Страница 11 из 16
В годы Гражданской войны Макуха служил в Красной армии. Белогвардейцы однажды схватили его под Ростовом при попытке пробраться в город для связи с подпольщиками. На допросе он ничего не сказал, хотя его жестоко избивали. Когда его повезли на расстрел, он бежал, на этот раз сам, безо всякой помощи, воспользовавшись тем, что его не связали.
— Вот он, значит, каков, дедушка Макуха! — сказал Зарубин, выслушав рассказ комиссара. — Теперь ясно, почему Пушкарев его постоянно с собой берет…
4
Партизаны, посланные к Якимчуку, вернулись на третий день вечером. Якимчук прислал с ними письмо, где отвечал на все вопросы. Он писал: «Эшелон готов к отправке на завтра. Состоит из двадцати семи вагонов. Первый вагон — с охраной. Солдат приблизительно человек двадцать. В трех вагонах около ста мужчин. В каждом вагоне вооруженный солдат. Дальше идут платформы, нагруженные разбитыми самолетами и танками. Машинист наш. Пароль: «Брянск». На паровозе одна фара будет гореть даже днем. Встречайте на подъеме, за тридцатым километром. При въезде на тридцатый километр машинист даст четыре коротких гудка. Учтите, что между двадцать девятым и тридцатым километром есть бункер с немецкой охраной».
Зарубин посмотрел на часы. Стрелка подходила к девяти. Составили расчет времени. Наметили на карте маршрут движения. Потом Зарубин приказал накормить партизан и готовиться к выступлению.
…Буран, хозяйничавший в лесу двое суток, прекратился внезапно в полночь, когда отряд остановился на отдых у лесной опушки.
— Какая красота! — произнес Зарубин, оглядываясь вокруг и шумно вздыхая.
На очистившемся небе мерцали ясные звезды. Свежевыпавший снег, сухой, пушистый, покрыл толстым слоем землю, замел все дороги, тропы.
Партизаны развели костры и суетились вокруг них, подвешивая на треногах котелки со снегом. Отогревали банки с консервами. В лесную тишину ворвался шум голосов, смех. Дрожащее пламя костров тянулось вверх, с треском разбрасывая вокруг снопы искр. Отсветы огня трепетали на вороненой стали пулеметов и автоматов.
До железной дороги оставалось восемь километров.
— Можно поспать, — распорядился Зарубин.
Вокруг костров быстро вырастали постели из хвои. Командиры собрались в сторонке, возле Зарубина.
— Селифонов!
— Слушаю, — отозвался тот, подходя к Зарубину.
— Люди готовы?
— Готовы.
— Кого берешь с собой?
— Все отделение Грачева.
— Веди прямо на бункер. Надо охрану убрать без шума. Полотно разберешь после того, как пройдет нужный нам эшелон. Он будет идти с одной фарой и на тридцатом километре даст четыре коротких гудка. Проверь на всякий случай, не идут ли от бункера телефонные провода. Инструмент взял?
— Взял. Два лома, ключи и все прочее.
— Поднимай ребят и веди. Когда уберешь охрану, ко мне пришли связного.
— Все понятно.
— Действуй.
Через несколько минут группа Селифонова тронулась в путь, потянув за собой волокуши с инструментом.
— Кого ты посылаешь? — спросил Зарубин Рузметова.
— Багрова и с ним пару бойцов.
— Опять Багрова, — поморщился Зарубин.
Рузметов пояснил, что еще в лагере получил приказание выделить лучшего подрывника, а Багров и есть лучший.
Зарубин не питал симпатии к Багрову, — его пугало прошлое этого партизана, но на доводы командира взвода он не возразил.
— Ну давай его сюда, — махнув рукой, сказал он.
Рузметов побежал к одному из костров и тотчас же возвратился с Багровым. Это был партизан уже не молодой, лет под сорок, невысокий ростом, но широкоплечий и крепкий. С лица, изрезанного редкими, но глубокими морщинами, смотрели большие темно–карие глаза. Несмотря на странные обстоятельства, предшествовавшие его появлению среди партизан, он за трехмесячное пребывание в отряде показал себя бесстрашным и опытным подрывником.
Багров стоял перед командиром отряда навытяжку, как и полагается бывалому солдату. Разговор с Зарубиным был очень короткий.
— Задачу знаете?
— Так точно.
— Не сорвете дело?
— Никак нет.
— Действуйте. Желаю успеха.
Багров козырнул и, повернувшись через левое плечо, тяжело побежал по снегу.
Группе, которую возглавлял Багров, как и группе Селифонова, предстояло разобрать железнодорожное полотно. Одна из этих групп выдвинулась на север, другая на юг. Обе группы должны были приступить к работе лишь после того, как услышат четыре свистка паровоза — сигнал, что эшелон вошел в зону операции. На языке партизан это называлось «блокировкой» и предпринималось с определенной целью. На ближайших разъездах, справа и слева, немцы держали под парами бронепоезда. Надо было перед нападением на состав разобрать путь с двух сторон и этим самым лишить возможности фашистские бронепоезда оказать помощь охране эшелона.
Отправив обе группы, Зарубин посмотрел на часы: время приближалось к двум.
Партизаны лежали вповалку вокруг костров. Одни спали, другие бодрствовали, тихо беседуя о чем–то.
— Давайте и мы погреемся, — сказал Зарубин.
Вместе с Добрыниным, Костровым, Рузметовым он устроился у ближайшего костра. Партизаны подали им котелки с кипятком.
— Георгий Владимирович, — обратился Зарубин к Кострову, — а где Дымников? Что–то я его не вижу.
Костров посмотрел по сторонам.
— Спит, — ответил за него Рузметов и показал рукой. — Вон…
— Это хорошо, — сказал Зарубин, — ему досталось больше всех. Пусть хорошенько отдохнет.
Сергей Дымников спал, свернувшись калачиком, спиной к огню. Кто–то из друзей накрыл его плащ–палаткой. Он и в самом деле устал больше всех, так как шел впереди отряда, по бездорожью, глубоким, доходившим до колен снегом.
— Крепкий парень, — заметил Зарубин, беря обеими руками котелок с кипятком.
— Парень замечательный, — подтвердил Добрынин. — На отца похож. Тот, говорят, тоже был такой же горячий, неугомонный.
— Посмотрим, что день грядущий нам готовит… — сказал Зарубин. — Пока что нам везло.
— Повезет и сегодня, — отозвался Добрынин. — Нам должно обязательно везти. На то мы и партизаны.
Он выплеснул недопитый кипяток, отставил котелок и прилег, вытянув ноги к костру.
По обе стороны от него примостились Зарубин и Рузметов.
Не лег лишь Костров. Обхватив руками колени, он сосредоточенно смотрел на горящие поленья. Уж сколько времени он находится в отряде, и, кажется, пора бы привыкнуть к лишениям, а он все никак не может. Вот, например, сколько раз он пытался в походе, на привале, как другие, лечь у костра и уснуть. Спят же люди! Но у него ничего не получалось. Сон не шел. И сейчас то же самое.
Отведя взгляд от огня, Костров всмотрелся в темноту. Поодаль шагали два часовых в белых маскировочных халатах. Снег поскрипывал под их ногами. Костров сладко зевнул и, подняв воротник полушубка, прилег.
Но уснуть не удалось. То мерзли пальцы на ноге, то кололо где–то в боку, то казалось, что воздух слишком холодный и именно это мешает спать. Костров прикрыл нос и рот шерстяным шарфом. Но стало трудно дышать. Он отбросил шарф. Мысли упорно лезли в голову, отгоняя сон. Вспомнился недавний разговор с Дымниковым. Костров не мог понять, какими таинственными признаками руководствовался Дымников, ведя отряд лесом по бездорожью, ночью, по глубокому, целинному снегу. Он спросил Дымникова, когда расположились на отдых: «Не раз, видно, ходил здесь?» Тот улыбнулся, стряхнул снег с ушанки и ответил: «Нет, товарищ капитан, в этом месте еще ни разу не был».
Костров был поражен. Он бы наверняка сбился с дороги. Разве что по компасу…
Да, не дается ему это искусство. Он может пройти мимо путаной строчки следа, оставленного лисой на дороге, в то время как Добрынин обязательно заметит этот след; он не обратит внимания на мох, глядя на который подрывник Багров скажет, что недалеко болото; он не увидит гроздьев рябины, усыпанных снегом, к которым на ходу уже потянулась рука Зарубина; он не сможет, как Дымников, быстро отыскать едва журчащий лесной родник, отличить на лету глухаря от тетерева или в дождь моментально разжечь костер.