Страница 3 из 16
Другое полотно, висевшее рядом, было еще более реалистичным, но совершенно противоположным по настроению. Всю картину заполняло небо. Сумрачное, клубящееся облаками, болезненно-желтое московское небо, правда, изображенное в необычном ракурсе, зажатое в щели между домами какого-то арбатского переулка. Чуть ли не того самого, по которому он спускался с Нового Арбата на Старый.
Эта картина показалась ему на редкость желчной и мрачной, но его захватило наполнявшее ее настроение. Небо, зажатое между домами, как будто сердилось, перекипало облаками через края крыш и готово было выплеснуться с полотна наружу. Он сам нередко чувствовал себя так.
«Ищите то, что скажет нечто важное лично вам», – вспомнились ему слова женщины. Пожалуй, он нашел. Вот только он не знал, какую из двух картин выбрать, и мысленно сказал себе: «Какого черта!»
Ни одна из картин в галерее не несла таблички с названием и именем художника, все были помечены только номерами.
Он вернулся к женщине.
– Я нашел. Только я нашел сразу две. Не могу выбрать. Я могу купить две картины? Тут все продается?
– Все, что выставлено, продается, – подтвердила она. – А что вы выбрали? Номера запомнили?
– Нет, не запомнил…
– Извините, это моя вина. Надо было дать вам блокнот и карандаш. Ну пойдемте, посмотрим…
– А почему картины не подписаны? – полюбопытствовал он.
– Причуда хозяйки галереи, – ответила она, пожимая плечами. – Чтобы фамилия художника не влияла на выбор. Здесь выставлены многие известные авторы.
– А хозяйка, значит, не вы?
Женщина повернулась к нему.
– Мы с вами уже установили, что хозяйка – Этери Элиава, а я на нее не похожа. Что же вы все-таки выбрали?
– Вот и вот, – показал он не без гордости.
Неужели ему удалось вслепую угадать картины известных авторов?
Лицо у нее стало какое-то странное. Растерянное. Изумленное. Недоверчивое. Она взглянула на него с подозрением.
– Подстроить это вы не могли…
– Подстроить? – удивился он. – Я ничего не подстраивал! Мне просто понравились эти картины. Вот – номер два ноль девять семь и два ноль девять восемь.
– Вы хотите их купить? – спросила женщина. – Обе?
– Ну, раз уж я не могу выбрать одну и унести бесплатно…
– Это была просто шутка, – потупилась она.
– Я так и понял, – улыбнулся он.
Только теперь он заметил, что она держит в руке стопку бумажных листов, скрепленных зажимом на картонной подставке. Прейскурант, догадался он. Или, вернее, каталог. В таких местах, наверно, полагается говорить «каталог». Прейскурант – это для ресторанов. Ему очень хотелось пригласить ее в ресторан.
Она перелистала каталог, сверилась с номерами. Непонятно почему, но она вдруг заговорила ужасно сухо и официально:
– Номер два ноль девять семь стоит три тысячи долларов. Номер два ноль девять восемь – три с половиной. Могу сделать перерасчет по сегодняшнему курсу в рублях, если вам так понятнее.
– Не нужно. Я предпочитаю оперировать долларами. Привычка, – добавил он. – Но теперь я могу узнать, как называются картины и кто авторы?
Он ничего не понимал, но этот невинный вопрос расстроил и смутил ее еще больше.
– Что-то не так? – спросил он. – Они не продаются?
– Продаются, – ответила она подавленно, – я же назвала вам цену. Просто я хотела бы понять, почему вы выбрали именно эти картины.
– Вы посоветовали выбрать то, что скажет нечто важное лично мне. Вот я и выбрал.
– Номер два ноль девять семь называется «Натюрморт». А номер два ноль девять восемь – «Отравленное небо». Оба полотна написала я.
– Так вы художница? – обрадовался он.
– Ну, художница – это сильно сказано. Но Этери считает, что в моих картинах что-то есть, вот и выставляет. Между прочим, один такой этюд с небом – ну, не совсем такой, похожий, – у меня уже купили. Но это было давно, года четыре назад, если не пять. Вас это не смущает?
– Нет, конечно! Приду в Третьяковку, а там висит такая же картина, как у меня дома. Гляну этак через плечо и скажу: «Да у меня дома такая же. Даже лучше».
Вроде бы ему удалось ее развеселить. Она опять улыбнулась, и опять эти чудные ямочки заиграли у нее на щеках.
– Увы, мой этюд купила не Третьяковка, а частное лицо. Даже не знаю, кто именно.
– Ладно, какая разница. Могу я узнать фамилию автора?
– Лобанова, – сказала она. – Екатерина Лобанова. Можно просто Катя.
– А меня зовут Герман, – представился он. – Герман Ланге.
– Ланге? – переспросила Катя. – Вы немец?
– Поволжский, – ответил он. – Вас это смущает?
Ее смутил его вопрос.
– Вовсе нет. Почему вы спрашиваете?
– Многие до сих пор относятся с предубеждением.
– Только не я, – покачала головой Катя Лобанова. – Подождите, я вам сейчас счет выпишу.
– Да не нужно, – попытался остановить ее Герман.
Он испугался, что на этом их знакомство и закончится. Но она слушать ничего не хотела. Сняла картины со стены – для этого пришлось отключать какое-то хитроумное устройство – и позволила ему только отнести их обратно к входу в галерею, где была ее канцелярия. А сама вновь включила устройство, села за столик и начала выписывать счет в трех экземплярах.
– Прямо как в химчистке, – пошутил он и тут же испугался, что она обидится.
Но она опять улыбнулась ему в ответ.
– Что делать, у нас строгая отчетность. Если у вас нет всей суммы сразу, я могу принять задаток. Четверть общей стоимости покупки. Если передумаете, задаток я вам верну.
– А что, похоже, я могу передумать?
Она впервые взглянула на него внимательно, даже пристально, и признала про себя, что он этого заслуживает. Настоящий Зигфрид. Черты лица грубоваты, но все равно по-своему хороши. Коротко подстриженные льняные волосы подчеркивают лепку головы и лица. Выразительные, хотя и тяжеловатые скулы. Глубоко посаженные глаза смотрят пронзительно-голубыми льдинками норвежских фьордов из впадин глазниц. Но больше всего ее поразил мощный подбородок, словно вытесанный из скальных пород.
– У меня есть эта сумма, – сказал он. – Могу я расплатиться карточкой?
– Конечно. – Она указала на установленный на столе аппарат.
– Кое-где они не работают.
– У нас все работает, – заверила его Катя, взяла карточку и провела ею по щели аппарата. – Я сделала вам скидку.
– Зачем? Я же не просил!
– Так полагается. Вы же купили сразу две картины. – Она протянула ему копию счета.
– Но это значит, что вы получите меньше денег, – возразил Герман, подписывая чек.
– Ничего, переживу.
Что-то странное послышалось Герману в ее голосе. Он подозрительно покосился на нее. Мягкое доброе лицо Кати с чуть вздернутым носом на миг словно окаменело.
– Ну, значит, мы имеем полное право и даже обязанность прогулять эту разницу, – предложил он. – Давайте сходим куда-нибудь.
Она как будто растерялась. По лицу было видно, что сейчас откажет. Герман принялся лихорадочно соображать. В ресторан? Как-то несолидно. В театр? А в какой? Нет, не годится. Его осенило:
– Давайте сходим в клуб. Послушаем хорошую музыку. Я узнаю, где играет приличный джаз… – Он уже вынул мобильник. – А по дороге вы мне еще расскажете про Мазаччо… Кстати, – Герман подошел к застекленному шкафчику, куда Катя уже успела убрать книжки, – а это продается?
– Конечно.
– Можно мне вот эту – про Мазаччо?
– Пожалуйста. – Катя открыла шкафчик и вынула книжку.
– Может, порекомендуете что-нибудь еще? Или за это тоже полагается скидка? – лукаво осведомился Герман.
– Нет. Но, мне кажется, с вас пока хватит и Мазаччо. Если хотите научиться понимать живопись, действовать надо постепенно.
– А вы где учились?
– Понимать живопись? Этому каждый учится сам, – уклонилась она от ответа. – Хотите знать, где я получила образование? В «Сурке», как у нас говорят. В институте имени Сурикова.
– А в институте не учат понимать живопись? – не отставал Герман.