Страница 3 из 14
Избитое, осиротевшее, полуослепшее девятнадцатикилометровое звёздное чудовище висело на орбите небольшой и довольно скучной зелёно-голубой кислородной планетки.
ГЛАВА 2
Пропала суббота
Войны ждали, к войне готовились. Лихорадочно перестраивалась промышленность и логистика, запасались боеприпасы и горючее, одна за другой шли в войска директивы. В войсках к директивам относились… по-разному. Все понимали неизбежность Большой Войны, но мало кто не надеялся — обойдётся, небось, нешто.
Колкий страх, нетерпение, деловитое движение огромных масс людей. Суета — успеть бы, только бы успеть; хотя к Большой Войне успеть невозможно.
Кто-то возводил укрепрайоны, кто-то отрабатывал фигуры высшего пилотажа и боевое взаимодействие, кто-то тщательно взрыхлял контрольные полосы. Кто-то, как Павлов, скатывался во всё более мрачный и бессмысленный запой, нелепо волочился за балеринами, заслонялся от страха всё более бравурными и лживыми докладами наверх.
Наверху ждали тоже.
Невысокий, немолодой уже человек на самом верху — выше солнышка — спокойно и сосредоточенно напрягал все свои силы и все силы своей страны, чтобы спасти страну, чтобы спасти нечто большее, чем страна. За человеком стояла великая правда — а правда есть сила; но сил всё равно не хватало.
Пойди история чуть иначе — подлецы-историки написали бы: не предвидел, не предусмотрел, не подготовился.
Ложь. И предвидел, и предусмотрел. Не подготовился? Поди подготовься, когда четыре миллиона весёлых белозубых парней с засученными рукавами бряцают железками по ту сторону границы. Лучшая в мире армия, покорители Европы; да эта армия и была самой Европой в очередном её крестовом походе. Европа накачивала эту армию техникой, ресурсами, людьми — весёлой белозубой поганью. Английские банкиры накачивали её деньгами, американские олигархи — жратвой через «нейтральную» Испанию и технологиями через «нейтральную» Швецию аж до 1944 года. Но до сорок четвёртого, когда всё уже стало ясно, надо было ещё дожить, а пока ничего не было ясно, и вся сволочь мира накачивала ненавистью — великой ненавистью к великой правде — чудовищного миллионноголового зверя, низко — ниже кладбища — припавшего к земле перед неизбежным смертельным прыжком.
Одинокий усталый человек стоял между Родиной и зверем, пытаясь успеть сделать так, чтобы этот прыжок стал смертельным не для Родины, но для зверя. Родина должна была выжить.
— Так что, товарищ профессор, жить буду? — с мягкой усмешкой спросил больной.
Борис Сергеевич Преображенский, практически «личный» терапевт Сталина, несколько замялся, но профессиональная добросовестность взяла верх.
— Иосиф Виссарионович, у вас флегмонозная ангина. Тяжёлая, тяжелейшая даже флегмонозная ангина! — профессор и сам разволновался. — Госпитализация необходима. Полежать, отдохнуть, знаете ли, поскучать.
Сталин снова усмехнулся.
— Нет, на это я пойти не могу. Здесь поскучаю.
Волынское, где располагалась Ближняя дача, действительно было местом тихим. Но Сталин лукавил — скучать было некогда. Каждый рабочий день нынешнего, 1941 года был до отказа заполнен работой. Выходные, впрочем, тоже. Темп был взвинчен уже сверх всякой меры: Сталин чувствовал — он всегда чувствовал — и потому загонял себя. Во второй половине июня Сталин серьёзно простыл, температура больного подскакивала почти до сорока, и Бориса Сергеевича просили не отлучаться из Москвы. Вот и этот вечер субботы, похоже, пропал.
Профессор ещё некоторое время пытался скандалить, по старой «ушной» привычке щёлкал пальцами — но что он мог поделать. Он вышел из залы, плотно затворив за собой двери, попрощался с Мозжухиным и уже на выходе из приёмной столкнулся с двумя весьма озабоченными военными авиаторами в чинах. Все штатные атрибуты неизбежности и неотложности были на месте: кожаные портфели, блестящие сапоги и суровое выражение мужественных лиц. Рядом с военными маялся какой-то штатский с умным насмешливым взглядом. Неодобрительно покачав головой, добрый доктор направился к выходу. Люди Власика уже подогнали машину.
Сталин отхлебнул чаю с лимоном, огладил усы и снова вчитался в бумаги. Читать было трудно — кидало в жар, голова пухла и вроде бы даже потрескивала, но надо было читать, надо было думать, надо было принимать решения. Из представленных фотографий невозможно было понять ничего, да и торопливая пояснительная записка оставляла больше вопросов, чем ответов.
— Почему вы, а не кто-то из астрономов? — остро спросил Сталин.
Михаил Клавдиевич Тихонравов, уже тогда знаменитый конструктор, автор проекта «Ракеты 09» — первой в СССР взлетевшей ракеты на жидком топливе, сидел за столом напротив Сталина. Военные расположились по бокам от ракетчика — сольную партию сегодня играл он.
— Да я, собственно, здесь случайно оказался. У нас постановление о серийном производстве ожидает подписания, ракета М-13 и боевая машина, вы знаете.
— Всё будет подписано, — ещё бы Сталин не знал про «Катюшу», — получит Флёров свою батарею. Продолжайте.
— И меня вот товарищи в Наркомате нашли и попросили сделать экспертное заключение. — Товарищ слева коротко кивнул, товарищ справа приосанился. — Мы всё посмотрели, запросили снимки в Кучинской обсерватории. Это они первые зафиксировали… объект. Пулково тоже устойчиво наблюдает, и в Томске подтверждают.
Тихонравов вздохнул и продолжил:
— Объект искусственного происхождения, сомнений нет. Форма регулярная, и мы наблюдаем самостоятельное свечение.
— Это может быть сверхвысотный аэростат?
Учёный замялся, но честно признал:
— Мы не знаем, что это за объект. Но, как вы понимаете, не аэростат: на такой высоте от земли атмосферы уже нет. У меня в книге «Ракетная техника» про это подробно…
— Я прочитаю, — пообещал Сталин, делая пометку. Он действительно читал очень много и очень быстро и собирался выполнить обещание. Но не сейчас.
— Объект находится на синхронной… геосинхронной орбите, — поправился ракетчик, — висит точно над Москвой. В астрономическом, конечно, смысле.
Он покрутил в воздухе пальцами, изображая кривоватую восьмёрку.
Сталин неприятно нахмурился.
— Мы подняли звено истребителей, товарищ Сталин, — быстро сказал авиатор слева.
— И звено бомбардировщиков, товарищ Сталин, — быстро сказал авиатор справа.
— Зачем? — изумился товарищ Сталин.
— На всякий пожарный.
— Значит, бомбардировщики…
Иосиф Виссарионович задумчиво отхлебнул чаю.
Авиатор слева отхлебнул чаю. Авиатор справа отхлебнул чаю. Михаил Клавдиевич подумал и тоже на всякий случай отхлебнул чаю.
— «Звезда КЭЦ»? — задумчиво спросил Сталин, припоминая фантастическую повесть, прочитанную им ещё в 1936 году. — Всё-таки ракета? Какая-то из иностранных держав смогла запустить ракету с бомбами на борту.
— Не могла, товарищ Сталин, — убеждённо ответил учёный. — Никто не мог.
— Вы что же, товарищ Тихонравов, полагаете, будто ваш Ракетный институт невозможно обогнать в данном вопросе? — раздражённо проговорил Иосиф Виссарионович. — Винклер в Германии запустил ракету на жидком топливе ещё в тридцать первом году. На два года раньше вашей ГИРД! У немцев же работает Герман Оберт, у американцев — Роберт Годдард. Вы, ученики Циолковского, возомнили себя впереди всех, а теперь выясняется, что у кого-то есть возможность угрожать нашей столице бомбовым ударом.
Авиатор слева отхлебнул чаю. Авиатор справа отхлебнул чаю. Михаил Клавдиевич сглотнул.
— Иосиф Виссарионович, — тихо сказал он, — этот объект не мог запустить никто на Земле. Его наблюдаемая длина — не менее десяти километров, и это самая осторожная оценка. Методов для измерения массы объекта у нас нет вовсе.
Сталин откинулся в кресле. Взял со стола трубку, повертел в руках, положил на место.
— Собирайтесь, товарищ Тихонравов. В Кремль поедем в моей машине.