Страница 10 из 51
Хэдли кинул вопросительный взгляд на сержанта Беттса. Тот кивнул в ответ.
— Да, сэр, — подтвердил, теперь уже вслух, сержант. — У меня есть заявление от всех рабочих смены. Они помнят, что группа мистера Рипера поднялась наверх примерно в четверть двенадцатого. Собственно, мистер Рипер останавливался поинтересоваться, как продвигается дело. Они видели, как все шестеро разошлись у поворота коридора, и готовы поклясться, что после, в течение всей ночи, ни один человек не появлялся в коридоре.
— Так. А есть еще какой-то путь проникновения на этаж?
Вопрос Хэдли был адресован и Беттсу, и управляющему отелем. После минутной паузы последний покачал головой.
— Вряд ли, — сказал он.
— Как это понимать?
— Взгляните, пожалуйста, на план. Я не говорю, что это невозможно, но судите сами. — Хардвик придвинул к нему чертежи. — Теоретически же имеются еще два пути. Посторонний — полагаю, вы имеете в виду взломщика? — мог забраться по пожарной лестнице к окну в конце этого крыла. Но окно надежно заперто изнутри. И не только. Вчера мне доложили, что рама разбухла и окно невозможно открыть. Сегодня утром его должен был осмотреть рабочий. Второй возможный путь для взломщика — забраться наверх по стене здания. По внешней, которая выходит на Пикадилли, или по внутренней, то есть по вентиляционному коробу. Так можно проникнуть незамеченным в чью-нибудь комнату и таким же образом выбраться отсюда. Отлично зная гостиницу, я бы сказал: это настолько невероятно, что почти невозможно.
— Вы понимаете, к чему ведут мои вопросы?
— Разумеется.
Хэдли обернулся к Беттсу:
— Так вот, исключая посторонних, видели ли кого-либо этой ночью входящим или выходящим из крыла А?
— Ничего, кроме горничной, сэр. Она уходила с дежурства в половине двенадцатого.
— Да, но… — Хэдли заглянул в блокнот. — А как насчет чистильщика обуви? Разве там нет такого служащего? Обычно вы выставляете за дверь обувь, а он забирает ее, чтобы почистить…
Беттс кивнул:
— Да, сэр. Но служащий — собственно, этим обычно занимается помощник портье — появился здесь только рано утром, через несколько часов после убийства. У них тут не принято забирать обувь постояльцев ночью, потому что некоторые возвращаются очень поздно. Они ждут часов до пяти, потом сразу уносят всю обувь и после чистки возвращают на место. Помощник портье пришел в пять часов утра и разговаривал с рабочими у лифта. Но в этом коридоре только один человек выставил свою обувь за дверь — миссис Кент. И он сразу понял, что она ошиблась.
— Как это — ошиблась? — насторожился начальник полиции.
— Во-первых, это были замшевые туфли, а замшу не полируют ваксой. И во-вторых, туфли были не парные, хотя сразу и не заметишь. Обе туфли были коричневыми, но одна оказалась темнее другой и с маленькой пряжкой. Чистильщик сразу понял, что хозяйка туфель ошиблась, поэтому не стал их забирать и ушел.
Доктор Фелл вмешался в разговор, очень заинтересовавшись рассказом:
— Один момент. Меня интересует, как все устроено в этой цитадели. Кто должен находиться в гостинице, а кто отсутствовать ночью?
— У нас более трехсот служащих, — начал Хардвик, — и потребуется время, чтобы объяснить заведенный порядок. Но одно могу сказать определенно: вечером, после половины двенадцатого, ни у кого нет дел наверху, кроме одного из четырех помощников портье.
Дело обстоит так. Горничные, которые отвечают на звонки и исполняют заказы гостей, уходят с дежурства в половине двенадцатого. Скорее по причинам нравственности, — бесстрастно пояснил Хардвик, — чтобы в коридоре не толклись девушки, когда вы возвращаетесь в свой номер. В это время остальные служащие, которым в течение дня часто приходится подниматься наверх, например официанты или слуги, также уходят домой. Верхний этаж обслуживают четверо младших портье из числа ночных дежурных.
— Вероятно, они работают в две смены? — спросил Хэдли.
— Да, конечно. Ночная смена заступает на дежурство в восемь часов вечера и работает до восьми утра. Каждый обслуживает один или два этажа, в зависимости от количества постояльцев. Если на его этаже раздается звонок, он отвечает на него: если нужно поднять наверх багаж, или гость забыл ключ, или вдруг вернулся пьяным — ну, всякие непредвиденные случаи. И они же, как сказал сержант, забирают в пять утра обувь наших гостей.
— Я спрашиваю вот о чем, — нетерпеливо перебил его Хэдли, — поднимался ли в эту ночь наверх кто-нибудь, помимо горничной?
— Нет, сэр, — ответил Беттс. — Это почти наверняка.
С коротким предупредительным стуком в комнате появился Дэн Рипер. За ним, как тыловая охрана, маячила Франсин Форбс.
Кент машинально поднялся. Она увидела его, хотя Дэн ничего не замечал вокруг. В Лондоне более, чем где-либо, Кент понял, что Дэн создан для более широких просторов, вроде широко раскинувшихся степей Южной Африки, и что ему требовалось больше пространства, чтобы просто дышать. Да, несмотря на брызжущую энергию, Дэн выглядел больным. Его волосы, поредевшие и тронутые сединой, были коротко острижены на тевтонский манер; его глаза, окруженные сетью мелких морщинок, ярко блестели на лице кирпичного загара, а немного втянутая верхняя и выпяченная нижняя губа придавали одновременно щедрый и настороженный вид.
Внешне Франсин казалась полной его противоположностью, хотя по характеру вполне могла сойти за его дочь. Она была спокойнее Дэна, возможно, даже решительней. Именно решительность служила частым поводом для стычек между нею и Кристофером Кентом и не вязалась с ее внешностью: хрупким телосложением и нежной светлой кожей, которая никогда не загорает, а только словно светится изнутри, подчеркиваемая светлыми, коротко подстриженными волосами и темно-карими глазами миндалевидной формы. Она выглядела — других слов не подобрать — слишком утонченной и породистой. И сразу было понятно, что ее коричневый костюм был великолепно сшит, скорее по тому, что он был очень простого покроя, чем по тому, как великолепно он на ней сидел.
— Послушайте, Хардвик! — сдержанно произнес Дэн, опершись ладонями на стол. И тут он увидел Кента. Дэн присвистнул. — Каким образом… — приглушенно начал он.
— Полагаю, вы знакомы с мистером Кентом? — задал вопрос Хэдли.
— Боже мой, конечно! Один из моих лучших… — Дэн осекся и быстро поглядел на Кента. — Ты назвал им свое имя, Крис? Потому что если да, то…
— Я понимаю, я проиграл. Не обращай внимания на наше пари, Дэн. Забудь про него. Мы попали в куда более серьезную историю. Привет, Франсин.
Покраснев, Дэн потер щеку. Он выглядел растерянным. Его врожденный такт боролся с искренним желанием объясниться.
— Кошмарная история, — сказал он. — Никогда не попадал в такую жуткую ситуацию. Мы пытались тебя найти, Крис, но, конечно… Впрочем, не беспокойся, я обо всем позаботился. Его похоронили в Хэмпшире. Ты знаешь — там родились его мать и отец. Все устроено наилучшим образом и стоило мне больше пятисот фунтов. Но мне не жалко. — После этих судорожных восклицаний даже стальные нервы Дэна стали сдавать. Он заговорил ворчливо: — Но лучше бы я сидел у себя в Африке и выпивал! А теперь еще и Дженни! У тебя есть хоть какое-то представление, что с нами происходит?
— Ни малейшего.
— Но ведь ты можешь подтвердить, что никому из нас не нужно было убивать ни Родни, ни Дженни!
— Конечно, могу. Я уже это сделал.
Хэдли не прерывал друзей, наблюдая за обоими. Едва кивнув на приветствие Кента, Франсин Форбс стояла с таким видом, будто только что приняла свежий душ. Это из-за ее сияющей кожи, подумал Кент. Но и она была не в своей тарелке. Волнение выдавали руки, нервно теребившие полу жакета.
— Если вы закончили обсуждать великодушный жест Криса, — сказала она своим ломким голосом, отчего тот сразу почувствовал и злость, и страсть, — может, сообщим мистеру Хэдли, почему мы сюда явились? Мы представляем делегацию нашей маленькой группы и пришли сюда заявить, что больше не желаем сидеть заключенными в своих номерах, как в одиночках, пока не узнаем, что происходит. Мы знаем, что Дженни умерла. И больше нам ничего не известно.