Страница 14 из 16
В техникум Добрынина сразу не приняли. Он два года просидел в школе для взрослых, два года на рабфаке и лишь потом попал в техникум. В родные края он вернулся новым человеком, женился, обзавелся детьми и «прикипел» к заводу.
Добрынин перевел глаза на восточный край карты. Где–то здесь, недалеко, — линия фронта, а там за нею, в небольшом городке со странным названием — Раненбург — были теперь его жена, дочь и сын.
Теплые воспоминания охватили комиссара. Ему представилось, что он находится сейчас среди своих близких, видит ласковое лицо жены, слышит голоса детей… Он так углубился в воспоминания, что не заметил, как вошел Зарубин, и вздрогнул, когда командир отряда кашлянул.
Зарубин посмотрел на комиссара и понимающе улыбнулся.
— Ничего, комиссар, все переживем, — бодро сказал он. — Сейчас я горяченького добуду. Подживи–ка огонек. — И он, быстрый, стремительный, вышел из землянки.
Через десять минут на столе появились котелки с кипятком, хлеб, консервы. Сидя против командира отряда и осторожно прихлебывая кипяток, комиссар вдруг сказал:
— Вот что я думаю, Валентин, нет у тебя настоящего, оперативного помощника…
Зарубин поднял брови и внимательно посмотрел на Добрынина.
— Мы же не те, что были, — продолжал комиссар. — Отряд вон как разросся. И смотри, что получается: над картой думай сам, дневник составляй, план операции ты же составляешь и ты же проводишь в жизнь. Ушел на задание — оставить за себя некого. Так и закрутиться можно. Начальник штаба нам нужен. Мы самостоятельная воинская часть, так я думаю.
Не раз уже Добрынин удивлял Зарубина своей сметкой в военных делах. Не раз он подсказывал командиру ценные мысли. По совету Добрынина был создан взвод подрывников, по его предложению взвод Грачева — Толочко вывели за шоссе и железную дорогу и этим усилили контроль за обеими магистралями врага.
— Мысль хорошая, Федор Власович, — отозвался Зарубин. — И нужен именно начальник штаба, а не адъютант, не канцелярист… Но кого? Кого?
— А как ты смотришь на Рузметова? — спросил Добрынин.
Зарубин широко раскрыл глаза, вышел из–за стола и рассмеялся.
— Чего тебя разобрало? — добродушно проворчал Добрынин.
Зарубин подошел к комиссару и обнял его за плечи.
— Интересно получилось. Ведь я сегодня о том же думал. А ты меня опередил.
Зарубин рассказал об обстоятельном докладе Рузметова, о записях в его полевой книжке.
— Конечно, его надо выдвигать, — подхватил Добрынин. — Бывает же так в жизни: человек вырос из своего костюма — и брючонки уже выше щиколотки поднялись и рукава коротки, а сам он этого не замечает — привык. Ну, а со стороны видно, что пора новый костюм готовить. Так и с Усманом. Я думаю, что не ошибемся. Подготовка у него хорошая — два курса вуза…
— Я тоже думаю, Федор Власович, что не ошибемся, — согласился Зарубин.
Ночью, после встречи Нового года, вновь поднялся разговор об организации типографии и выпуске подпольной газеты. Этот вопрос был предметом постоянных споров на каждом собрании. Особенно беспокоился по этому поводу секретарь окружкома Пушкарев. Он не мог смириться с мыслью, что отряд и подпольная организация города не в состоянии наладить выпуск газеты.
— Какие же мы партизаны и подпольщики! — с возмущением говорил он Зарубину, Добрынину и секретарю парторганизации — командиру взвода Бойко. — На своей земле, в своем городе не можем газету выпустить.
Спокойный, рассудительный Добрынин пытался доказать, что выпуск газеты вещь не такая простая, как кажется.
— Одно дело — поставить задачу, а другое — осуществить её.
— Ты, батенька мой, ерунду городишь, — кипятился Пушкарев. — Что это, невыполнимая задача, что ли? Мы, большевики, таких задач перед собой не ставим. Мы ставим такие, которые можно и нужно выполнить.
Добрынин умолкал. Он прекрасно понимал, как нужна газета, но отдавал себе отчет и в том, какие трудности надо преодолеть. Кроме Найденова, бывшего наборщика, сейчас работающего в городе с Беляком, у партизан никого, знающего типографское дело, не было. Да и у Найденова опыт в полиграфическом деле невелик, и он не может дать совета, что именно надо приобрести, с чего надо начать, чтобы сдвинуть с мертвой точки «типографскую проблему».
Добрынин и Бойко собирали командиров взводов, коммунистов, комсомольцев, поручали им побеседовать с народом и выявить всех, кто имел хотя бы какое–нибудь отношение к печатному делу. Но таких не оказалось.
Когда страсти немного успокоились, спор утих и все уже собирались ложиться спать, кто–то за дверями попросил разрешения войти.
— Можно! — громко сказал Зарубин.
Вошел Рузметов. Он был в шинели, накинутой на плечи.
Пушкарев вопросительно уставился на позднего гостя.
— Я по делу зашел, — пояснил Рузметов. — Советую поговорить насчет типографии с командиром отделения Багровым.
Все насторожились.
— Вот тебе новое дело! — рассмеялся капитан Зарубин. — Оказывается, Багров не только подрывник, связист, разведчик, но еще и печатник. Он у тебя, Рузметов, просто феномен какой–то!
— Никак нет, товарищ капитан, — спокойно возразил Рузметов. — Он не печатник, но думаю, что поговорить с ним надо.
— Давай! Веди его сюда! Сейчас же веди! — вскочив с топчана, загорячился Пушкарев. — Сам буду говорить с ним, а вы не мешайте.
Колючие глаза его заблестели из–под косматых бровей, он забегал по землянке, и в ней сразу стало как–то тесно.
Рузметов привел Багрова. Тот козырнул и поздоровался.
— Садись и рассказывай, чем можешь помочь, — предложил Пушкарев. Он уселся рядом с Багровым и положил свою руку на его колено.
Багров сообщил, что сам он в типографском деле ничего не смыслит, но в городе живет его тесть, около пятидесяти лет проработавший в типографиях Минска, Смоленска, Брянска. Старик ушел на пенсию в сороковом году из–за ревматизма.
— Он большой специалист, честный человек и может быть полезен в нашем деле, — закончил Багров.
— Сколько же ему лет? — недоверчиво спросил Зарубин.
— Да, пожалуй, около семидесяти.
Зарубин свистнул и лег на топчан, закинув руки за голову.
— Но он дело свое хорошо знает. Настоящий профессор, — добавил Багров.
Пушкарев косо взглянул на Зарубина, некстати вмешавшегося в разговор, и обратился к Багрову:
— Где он живет?
— Живет все время в рабочем поселке, в своем домишке. Куда ему деваться?
Багров вызвался пробраться в город, повидаться и переговорить со стариком.
— Ну, ладно, иди отдыхай, а мы посоветуемся, — сказал Пушкарев, отпуская Багрова.
Поднялся спор: связывать ли Багрова с Беляком или поручить ему самому вести переговоры с тестем? Зарубин возражал против вовлечения в это дело Беляка. Остальные считали, что связать их необходимо. Так и решили.
— Ты не прав, товарищ Зарубин, — сказал Пушкарев, укладываясь на топчан. — Я верю Багрову и считаю, что он нас не подведет. Письмо к Беляку я напишу сам.
— Ладно, посмотрим, — буркнул Зарубин и повернулся лицом к стене.
5
Только в конце января при содействии Беляка удалось организовать поездку Багрова в город. Багров направился в деревню Гряды и недалеко от нее встретился с Беляком. Тот приехал в деревню по делам управы и привез Багрову документы, с которыми можно было появиться в городе.
Багров, со своей стороны, передал ему письмо Пушкарева, в котором тот просил Беляка познакомиться и переговорить с тестем Багрова, проверить его и обо всем подробно уведомить бюро окружкома.
В город они въехали часа в четыре дня на одной подводе, как «попутчики». Беляк показал Багрову свою квартиру и отпустил его, договорившись встретиться вечером.
Часам к восьми за столом у Беляка собрались Багров, Найденов и Микулич. На случай, если появится непрошенный гость, на столе перед ними лежали карты и стояла тарелочка с деньгами.
— Твой тесть — местный? — спросил Беляк.
— Нет, он родом из–под Орла — из города Кромы. Но в наших краях уже давно живет.