Страница 32 из 66
— Где это видано, чтобы султан танцевал с чернью, — роптали консервативные вельможи.
Переведя дух, Мбомбо обратился к воинам:
— Каждый, кто принесет мне голову фульбе, сможет присоединиться к этому танцу и плясать со мной всегда.
В бамумах взыграло честолюбие. Они выиграли войну, и танец тайного, традиционного общества Па-нжу, до тех пор бывший привилегией придворных, а также почитаемых всеми близнецов, стал доступным касте воинов. Сам султан теперь довольно редко танцует мбансие, но очень любит наблюдать за танцем.
Ныне число участников танца возросло до 30 человек. Оркестр состоит из десятка железных колокольчиков, четырех специальных барабанов и шести особых инструментов — мешков из буйволиной кожи, наполненных железками, которые издают ритмичный лязг от ударов. На одном из барабанов отбивает ритм родной брат султана.
Мвитонго — мелодия, которая исполняется редко — лишь по случаю церемонии казни министра. Когда бамумский вельможа совершает серьезный проступок или преступление, оркестр и члены тайного традиционного общества отправляются к нему ночью… Представьте себе — внезапно в кромешной тьме раздается скорбный ритм барабанов, которому угрюмо вторят остальные инструменты оркестра с преобладанием двойных гонгов. Периодически слышатся выкрики хора. Мрачная музыка холодит кровь, заставляет возбужденно биться сердца. О церемонии заранее не предупреждают. Не у одного вельможи вязнет на языке беспокоящий вопрос: «Ради кого бьют эти ритмы? К какому дому подвигается страшная процессия? Не ко мне ли?».
Музыка бамумов включает напевы других народов. Султан Нджойя любил выслушивать жалобы тикаров, которые они излагали в виде полных драматизма и лирики танцев и песен. Султан Сейду Нджойя выходит из дворца в сопровождении двух гриотов-фульбе, играющих на струнных инструментах своего народа. В бамумских оркестрах прижились мвет (нечто вроде гитары с калебасами-резонаторами) фангов бети из Южного Камеруна, железные колокольчики бамилеке, санри (флейты) тикаров, гитары жителей севера.
Музыка звучит на всех праздниках бамумов. Массовые вечерние пляски то похожи на нашу «Березку» лебедиными нежными ритмами, то изумляют бесшабашной удалью. Богатство бамумской музыки объясняется не только вдохновляющей красотой природы изумрудного всхолмленного Запада, но и влиянием, которое оказали на ее формирование мелодичность напевов тикаров, лиричность танцев фульбе, эпичность баллад гриотов-мветистов.
— Музыка бамумов, — говорит камерунский писатель и музыкант Франсис Бебей, — одна из наиболее разносторонних в Африке.
Антенны камерунского радио разносят напевы и ритмы бамумов.
— Что это? Воспоминания о канувшем в забвение прошлом? Или напоминание об уходящем из жизни виде искусства? Об изживших себя ритмах и мелодиях, которые больше не нужны народу, не соответствуют времени? — забросал я вопросами сотрудника отдела программ камерунского радио.
— Нет, — возразил он. — Ни то и ни другое. Музыка народов республики послужит нам не только в настоящем, но и в будущем.
Куда путь держите, бороро?
Впереди шагает человек в высокой остроконечной шляпе, на плечах у него похожая на наше коромысло длинная палка, на которую для удобства он закинул руки. Издалека мерещится, будто это орел, расправивший крылья. Босые, задубевшие ступни словно не замечают раскалившегося грунта. Бедность и неказистость одежды, состоящей из нескольких кусков крепкой домотканой материи, не скрадывают его надменной осанки. Метрах в ста позади него движется большое стадо зебу, горбатых африканских коров с острыми длинными изогнутыми дугами рогов. Его возглавляет матерый, мускулистый бык, вожак, по праву сильного подмявший под себя все стадо. За стадом клубится, оседая на сухие кустарники и крючковатые деревца саванны, охряная латеритная пыль.
Еще метрах в ста позади следуют зебу-носилыцики, навьюченные пожитками, женщины в сплошных черных покрывалах, свисающих почти до самой земли. У многих в специальной складке за спиной доверчиво прижимается к телу матери слабенькой, неустойчивой головкой ребенок. За женщинами размеренной, тренированной походкой идут юноши. У некоторых на голове только что народившиеся телята, которых они придерживают руками за ноги. Типичная картина перекочевки бороро!
Неуловимым племенем зовут бороро в Африке. Их обычаи, их нравы, их характер еще недостаточно изучены. Даже встретить бороро мудрено: ведь они крайне редко задерживаются более трех дней на одном месте. Это замкнутое пастушеское племя, странствующее за своими стадами между Мали и Камеруном, некоторые этнографы упорно считают потомком древних египтян, хотя уже установлено, что это часть фульбе, отделившаяся от остальной массы парода. У бороро топкие, красивые черты лица, цвет кожи светлый, бронзового оттенка. Они называют себя белыми и отдают предпочтение белому цвету.
Некогда, гласят легенды бороро, их предки жили на берегах какой-то великой реки (многие ученые полагают, что это в самом деле мог быть Нил). Одна из них считает предками бороро двух сирот — пастушка Фу и его сестру, которые всякий раз перед сном разводили костер на берегу реки. Однажды ночью из воды вышла корова, приблизилась к ним, а затем вернулась в воду. Дети перенесли свой лагерь чуть подальше от берега, по следующей ночью погреться на огонек пришло уже целое стадо. После того как телята тут же насытились молоком из материнского вымени, их примеру последовали дети. Молоко понравилось сиротам, и они пошли на хитрость. Каждый день они отодвигали стоянку все дальше и дальше от берега, выманивая коров в саванну. Добрые животные привязались к заботливым детям и навсегда остались с Фу и его сестрой. Потом брат с сестрой поженились. От их брака было двое детей. Старший брат стал отцом парода фульбе. Он отобрал в свое стадо коров с короткими ногами. Младший брат дал начало бороро. Ему достались бороджи — длиннорогие зебу.
По другой легенде, жена проповедника ислама в Судане У кубу, возвращаясь с реки, встретила духа Каанабу. После, этого случайного свидания у нее родился сын, положивший начало племени бороро. Как-то вечером у той же реки перед мальчиком явился его отец. Каанаба велел сыну разжечь костер на берегу и уходить, не оборачиваясь. Из пучины вышло стадо коров. Оно последовало за юным пастухом и с тех пор сопровождает его потомков. В обеих легендах упоминается река, по мнению некоторых исследователей — Нил.
Круглый год кочуют бороро в поисках воды и травы для своих стад. В сухой сезон зебу пытаются настичь исчезающие травы быстро лысеющей саванны, в период дождей они чуть ли не в панике отступают под напором разливающихся озер и болот.
Бывают и другие причины, по которым бороро меняют свои стоянки. В Северном Камеруне нет-нет да встретится деревенька, где уставшие от извечных скитаний люди перешли на полуоседлый образ жизни. Однажды между Нгаундере и Гаруа я увидел покинутое ими селение. Вымерший пейзаж с разваливающимися хижинами выглядел уныло. Мне объяснили, что у одной из молодых женщин при родах умер первенец, поэтому племя, повинуясь воле обычая, покинуло обжитое место во избежание дальнейших бед.
Бороро скитаются по исстари установленным маршрутам, презрев государственные границы. Сегодня они — в Нигере, а завтра — в Чаде или Камеруне. Этот народ исключительно миролюбив. Бороро стараются ладить с многочисленными пародами обширного района, по которому пролегают пути их перекочевок. Нередко их притесняют тубу, живущие на востоке Нигера. Тубу жгут траву и тем самым вынуждают бороро сниматься со стоянок, спасаясь от надвигающегося пламени. Сами же тубу не так тяжко страдают от пожаров, ибо огонь щадит колючие акации и некоторые другие кустарники, которыми обычно питаются одногорбые верблюды — дромадеры.
В засуху иногда возникают конфликты с владельцами колодцев — туарегами, с бывшими рабами туарегов — бузу, такими же скотоводами, как и бороро. Бывает, что из-за драгоценных капель колодезной воды приходится поступаться вошедшим в легенду миролюбием и воевать. Чаще же они получают разрешение пользоваться колодцем в обмен на несколько зебу. Иногда бороро даже приобретают колодец, но их кочевая душа но терпит оседлости, и через некоторое время они покидают район, добровольно возвращая колодец его бывшим владельцам.