О достоверности

528. И все же: поинтересуйся кто-нибудь, как этот цвет называется по-немецки, и скажи я ему, а он задай мне вопрос: “Ты уверен?” — я ответил бы ему: “Я таюэто; немецкий — мой родной язык”.

529. И один ребенок, например, скажет о другом или о себе самом, что он уже знает, как называется то-то.

530. Я могу сказать кому-то: “Этот цвет по-немецки называется „красным"” (если, например, я обучаю его немецкому языку). Я не сказал бы в данном случае: “Я знаю, что этот цвет...”, — я, что узнал, или же — по контрасту с другим цветом, немецкого названия которого я еще не знаю.

531. Ну, а разве не правильно описывать мое нынешнее состояние так: я знаю,как этот цвет называется по-немецки? А если это правильно, то почему бы мне не описывать свое состояние в соответствующих словах: “Я знаю и т. д.”?

532. Стало быть, когда мур, сидя поддеревом, сказал: “Я знаю, что это”,— он просто высказал истину о своем тогдашнем состоянии. [Я философствую здесь, как старая дама, которая то и дело что-то теряет и вынуждена искать: то очки, то связку ключей. — Л. В.]

533. Что ж, если бы правильным было описывать его состояние вне контекста, то столь же правильным было бы произносить вне контекста слова “Это — дерево”.

534. Но разве неверно сказать: “Ребенок, овладевший языковой игрой, должен что-то знать”?

Если бы вместо этого сказали “должен что-то уметь",то это было бы плеоназмом, и все-таки именно этоя бы хотел противопоставить первому предложению. — Но: “Ребенок приобщается к естественно-историческим знаниям”. Это предполагает, что он в состоянии спросить, как называется то или иное растение.

535. Ребенок знает, как что-то называется, если способен правильно ответить на вопрос “Как это называется?”.

536. Ребенок, который еще только учится говорить, естественно, еще совсем не владеет понятием называния.

537. Разве о том, кто не владеет этим понятием, можно сказать, что он знает,как называется то-то?

538. Я бы сказал, так ребенок учится реагировать; пока же он так реагирует, он еще ничего не знает. Знание начинается лишь на более поздней ступени.

539. Разве с познанием дело обстоит так же, как с накапливанием?

540. Собаку можно приучить по команде “N” бежать к N,на команду “М” бежать к М,но разве она тем самым знала бы, как зовут людей?

541. “Он знает только, как зовут этого человека, но еще не знает, как зовут того”. Этого, строго говоря, нельзя сказать о том, кто не имеет никакого понятия, что у людей есть имена.

542. “Я не могу описать этот цветок, если не знаю, что данный цвет называется „красным"”, как сможет сказать в какой-либо форме: “Я знаю, как зовут этого человека, но пока еще не знаю, как зовут того”.

544. Конечно же, указывая на цвет свежей крови, я могу правдиво сказать: “Я знаю, как этот цвет называется по-немецки”.

17.4

545. Ребенок знает, какой цвет обозначается словом “синий”. И то, что он при этом знает, совсем не так просто.

546. Я бы сказал: “Я знаю, как называется этот цвет”, — если бы речь шла, например, об оттенке цвета, название которого не каждый знает.

547. Ребенку, который только что начал говорить и может использовать слова “красный” и “синий”, еще нельзя сказать: “Не правда ли, ты знаешь, как называется этот цвет”.

548. Прежде чем спрашивать о названии того или иного цвета, ребенок должен научиться употреблять слова, обозначающие цвета.

549. Было бы неверно утверждать, будто фразу “Я знаю, что там стоит стул” можно сказать лишь тогда, когда он там стоит. Конечно, лишь тогда это истинно,но я имею право это сказать, когда уверен,что он где-то там, пусть я даже не прав. [Притязания — это долговое обязательство, которым обременена сила мысли философа. — Л. В.]

18.4

550. Веря во что-то, человек вовсе не обязательно способен ответить на вопрос, почему он в это верит; если же он что-то знает, то всегда должен суметь ответить на вопрос, откуда он это знает.

551. Причем, отвечая на этот вопрос, нужно следовать общепризнанным основоположениям. Такое можно узнать вот так.

552. Знаю ли я, что в данное время сижу на стуле? — Неужели же я этого не знаю?! В данных обстоятельствах никому не придет в голову сказать, что я это знаю, но не скажут, например, и того, что я в сознании. Обычно этого не говорят и о прохожих на улице. Что ж, разве это не так,хотя этого и не говорят?

553. Странно ваг что: если я говорю без особого повода “Я знаю”, скажем "Я знаю,что сейчас сижу на стуле", то такое утверждение кажется мне неоправданным и самонадеянным. Если же я утверждаю это в ситуации, где в этом есть потребность, то оно представляется мне вполне оправданным и будничным, хотя моя уверенность в его истинности ни на йоту не возросла. 554. В своей языковой игре оно не претенциозно. Там оно не возвышается над самой этой человеческой языковой игрой. Ибо там оно имеет ограниченное применение.

Но как только я произношу это предложение вне его контекста, оно предстает в каком-то ложном свете. Так, словно бы я хочу заверить, что есть то, что я знаю.О чем мне не смог бы поведать и сам Бог.

19.4

555.Мы говорим: мы знаем, что вода кипит, если ее поставить на огонь. Откуда мы это знаем? Нас научил опыт. — Я говорю:

“Я знаю, что сегодня утром позавтракал”; этому опыт меня не учил. Говорят также: “Я знаю, что он испытывает боль”. В каждом из этих случаев мы имеем дело с различными языковыми играми, всякий раз мы уверены,и всякий раз с нами соглашаются, что мы в состояниизнать. Вот почему и научные положения в учебнике физики признаются всеми.

Если некто говорит, что он нечто знает,то это должно быть чем-то таким, что он, по общему мнению, в состоянии знать.

556. Не говорят: он в состоянии в это верить. Но говорят: “В данной ситуации это разумно предположить” (или “верить” в это).

557. Военный суд вполне способен вынести решение о том, было ли разумно в такой-то ситуации с уверенностью предположить то-то (хотя бы и ошибочно).

558. Мы говорим: мы знаем, что вода при таких-то обстоятельствах кипит и не замерзает. Мыслимо ли, чтобы мы в этом заблуждались? Разве ошибка не опрокинула бы вообще всякое суждение? Более того: что могло бы устоять, если бы рухнуло это? Неужели кто-нибудь может открыть что-то такое, что мы тотчас сказали бы: “Это было ошибкой”?

Что бы, может статься, ни случилось в будущем, как бы ни повела себя в будущем вода, — мы знаем,что доныне в бесчисленных случаях это обстояло так.Этот факт вкраплен в фундамент нашей языковой игры.

559. Ты должен задуматься над тем, что языковая игра есть, так сказать, нечто непредсказуемое. Я имею в виду: она не обоснована. Она не разумна (или неразумна). Она пребывает — как наша жизнь.

560. И понятие знания сопряжено с понятием языковой игры.

561. “Я знаю” и “Ты можешь на это положиться”. Но не всегда можно заменить первое вторым.

562. Во всяком случае, важно представить себе язык, в котором нет нашегопонятия “знать”.

563. Говорят: "Я знаю,что ему больно”, — хотя и не могут убедительно обосновать это. Равноценно ли это утверждению “Я уверен, что ему...”? — Нет. “Я уверен” дает тебе субъективную уверенность. “Я знаю” означает, что я, который это знает, и тот, кто этого не знает, разделены разницей постижения. (Вероятно, основанной на различии в степени опыта.) Если “Я знаю” говорится в математике, оправданием этого служит доказательство.

Если в обоих этих случаях вместо “Я знаю” говорят: “Ты можешь на это положиться”,— то обоснование для каждого случая будет разным. И обоснование имеет конец.

564. Языковая игра: доставка строительных камней, доклад о количестве имеющихся камней. Иногда их количество определяется на глаз, иногда же устанавливается путем подсчета. Тут порой возникает вопрос: “Ты полагаешь, что камней столько-то?” — и ответ: “Я знаю это, я только что ихпересчитал”. Но “Я знаю” здесь можно бы и опустить. Однако если есть какие-то способы констатировать наверняка, скажем пересчитать, взвесить, измерить кладку и т. д., то утверждение “Я знаю” может заменить сообщение о том, какзнают.