего дня (Как холмы объемлет задумчивый сумрак И, с бледным вечерним мерцаньем, в душе О радостях прежних мечта воскресает), Иль сладостным пеньем вдали соловья, Иль веющим с луга душистым зефиром, Несущим свирели далекия звук, Иль стройным бряцаньем полуночной арфы — Нежнейшую томность в душе ощутишь, Исполнишься тихим, унылым мечтаньем И, в мир сокровенный душою стремясь, Присутствие бога, бессмертья награду, И с милым свиданье в безвестной стране Яснее постигнешь, с живейшею верой, С живейшей надеждой от сердца вздохнешь… Знай, Нина, что друга ты голос внимаешь, Что он и в веселье и в тихой тоске С твоею душою сливается тайно. Мой друг, не страшися минуты конца: Посланником мира, с лучом утешенья Ко смертной постели приникнув твоей, Я буду игрою небесныя арфы Последнюю муку твою услаждать; Не вопли услышишь грозящие смерти, Не ужас могилы узришь пред собой: Но глас восхищенный, поющий свободу, Но светлый ведущий к веселию путь И прежнего друга, в восторге свиданья Манящего ясной улыбкой тебя. О Нина, о Нина, бессмертье наш жребий. вернутьсявернутьсявернутьсявернуться