О достоверности

Я полагаю, в основе этого лежит непонимание природы нашей языковой игры.

600. На каком основании я доверяю учебникам по экспериментальной физике?

У меня нет оснований не доверять им. И я им доверяю. Я знаю, как создаются такие книги. Я располагаю какими-то сведениями, правда, недостаточно обширными и весьма фрагментарными. Я кое-что слышал, видел и читал.

22.4

601. Всегда существует опасная склонность выявлять значение, всматриваясь в само выражение и состояние употребляющего его человека, вместо того чтобы постоянно думать о практике. Вот почему так часто повторяют про себя выражение, словно в нем и сопутствующем ему состоянии можно усмотреть искомое.

23.4

602. Следует ли мне говорить: “Я верю в физику” или же: “Я знаю, что физика истинна”?

603. Меня учат, что этопроисходит при такихобстоятельствах. Это открыли путем экспериментов. Разумеется, все это нам бы ничего не доказало, если бы данный опыт не был окружен другими, вместе с ним образующими систему. Так, эксперименты проводили не только с падающими телами, но и с сопротивлением воздуха и со всякими другими явлениями. Но в конечном счете я полагаюсь на эти опыты или же на отчеты о них и без каких-либо сомнений руководствуюсь ими в своих действиях. А разве не оправданно само это доверие? Насколько я могу судить, оправданно.

604. В зале суда, безусловно, было бы признано истиной высказывание физика, что вода кипит при 100°С. Ну, а если бы я не доверял этому высказыванию, что я мог бы сделать, дабы пошатнуть его? Поставить собственные опыты? Что они доказали бы? 605. А что, если бы утверждение физика оказалось суеверием и строить на нем суждение было бы столь же абсурдно, как и предпринимать испытание огнем?

606. То, что другой, по моему мнению, совершил ошибку, не дает основания считать, что и я сейчас ошибаюсь. — Но не является ли это основанием для предположения, что я мог быошибаться? Это неоснование для какой-либо неуверенностив моем суждении или в действии.

607. Судья мог бы даже сказать: "Это истина, насколько ее способен знать человек”. — Но что дало бы это дополнение? (“Beyond all reasonable doubt” 1 2.)

608. Положениями физики я руководствуюсь в своих действиях, разве не так? Должен ли я сказать, что у меня нет для этого достаточных оснований? Не это ли мы как раз и называем достаточным основанием?

609. Допустим, мы встретили людей, которые не считают это убедительным основанием. И все же как мы себе это представляем? Ну, скажем, вместо физика они вопрошают оракула. (И потому мы считаем ихпримитивными.) Ошибочно ли то, что они советуются с оракулом и следуют ему? Называя это “неправильным”, не выходим ли мы уже за пределы нашей языковой игры, атакуяих?

610. И правы мы или не правы в том, что сражаемся с ними? Разумеется, наши действия будут подкреплены всяческими лозунгами.

611. Где действительно сталкиваются два непримиримых принципа, там каждый объявит другого глупцом и еретиком.

612. Я сказал, что стал бы “сражаться” с другим, — но разве я отказался бы приводить ему основания?Вовсе нет; насколько же далеко они простираются? В конце оснований стоит убеждение.(Подумай о том, что происходит, когда миссионер обращает туземцев.)

613. Ну, а если я говорю: “Я знаю, что вода в котелке на газовом пламени не замерзает, а закипает”, — то, видимо, это мое “Я знаю” оправданно так же, как и какое-либодругое. “Если я что-то знаю, то я знаю это”. — Или то, что человек напротив меня — это мой старый друг такой-то, - я знаю с еще большейуверенностью? А что, если сравнить это с предложением о том, что я смотрю двумя глазамии увижу их, если посмотрю в зеркало? Я не знаю сколько-нибудь определенно, каким тут должен быть мой ответ. — Однако между этими случаями все же есть некоторая разница. Если вода на огне замерзнет, конечно же, я буду чрезвычайно удивлен, но сделаю предположение о каком-то пока неизвестном мне воздействии, обсуждение же этого вопроса, возможно, предоставлю физику. — Но что могло бы вызвать у меня сомнения в том, что этот человек и есть NN,которого я знаю много лет? В данном случае сомнение, видимо, увлекло бы за собой все и повергло в хаос.

614. То есть если бы меня со всех сторон разубеждали: того человека, имя которого я всегда знал (слово “знал” я здесь употребляю намеренно), зовут не так, — то в этом случае меня бы лишили оснований всякого суждения.

615. Ну, а значит ли это: “Я способен выносить суждения только потому, что вещи (как бы проявляя послушание) ведут себя так-то”?

616. Но разве немыслимо,чтобы я удержался в седле, даже если бы факты были очень упрямы?

617. Определенные события поставили бы меня в такое положение, в котором я больше не мог бы продолжать старую игру, утратил бы уверенностьигры.

Да и разве не очевидно, что возможность некоторой языковой игры обусловлена определенными фактами?

618. Тогда, казалось бы, языковая игра должна “показывать"факты, которые делают ее возможной. (Однако это не так.) А нельзя ли сказать, что лишь определенная закономерность событий делает возможной индукцию? “Возможной”, конечно, должно было бы означать логически возможной.

619. Вправе ли я заявить: даже если бы закономерность природных явлений внезапно нарушалась, это не обязательно выбивало бы меня из седла? Я по-прежнему мог бы делать выводы, но называлось ли бы это теперь “индукцией” — другой вопрос. 620. При определенных обстоятельствах говорят: “Ты можешь на это положиться”; и в повседневной речи это заверение может быть оправданным или неоправданным, а оправданным оно может считаться и в том случае, когда то, что предсказывается, не подтверждается. Существует языковая игра ,в которой используется это заверение.

24.4

621. Если бы речь шла об анатомии, я бы сказал: “Я знаю, что от головного мозга отходит 12 пар нервов”. Я никогда не видел этих нервов, да и специалист наблюдал лишь немногие ихэкземпляры. — Слово “знаю” здесь правильно употребляется именно так.

622. Но все же правомерно употреблять слова “Я знаю” и в тех контекстах, о коих упоминает мур, по крайней мере при определенных обстоятельствах.(Правда, я не знаю, что означает “Я знаю, что я человек”. Но и этому можно придать какой-нибудь смысл.) Для каждого такого предложения я могу представить себе обстоятельства, которые делают его ходом в одной из наших языковых игр, в результате чего оно лишается всего, что удивительно с философской точки зрения.

623. Странно, что в таком случае мне всегда хочется сказать (хоть это и неверно): “Я знаю это, — насколько такое можно знать”. Это неправильно, однако что-то правильное за этим кроется.

624. Можешь ли ты ошибаться в том, что этот цвет по-немецки называется “зеленым”? Моим ответом на это может быть только “Нет”. Если бы я сказал “Да, — ибо всегда возможен обман зрения”, то это вовсе ничего не значило бы. Но разве придаточное предложение тут является чем-то неизвестным для другого? А как оно известно мне?

625. Но означает ли это: немыслимо, чтобы слово “зеленый” образовалось здесь в результате какой-то оговорки или же минутного замешательства? Разве мы не знаем таких случаев? — Можно также сказать кому-то: “Ты случайно не оговорился?” Это означает примерно следующее: “Обдумай это еще раз”. — Но эти правила предосторожности имеют смысл лишь в том случае, если им когда-то наступает конец. Сомнение без конца — это даже и не сомнение.

626. Ничего не значит и такая фраза: “Название этого цвета в немецком, несомненно, „зеленый", — разве что я сейчас оговорился или как-то запутался”.

627. Не следует ли включить это уточнение во всеязыковые игры? (В результате чего обнаруживается его бессмысленность.)

628. Когда говорят: “Для определенных предложений сомнения должны быть исключены”, — то представляется, будто я должен включить эти предложения, например что меня зовут Л. В., в книгу по логике. Ибо если это относится к описанию языковой игры, то принадлежит логике. Однако то, что меня зовут Л. В., не относится к подобному описанию. Языковая игра, в которой оперируют с именами собственными, конечно, может существовать, даже если я и заблуждаюсь относительно своего имени, — но это как раз предполагает, что бессмысленно заявлять, будто большинство людей ошибаются в своих именах.