Страница 3 из 9
– Ну и пусть аллергия, – отчаянно постановила испуганная врачевательница, – а то еще, правда, умрет тут у меня…
Наверное, от страха Светке вспомнилось, что с антибиотиками ей все время давали маленькие таблеточки от этой самой аллергии. И даже их название всплыло в памяти.
И еще вспомнился старый учебник в бабушкиной комнате. Учебник, по которому еще бабушкин папа учился, изданный аж в 1934 году. В.Ф. Войно-Ясенецкий. «Очерки гнойной хирургии». Книга лежала на видном месте, на письменном столе, запылилась, бедная. Света судорожно полистала желтые странички, нашла 22-ю главу «Аппендицит и перитонит». Принялась читать, от ужаса практически ничего не понимая. Ну и что она поймет, даже без всякого ужаса, если не учили ее медицине? Она прижала книгу к груди и решила просто обратиться к автору, пусть услышит ее со своей небесной высоты.
Он мог услышать. Должен был. Он же всегда приходил на помощь, пока жил среди людей. Бабушка с почтением и восторгом говорила о Валентине Феликсовиче Войно-Ясенецком, к которому приезжала в Крым в конце пятидесятых годов за благословением на хирургическую деятельность.
Дело в том, что в те безбожные страшные годы оставались люди, существование которых само по себе иначе как чудом не назовешь. Советский профессор медицины был к тому же православным епископом – разве это не чудо? В его операционной на стене висела икона, он молился перед операцией, испрашивая Божьей помощи. Он прошел через страшные мытарства, ссылки за Полярный круг, унижения, издевательства. Но епископ Лука остался епископом и врачом. После войны неожиданно получил Сталинскую премию за эту самую «Гнойную хирургию», благодаря которой удалось спасти тысячи тяжело раненных воинов. Не согнулся, не отступил.
Света хорошо помнила поразительный рассказ бабушки о том, как дискутировал епископ Лука с возглавлявшим ташкентскую ЧК латышом Петерсом во время публичного суда над его коллегой-профессором, обвиненным во «вредительстве».
Петерс, очень дурно говоривший по-русски, с издевкой вопрошал, как это «поп и профессор Ясенецкий-Войно» ночью молится, а днем людей режет.
– Я режу людей для их спасения, а во имя чего режете их вы, гражданин общественный обвинитель? – отвечал врач.
Зал аплодировал. И тогда Петерс задал свой главный вопрос:
– Как это вы верите в Бога? Разве вы его видели, своего Бога?
– Бога я действительно не видел, – отвечал епископ Лука. – Но я много оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там также и ума. И совести там тоже не находил.
С этих слов профессора Войно-Ясенецкого, часто повторяемых бабушкой, началась Светкина вера. Она знала: ум, совесть, как и Бог, невидимы. Но только они и имеют силу. Остальное – прах, дым. И этого убеждения у нее отнять не смог бы никто.
– Прошу Вас, владыко Лука, – произнесла она, прижимая к груди учебник, – помогите исцелиться моему больному.
Она верила, что епископ Лука поможет, хотя и не знала, да и откуда бы ей тогда знать, что до причисления его к лику святых остается всего год [1].
4. «Я помогу тебе выжить»
К утру стало ясно, что надо немедленно переходить к решительным действиям: жар не спадал, и даже бредить у мальчишки не было сил, он только шевелил губами беззвучно, как рыба на суше.
Светка решительно впихнула в него антибиотик с антиаллергеном. Она была уверена, что это сильная штука и поможет обязательно. Ей помогало безотказно.
Но тут она вспомнила еще одну вещь: когда ей резали аппендицит, у них в палате у девочки нагноился шов, и та тоже горела жутко, и ей этот шов лечили, мазали чем-то, промывали. Она почувствовала радость и уверенность: нашла причину.
– Давай я твой шов посмотрю, – попросила она, – может, у тебя нагноение.
Можно было и не просить: пациент лежал безвольно и был безразличен к происходящему. От его живота шел тухлый запах. Светка заставила себя отогнуть резинку спортивных штанов и ужаснулась: какое там «шов». Весь живот был изрезан вдоль и поперек. Самая страшная воспаленная борозда шла по диагонали, через пупок вниз.
Света испуганно прикрыла раны и выскочила из комнаты. Надо было перевести дух. Все стало ясно: «жестокие московские врачи» были выдумкой для такой дуры, как она. Ее «невинного провинциала» явно убивали. Кто-то помог ему выжить, наспех зашил и сбагрил. Нормальный врач должен был сообщить в милицию.
И вот друг Марат-Марашка сплавил его в тихую благополучную квартиру: здесь никто не найдет. Ну и мразь! Наверное, и деньги за это слупил приличные!
Светка вспомнила, как Маратик хвастался парижским приключением: за 500 франков засвидетельствовал личность русской проститутки в российском посольстве. У той, типа, паспорт сперли. И чтоб въехать в родную страну, нужно было, чтобы свидетель подтвердил: знаю, мол, я эту хорошую девушку уже много лет, помогите обокраденной бедняжке.
– Приходит такая сученция, – ржал Маратик, – выкладывает мне 500 франков. Кому от этого плохо?
Светка тогда тоже смеялась: хорошо умел рассказывать «лжесвидетель», в красках.
– Потом и про меня кому-нибудь будет так же: «Дали мне штуку баксов, нашел я одну дуру. Кому от этого плохо?»
Но злобствовать по поводу Мараши не было времени. Чего уж теперь. Этот-то, «подыхающий», не виноват, его повели, он и пошел. Может, и правда, напали на деревенского дурачка, порезали, выпил лишнего, поругался с кем. А Марат, скорее всего, и сам не знал, и денег не брал: ему сказали «аппендицит», он и поверил. Поэтому и к ней привел.
Так думать было легче. Злость и обида мешали собраться, сосредоточиться, а ей требовалось сейчас много сил. Ясно было одно: к врачам обратиться она не может – те сразу сообщат в милицию, а кто знает, в чем замешан ее гость. Следовательно, замешанной окажется и она, кто поверит ее уверениям, что знать не знала, ведать не ведала? И тогда она не улетит…
Нет, нельзя пугаться. Надо лечить его. Он молодой, крепкий, жить хочет, выкарабкается.
Стараясь не дышать от ужаса и отвращения, Светка обильно полила жуткие раны зеленкой.
– Теперь нужна та, вонючая, мазь. – Она усиленно пыталась вспомнить название. Не получилось.
Светка плюнула и пошла в аптеку. «Найди то, не знаю, что»… Так и сказала:
– У меня палец на ноге нагноился, мне нужна мазь, которая пахнет противно.
– Мазь Вишневского, – засмеялась аптекарша, – правильно, самое лучшее средство.
Светка пробила в кассе за пять банок. Фармацевты заудивлялись: для пальца двух-трех мазков хватит.
– На будущее, – пришлось пояснить туманно.
Из аптеки она пошла прямо в церковь: звонили колокола, как будто помощь обещали. Купила две самые большие свечки, одну поставила у распятия. Еще в школьные годы, когда у них было жутко популярно высчитывать по датам рождения судьбу, одна их классная прорицательница насчитала, что живет Светкина душа десятую жизнь, поэтому очень мудрая, и что у нее нет ангела-хранителя, а присматривает за ней сам Господь Бог. Чушь, конечно. Но иногда Светка ощущала, что кто-то свыше ею руководит, помогает, оберегает. Она была уверена, что Бог ее слышит.
– Боженька, миленький, умоляю Тебя, помоги, пожалуйста (как же за него просить, безымянного?), помоги, пожалуйста, Ты знаешь, кому. Не дай ему умереть. Он же еще молодой. Ему надо пожить. Ему очень плохо. Утоли его страдания, умоляю Тебя.
С другой свечой пошла к Богородице:
– Пресвятая Дева Мария, Матерь Божия, заступись, пожалуйста, за раба Божия, Ты знаешь, кого. Помоги мне его вылечить. Пожалей его, как Сына Своего.
Молитвы принесли бодрость и надежду.
Дома ее больной посмотрел осмысленным взглядом. Наверное, антибиотик начал помогать.
– Сейчас раны лечить будем. Снимай штаны, – приказала Света. – Я все уже видела, не стесняйся.
Она обмотала ножницы ватой и принялась смазывать нагноение отвратительно пахнущей массой.
1
Святитель Лука был причислен к лику святых в 2000 году.