Страница 5 из 9
Ну, жаловаться незачем, это плата за свободу. Не мог Бекасов чувствовать себя школяром, еще три года очного обучения, на его взгляд, вполне достаточно. Если же учесть, что работать по специальности вряд ли придется…
Бекасов до сих пор не понимал, каким ветром его занесло в этот вуз. Где он и где та металлургия?!
Нет, Федор Федорович согласен с матерью — высшее образование необходимо. Хоть какое‑нибудь. Если к окончанию школы не определился с будущей профессией, годится любое. Просто как гимнастика для ума, чтобы уровень интеллекта не опустился ниже плинтуса.
Хм… дураков в России и без него достаточно.
Эта глупая девчонка заснула, что ли?! Или ее дома нет, он без звонка приехал, как всегда.
Федор Федорович возмущенно фыркнул: позвони он заранее, сто процентов — нарвался бы на пустую квартиру. Мелкая и сбежать могла запросто. Например, спряталась бы у соседей или удрала в супермаркет, он через дорогу — такое уже случалось — все, что угодно, лишь бы не ехать вечером в город. Смешно, но поужинать в кафе или приличном ресторане для Мелкой — настоящий подвиг.
И проблема. Тоже настоящая. Ведь Федор Федорович требовал, чтоб она нормально оделась и хоть чуть‑чуть подкрасилась, не тащить же в приличное место жалкую пародию на девицу, которой с ходу едва давали четырнадцать. И ничего удивительного: худенькая, бледненькая, востроносенькая, одни глазищи на тощем личике, к тому же невразумительные какие‑то — слишком светлые, белесые короткие прямые реснички ничуть их не красили.
Не девушка, а сплошное недоразумение — настоящая серая мышка. Ага, разновидность крыски Лариски.
И ладно, если б у Мелкой не было тряпок! Так нет, Федор Федорович лично позаботился о ее гардеробе, спасибо, младшая сестрица помогла, шкаф у Мелкой отнюдь не пустовал. Ксюха старательно набила его модным девичьим барахлом, чуть не плакала, когда тратила деньги старшего брата. Все сокрушалась, что не может сбросить Таисии собственные поднадоевшие одежки, совершенно новенькие, вот честное слово, просто… ну не ее, не Ксюшины, затмение на нее нашло, когда покупала…
Федор Федорович хмыкнул: Мелкой до его сестрицы расти и расти. Даже если поправится килограммов на шесть, не поможет: Ксюха почти на полголовы выше. И смотрится сестра старше, как ни смешно, ведь только‑только школу окончила. Мелкая — уже год с университетским дипломом, а выглядит…
Словом, дикарка. Вечно сидит в четырех стенах со своими книжками, читает запоем, ни системы у нее, ни каких‑либо четких предпочтений. Глотает без разбора все подряд — фантастику, женские романы, детективы, социальную литературу… детский сад, короче.
«Если бы я не пообещал бабе Поле…»
На лестничной площадке порывом ветра захлопнуло окно. Федор Федорович вздрогнул от неожиданности и нервно ухмыльнулся: сумасшествие заразительно. Не хватало только, чтобы он — как и Мелкая! — во всем выискивал знаки, подаваемые умершей старухой.
Наивная девчонка уверена — баба Поля по‑прежнему рядом. Все видит, все слышит, и — ха‑ха! — получается, его и сейчас видит, буквально насквозь, как и раньше. Когда‑то Федор Федорович старуху слегка побаивался, язык у нее…
Что ни скажет, все в точку. Все события наперед угадывала, словно в будущее заглянуть могла. А расспрашивал — лишь смеялась. Как‑то сказала — Федору Федоровичу тогда показалось — всерьез: мол, есть на земле места особые, где душу будто размывает, с МИРОМ слияние происходит, мнится — все узнать можешь, только спроси правильно. И что было, узнаешь, и что будет, и как страшного избежать…
И парк назвала самый старый в городе, посмеялась над ним, мальчишкой, теперь‑то ясно. Федор Федорович, удивляясь собственной глупости, в тот же день съездил туда, место указанное отыскал и только сплюнул с досады — ну и шутки у бабы Поли!
На «заветной» поляне рос дуб, древний‑предревний, широченный и высоченный. Кора невозможно толстая, вся в морщинах, в некоторые складки запросто кулак поместился бы.
Слегка страшно стало — до того старое дерево. И Пушкина могло видеть, и Петра Первого… А сейчас в той же тени стоял он, Федор Федорович, в голове не укладывалось — как такое возможно?
Вокруг яблоневый сад, зеленые холмы над городом вольно летят, внизу река покойно блестит. Туристы с фотоаппаратами и камерами толпами бродят, всем восхищаются, зачем‑то в морщины дуба мелкие монеты суют, вернуться сюда, что ли, мечтают?..
Федор Федорович и не знал, что в самом центре города остались такие места. Настоящий заповедник. Дивный кусочек природы среди шумного загазованного промышленного мегаполиса.
Только чем она особенная, эта поляна? Лично он, Федор Федорович, ничего не почувствовал. Разве что леденящий холодок от потрясения: этот чертов дуб его дедов‑прадедов видел, наверняка когда‑нибудь и его правнуки здесь же, разинув рты, будут топтаться. А он, Федор Федорович, умрет к тому времени, вся его жизнь для этого старца как одно мгновение.
Федор Федорович примерно так же смотрел на бабочек‑однодневок. Снисходительно и сочувственно.
Нет, феноменальная старуха!
Была.
Или есть?
Мелкой‑то проще считать, что они и сейчас вместе. У девчонки какие‑то дикие представления обо всем на свете. В голове, с подачи той же бабы Поли, черт‑те что творится.
Впрочем, некоторые факты — если верить Мелкой! — объяснить действительно трудновато. Практически невозможно, он ли не пытался.
Скажем, Федор Федорович прошлым летом купил путевку в Анталию. Мелкая только‑только переболела очередным бронхитом, врачи советовали подышать морским воздухом, погреться на солнышке, поплескаться в теплом Средиземном море — оздоровиться, короче.
В пятницу вечером Федор Федорович заехал забрать загранпаспорт, нужно было выкупить заказанные авиабилеты.
Он застал бывшую одноклассницу по‑детски насупленной, никуда лететь она не собиралась. По крайней мере, утром, как планировалось. Вот послезавтра — пожалуйста, а завтра — ни за что.
Девчонка была упряма невозможно. Федор Федорович с трудом вытряс из нее объяснения — мол, баба Поля не велела лететь этим рейсом.
Подумать только — баба Поля НЕ ВЕЛЕЛА.
Старухи который год в живых нет!
Стиснув зубы, Федор Федорович выслушал очередную сказочку: якобы Таисия хотела достать из стола документы, но не смогла. Ящик будто гвоздями приколотили, а ведь ключ от него давно потерян, ящик сто лет на замок не закрывали.
Таисия и стол трясла, и колотила по нему кулаком, даже пнула пару раз, капризный ящик не шелохнулся, как врос в стол. Таисия за стамеской собралась, взломать ящик хотела — сколько можно возиться?! — как вдруг одна из фотографий бабы Поли упала. Самая любимая, та, которая стояла на книжной полке, на ней баба Поля без платка и смеется.
Мол, честное слово, ни с того ни с сего упала. Окно закрыто, сквозняка никакого, а она упала, тяжело так, звучно, словно рамка не картонная, минимум деревянная, а то и каменная.
Таисия фотографию подняла, а там… баба Поля ТАК на нее со снимка смотрит, будто сказать что‑то хочет, о чем‑то предупредить, вот только о чем?
Глаза у нее встревоженные‑встревоженные.
А должны быть веселыми!
Таисия бережно вернула снимок на место, но от полки не отошла. Смотрела на родное лицо, взгляда не могла оторвать.
Глупо, конечно, звучит, но Таисия растерянно пожаловалась няне на капризный ящик. И ахнула от внезапного потрясения: светло‑карие глаза бабы Поли вдруг сказали ей — так, правильно.
— Ты не хочешь, чтобы я завтра летела? — неуверенно шепнула девушка.
— Так, правильно, — ответили знакомые глаза.
— Но я давно мечтала о море…
Баба Поля на фотографии опять смеялась, и Таисия вдруг отчетливо поняла — да ради бога! Только не лети завтрашним рейсом, нельзя.
— А послезавтра можно? — Таисия кивнула на забастовавший ящик.
Баба Поля не возражала. Таисия машинально дернула за ручку и чуть не упала: ящик со всем содержимым чуть не вывалился на пол, она еле успела придержать его.