Ньюгейтская невеста

— Итак, миледи? — вежливо обратился Элванли к Кэролайн.

— Я не уйду!

Сквозь открытую дверь ложи Даруэнт видел процессию дам, спешащих к выходу. Многие, проходя мимо, заглядывали к ним.

Леди Джерси шествовала с высоко поднятой головой, как царица Боадицея[117]. Голубые глаза леди Каслри, полные страха и любопытства, скользнули по Кэролайн, Даруэнту и дивану, прежде чем кто-то не подтолкнул их обладательницу в сверкающие бриллиантами плечи. Маленькая леди Сефтон тоже спешила вперед, громко выражая беспокойство о своем муже и своей собачонке. Хорошенькая мисс О'Нил, звезда «Друри-Лейн», не стесняясь плакала — не столько из-за драки, сколько из-за того, что ее первый визит в ложу истинного аристократа оказался прерванным.

— Говорю вам, я не уйду! — настаивала Кэролайн. — Они убьют его!

— Это может оказаться не таким легким делом, как они думают, — улыбнулся Элванли. — Но ему, безусловно, понадобится помощь.

— Премного благодарен, — отозвался Даруэнт, — но я так не думаю.

Из южного конца коридора донесся приглушенный мужской голос:

— Ради бога, поторопитесь!

Элванли захлопнул табакерку, спрятал ее в карман и высунул голову в коридор.

— Что там происходит? — окликнул он.

— Пятеро боксеров и кто-то в одежде кучера поднимаются по лестнице...

Послышался глухой звук удара, и голос смолк.

Паника охватила не только дам, но и их провожатых. Они пустились бегом по коридору.

— Спокойно! — увещевал Элванли.

Без лишних церемоний он поднял Кэролайн за талию, выставил в коридор и позволил толпе уносить ее прочь. Даруэнту казалось, будто весь театр содрогается от топота ног пестрой компании, бегущей к северной лестнице.

— Спокойно! — вновь крикнул Элванли.

Пристроившись в конец процессии, он скрылся из вида. Даруэнт последовал за ним, подобрав с пола леди, разыскивающую свое ожерелье, и подтолкнув ее в нужном направлении. Шум перекрыл громкий бас одного из служащих театра, звучащий как глас божества:

— Милорды, миледи и джентльмены, умоляю вас не торопиться. Нет ни малейших оснований для спешки.

Но основания были. Даруэнт, почти добравшись до северного края коридора, осознал, что не должен был покидать ложу, где обещал ждать кучера.

Он поспешил назад.

Думая о том, хватит ли ему храбрости, Даруэнт снова коснулся маленькой шпаги на левом бедре. Она отличалась от обычной придворной шпаги лишь тем, что была сделана из настоящей стали, а не из ломкого сплава. Элфред принес ее из фехтовальной школы, и Даруэнт, вернувшись в отель, чтобы переодеться для оперы, вставил шпагу в золотые ножны.

Судя по крикам и грохоту ломающихся декораций, драка в партере усиливалась. Однако у человека, идущего по канату между жизнью и смертью, разыгрывается воображение, и Даруэнту казалось, будто не только в опустевшем коридоре, но и во всем театре царит безмолвие.

В изогнутой стене слева находились двери лож, большей частью закрытые. Справа тянулся ряд выходящих на Хеймаркет высоких аркообразных окон, освещенных лампочками.

Даруэнту казалось, что поблизости никто не двигается и даже не дышит. Он слышал звук собственных шагов по посыпанным песком половицам. И тем не менее из-за изгиба стены он оказался в дюжине футов от врагов, прежде чем увидел их.

Лицом к нему, в нескольких шагах от двери дожи 45, стоял кучер голубой кареты. Позади него виднелись еще трое, их черты были неразличимы при тусклом свете. Но рядом с ним, ближе к окнам, громоздилась фигура, которую делали еще шире короткая куртка и брюки из вельвета. Это был Верзила Хенчмен — боксер-легковес, чей удар был куда мощнее, чем у его коллег в той же категории. Справа от кучера стоял боксер в среднем весе, хотя он никогда не весил меньше двенадцати стоунов[118], которого именовали Ноттингем Пич.

Эта троица — Ноттингем, кучер и Верзила — полностью блокировала коридор. Лицо кучера, кроме сверкающих глаз, было закрыто шарфом и шляпой. На физиономиях обоих боксеров застыла усмешка. Никто не двигался и не говорил.

Даруэнт остановился, глядя на них. «Если они бросятся на меня сейчас, мне конец, — думал он. — Я не должен пока даже вытаскивать шпагу, чтобы не спровоцировать нападение. Моя игра ведется в расчете на то, что кучер не захочет действовать слишком быстро».

Стянув с рук белые перчатки, Даруэнт сунул их внутрь жилета и медленно двинулся к врагам.

Словно в ответ на его мысли, рука кучера в грубой кожаной перчатке взметнулась вверх, будто останавливая чересчур ретивых псов или удерживая кузнечный молот, подвешенный на паутине.

"Нет, — подумал Даруэнт, — ты не хочешь, чтобы мне сразу проломили череп или сломали позвоночник. Ты намерен обойтись со мной как с мухой, которой медленно отрывают крылья, и сначала натравишь на меня одного из своих громил... "

Даруэнт остановился в трех шагах от противников. Он слышал их дыхание. И теперь четко видел скуластую физиономию Верзилы Хенчмена с оттопыренными ушами и хищно приподнятой верхней губой, видел мощную фигуру Ноттингема Пича, который часто увлекался джином и сейчас был наполовину пьян. Их стриженые головы слегка вытягивались вперед, словно прислушиваясь к какой-то шутке.

Даруэнт не отрываясь смотрел на главного врага. Когда глаза кучера начали двигаться, что могло служить сигналом, он выхватил шпагу из ножен со звуком, какой издает напильник, скользнувший по зубам. В то же мгновение кучер толкнул правым локтем Ноттингема Пича, отдавая безмолвный приказ.

Ноттингем выпрямился, прищурив маленькие глазки. Поверх брюк на нем была только грязная безрукавка из серой шерсти. Цвет его ручищ постепенно изменялся от бледно-розовых бицепсов до ярко-красных кулаков. Подняв кулаки и слегка расставив ноги, он буквально лучился пьяным весельем. Левый кулак слегка разжался, готовясь схватить клинок игрушечной шпаги, а правый слегка подрагивал, явно собираясь спровадить противника в могилу.

Боксер сделал шаг вперед, потом еще один...

Кто-то выкрикнул предупреждение, но слишком поздно.

Выпад Даруэнта был настолько молниеносным, что свет едва успел блеснуть на клинке, но острие пронзило правую руку Ноттингема выше локтя, перерезав артерию. Алая струя забрызгала стоящего рядом кучера. Ноттингем зажал рану левой рукой, но кровь брызнула ему в лицо.

Стоя к нему боком, Даруэнт опустил шпагу. Справа позади находилось большое сводчатое окно. Белая лампочка возле него отбрасывала крошечный блик на клинок.

Ноттингем, придя в себя, вновь поднял кулаки и с ревом бросился на Даруэнта.

Кровь брызнула еще сильнее, испачкав ухо Верзилы Хенчмена. Остановившись, Ноттингем уставился на свой правый кулак, который из ярко-красного становился белым как мел.

— Немедленно перевяжите руку, — предупредил его Даруэнт, — или вы умрете через десять минут.

Ноттингем был почти нечувствителен к боли, свалить его с ног можно было только топором. Но происходящее с ним теперь его озадачивало и пугало.

— Господь всемогущий! — завопил он и помчался назад к южной лестнице. Один из боксеров, стоящих сзади кучера, — Даруэнт различал только стриженую голову и оранжевый шейный платок, — побежал следом, пытаясь его остановить. Ноттингем нанес беглецу свирепый удар левой, отбросив беднягу к закрытой двери ложи. Деревянная панель треснула, как спичка. Боксер влетел в ложу, едва не размозжив себе череп об опрокинутый стол, и рухнул без сознания. Ноттингем скрылся из вида.

— Ну, джентльмены? — произнес Даруэнт. — Кто следующий?

У него упало сердце, когда сзади послышался свист выхватываемой из ножен шпаги, но, обернувшись, он увидел запыхавшегося Элванли с придворной шпажонкой в руке.

— Я же говорил вам... — начал Даруэнт.

— Мой дорогой Даруэнт, — вежливо отозвался Элванли, — я знаю, что вы не нуждаетесь в помощи. Но в то же время...

В то же время левым локтем кучер ткнул в правый бок Верзилы Хенчмена, который, остерегаясь Даруэнта или потеряв голову от ярости, бросился на Элванли.

117

Боадицея (Боудикка) (ум. 62 г.) — царица кельтского племени иценов, поднявшая в Британии восстание против римлян.

118

Стоун — английская мера веса, равная 6, 35 кг.