Девадаси

— Перед кем? Перед жрецами, если она не их собственность? Перед богом, если его обитель — ее душа? Я отвечу перед Амритой, когда она вернется назад!

— Я найду тебя в Калькутте и заберу ребенка.

— Как ты это сделаешь? Силой? Девочка откажется следовать за тобой! Амина тебя не знает, ты ей — никто.

Тара произнесла эти слова как приговор и, повернувшись, пошла прочь.

Камал и Амина шли по дороге, ведущей в Бишнупур. По обеим сторонам были густо посажены яблони; их большие, блестящие на солнце плоды казались огненными глазами.

— Этот человек хотел заплатить жрецам и увезти меня с собой? — спросила Амина.

Камал остановился, присел перед ней на корточки и сказал:

— Хочешь, открою секрет? На самом деле деньги ничего не решают. Все решает любовь.

Девочка судорожно вздохнула, и ее худенькие плечики дрогнули.

— Шива не обидится, если я покину его?

— Нет. Потому что на самом деле ты осталась с ним, а он с тобой, — промолвил Камал и приложил руку к сердцу. — Вот здесь. Я тоже не сразу это понял, когда оставил службу в храме.

— Расскажи, — попросила девочка.

— Хорошо.

Он поднялся и повел ее дальше. За разговорами они незаметно дошли до Бишнупура. Вскоре их догнала запыхавшаяся Тара.

— Ты правильно сделал, что увел Амину! Как думаешь, Киран сможет нам навредить?

— Нет, — ответил Камал. — Я видел его глаза. Он неплохой человек. Он получил многое, но только не то, что способно его порадовать. Он вынужден бороться с тем, с чем ему трудно бороться. Его нельзя назвать счастливым, хотя, наверное, Киран заслуживает счастья. Как и все мы.

— Он сам виноват! — упрямо заявила Тара и, взяв Амину за руку, быстро зашагала вперед.

Глава IX

Возвращение

Беглецы пытались идти по дороге, пока не встретили сперва конный отряд майсурцев, потом волов, тянувших артиллерийские орудия англичан.

Девар и Амрита едва успели спрятаться в джунглях и уже не рисковали появляться на дороге.

Вечером они решились развести огонь. Девара сильно беспокоила раненая рука, у него начался озноб. Амрита сказала, что если они не проведут ночь возле костра, то просто не смогут идти дальше.

Обессилевший Девар сидел на траве, прислонившись спиной к стволу огромного дерева. Амрита следила за костром. Желтоватое пламя, раздуваемое ветром, почти касалось ее лица, но в своей глубокой задумчивости она, казалось, не чувствовала жара.

— Думаешь о храме?

Амрита встрепенулась.

— О своей дочери. Я не уверена в том, что смогу вернуться в храм. Но я должна забрать Амину.

— А потом?

— Наверное, поеду в Калькутту.

— Тебя кто-нибудь ждет… кроме дочери?

— У меня есть друзья. Родители живут в бедной деревне, я навещала их еще до рождения Амины.

Девар сделал над собой усилие и спросил:

— А… ее отец?

— Он живет в Калькутте. Женатый человек, сын заминдара. Не думаю, что мы когда-нибудь встретимся. — Амрита старалась, чтобы ее голос звучал равнодушно.

Они помолчали.

— Почему ты не хочешь остаться в храме?

Амрита опустила глаза, пошевелила горящие ветки палкой, потом подняла голову и посмотрела на Девара. У него было не то чтобы красивое, но очень мужественное и благородное лицо. И какая-то странная, тщательно скрываемая растерянность и смятение во взоре.

Внезапно Амрите почудилось, будто между той ночью, когда они бежали от принца, и нынешней не прошло и одной минуты. Что они всего лишь продолжают прерванный разговор. Она не знала, почему доверяет этому человеку, но ей хотелось говорить откровенно и просто — так, как она давно ни с кем не говорила.

— Я уже не та, что прежде. За последнее время мне пришлось о многом передумать и многое пережить. Ты все видел, ты знаешь, что значит быть девадаси. Мужчины, которые приходили в храм и… оставались со мной, видели во мне «жену бога», танцовщицу, красивую женщину, но меня — такую, какая я есть на самом деле, — не желал видеть никто. — Амрита печально усмехнулась. — В храме нам рассказывали много мифов, и девушки всегда мечтали о том, чтобы встретить настоящего героя и настоящую любовь. Этого желали все, даже те, кто не понимал своих желаний. Желали, чтобы кто-нибудь полюбил их так, как Шива любил Сати. — Она немного помолчала и продолжила: — Как ни странно, мои мечты не умерли, хотя я знаю, что они не исполнятся.

Ее глаза ярко блестели в свете костра, выражение лица было мягким и кротким. Девар смутился.

— Я ничего не понимаю в любви, — признался он. — И в моих поступках нет ничего героического. Я ощущаю себя предателем.

— Что можно понимать в любви? Если любишь, то любишь, а нет — значит, нет, — сказала Амрита. — И ты не должен чувствовать себя предателем. Главное — не предавать себя, поступать, как велит совесть. — Потом предложила: — Расскажи о себе.

Он выполнил ее просьбу. Амрита внимательно слушала. Когда Девар замолчал, спросила:

— Ты считаешь, что предал свою драхму? Боишься, что не сможешь найти другой путь?

— Нет. Я ни о чем не жалею. Я не боюсь ни расплаты, ни смерти, — ответил Девар. — Я тревожусь только из-за того, что не сумею спасти тебя.

Костер полыхал, словно большой оранжево-белый цветок, в воздухе кувыркались красноватые угольки, землю усыпали блестящие искры. Путники молчали, скованные тем, что было сказано, и тем, что не прозвучало, осталось в глубине души.

На следующий день они вышли к речушке, на берегу которой стоял большой, хорошо защищенный английский гарнизон. Слышались голоса людей, ржание лошадей, мычание волов, доносился запах дыма. Девар и Амрита скрывались в зарослях и наблюдали до тех пор, пока не заметили женщину, которая спускалась к воде с ведром в руках. Она была закутана так, что оставалось открытым только лицо, и все же путники сумели разглядеть, что она молода и что она — индианка.

— Я подойду к ней и попрошу о помощи, — сказала Амрита. — Быть может, она согласится дать мне немного еды.

— А если выдаст? Или испугается, закричит?

— Не думаю. Женщина редко видит опасность в другой женщине. Подожди здесь, не иди за мной. Я справлюсь одна.

Девар согласился. Она была сильной, он знал это, хотя прежде думал, что все совершенное должно быть хрупким, как стекло.

Амрита перешла через речушку по ветхому мостику. Внизу бурлили и пенились упругие, быстрые струи. Могучая стена растительности доходила до самого берега речки, ветви деревьев свешивались к воде.

Из-за шума реки незнакомка не услышала приближения Амриты, и когда та обратилась к ней, вздрогнула и расплескала воду.

— Послушай… Не выдавай меня, ладно? Я скрываюсь в лесу от майсурцев и от… англичан. Я очень голодна. Не принесешь ли какой-нибудь еды?

Незнакомка не выглядела испуганной. Она с грустью смотрела на Амриту своими чистыми глазами.

— Откуда ты?

— Издалека, — уклончиво ответила Амрита.

— Будет лучше, если ты пойдешь со мной. Я дам тебе сухую и чистую одежду, — сказала женщина, оглядев ее сверху донизу.

Амрита сразу поняла, что перед ней отнюдь не простая деревенская жительница. У незнакомки были речь и манеры женщины из высших слоев индийского общества.

— Меня увидят, — возразила Амрита.

— К моему жилью можно пройти незаметно, вон по той тропинке. — Молодая индианка показала наверх. — Мой муж — английский офицер, сейчас его нет дома, нам никто не помешает. Не беспокойся, я никому ничего не скажу.

Амрите почудилось, что незнакомка бесконечно рада ее видеть. Похоже, она не думала об опасности, ее привлекала возможность поговорить с другим живым существом, женщиной, индианкой, как и она сама.

Амрита подумала о том, что, возможно, сумеет получить от нее не только еду, но и повязки и лекарства для Девара, а также какие-то важные сведения.

Оглянувшись на лес, в котором остался ее спутник, молодая женщина пошла следом за новой знакомой.

— Как тебя зовут? — спросила та.

— Амрита.