Любовники и лжецы

— Терман? Входите.

— Прошу простить за опоздание. Самый час пик. А я уже и забыл, что это за кошмар, проехать совершенно невозможно. — Вошедший в кабинет Терман выглядел сейчас лет на десять моложе. Видимо, так повлияло на него возвращение к лечебной практике. Он стремительно подошел к креслу, уселся рядом с Элиотом и внимательно посмотрел на него.

— Ну, как вы себя сегодня чувствуете, Элиот?

— Очень хорошо. Никаких снов не было. Они поговорили немного, затем Терман повернулся к Лианне.

— Готова?

Она кивнула, поднялась из-за стола, задернула шторы, выключила свет и поставила свое кресло рядом с креслом Элиота. Вчера вечером они договорились с Терманом, что сеанс гипноза будет проводить Лианна, так как она уже пользовалась доверием Элиота и провела один сеанс.

— Прошу вас, Элиот, откиньтесь на спинку кресла и расслабьтесь.

Как и в первый раз, позу его можно было считать расслабленной только по сравнению с обычно напряженным состоянием. Но Лианна знала, что Элиот хочет расслабиться по-настоящему. Он так страстно желал излечиться, что практически сам ввел себя в транс.

— Сейчас, Элиот, мы совершим экскурс в прошлое, — начала Лианна. — Сначала во вчерашний день, вернемся к тому моменту, когда вы познакомились с Терманом Пауэрсом. Вы перенеслись туда?

— Да. — Ответ Элиота прозвучал замедленно, протяжно, что резко отличалось от его обычного отрывистого тона. Похоже, на этот раз он погрузился в более глубокий транс.

— Хорошо, а теперь мы вернемся к тому моменту, когда вы впервые пришли ко мне в кабинет. Вы должны увидеть, как входите в дверь и садитесь в кресло. — Лианна помолчала, давая Элиоту время сориентироваться, затем продолжила: — А сейчас вернемся еще дальше, ко времени окончания школы. Можете вы рассказать мне об этом?

Черты лица Элиота стали более мягкими, на лице промелькнула легкая улыбка.

— Мама и папа просто счастливы. Я от имени класса выступил с прощальной речью на выпускном вечере.

Лианну это не удивило. Уже тогда Элиот был лидером.

— Отлично. А теперь еще дальше, в тот день, когда вы впервые пошли в школу. Расскажите мне об этом дне.

Элиот надул губы, словно обиженный мальчишка.

— Они сказали, что Эдварду нельзя идти со мной. А он тоже хочет в школу.

Лианна судорожно вздохнула, обменявшись многозначительным взглядом с Терманом. Ответ, который Лианне не хотелось услышать, вырисовывался более определенно. Но говорит ли Элиот о воображаемом товарище по играм, таком, какой часто в том или ином возрасте бывает у большинства детей, или же в возрасте шести лет он уже страдал психическим расстройством?

— А кто сказал, что Эдварду нельзя идти в школу?

Элиот нахмурился.

— Мама и папа. Но я все равно собираюсь взять его с собой. Мы им ничего не скажем. Ведь Эдвард тоже хочет научиться читать и писать.

Пока все еще невозможно было определить, какую роль на самом деле играл Эдвард в жизни Элиота.

— А как Эдвард относится к тому, что родители не разрешают ему ходить в школу вместе с вами?

— Это его опечалило, но он никогда не плачет.

— А вы плачете?

— Иногда. А поскольку Эдвард не может плакать, я плачу за нас обоих.

Лианна обменялась очередным взглядом с Терманом. Одна личность, которая плачет за двоих, и другая, которая никогда не плачет.

— Элиот, сейчас мы вернемся еще дальше, к тому времени, когда вам было три года и когда ваши родители погибли в автомобильной катастрофе. Я хочу, чтобы вы увидели этот момент, как будто это кино, и рассказали мне, что видите. Вы лично не будете во всем этом участвовать, не будете чувствовать боль. И как только окажетесь там, расскажете мне, что происходит.

Элиот вздрогнул, и Лианна поймала себя на том, что тоже вздрогнула. Она надеялась, что ее установка поможет Элиоту не ощутить при воспоминании о случившемся реальной боли. Если подтвердится, что именно автомобильная катастрофа вызвала раздвоение личности, то Элиоту все равно придется впоследствии испытывать боль, но сначала Лианне необходимо было побольше узнать об этой катастрофе.

— Шум, — промолвил Элиот слабым, будто детским голосом.

— Что за шум?

— Удар. Громкий. Мама кричит.

— А что еще, кроме шума?

— Мы кружимся и кружимся, но это нехорошее кружение. Оно страшное.

— Все в порядке. Вы просто наблюдаете со стороны. На самом деле вы не находитесь в машине. Она все еще продолжает переворачиваться?

— Нет.

— Что сейчас происходит?

— Машина перевернулась на крышу, а теперь снова стала на колеса. Как в автородео, но это не представление. Я очень испуган. — Пальцы Элиота сжались в кулаки, лицо исказилось, казалось, сейчас он заплачет.

— Расслабьтесь, — успокаивала его Лианна, всем сердцем жалея этого сильного, владеющего собой мужчину, который когда-то был испуганным ребенком. — Этого не происходит на самом деле. Вы как будто смотрите кино. Расслабьтесь. — Она невольно протянула руку и положила на ладонь Элиота.

Элиот накрыл другой ладонью руку Лианны, и у нее перехватило дыхание. Терман, бросив на Лианну предостерегающий взгляд, осторожно вытащил ее руку из ладоней Элиота и вернул на колени Лианны. Она настолько увлеклась случаем Элиота, что забылась на время, врач в ней уступил место женщине. Ей больше никогда не следует дотрагиваться до Элиота.

Лианна откинулась на спинку кресла и кивнула, давая знать Терману, что поняла его предостережение.

— Продолжайте, Элиот. Расскажите мне, что вы видите. Что происходит с вашими матерью и отцом?

— Я не знаю. С папой случилось что-то плохое. Папа! Проснись! Маме больно. Она повернулась, у нее все лицо в крови! Мамочка, мамочка! Она тоже засыпает. Проснись, мамочка! Проснись, пожалуйста! Мама и папа не проснулись. — Элиот всхлипнул.

— Элиот, не смотрите больше на них. Расскажите мне о себе. Что вы делаете?

— Я хочу слезть с сиденья, но мама так крепко пристегнула меня ремнем, что я не могу. Эдвард, помоги мне!

Глава 10

Лианна отшатнулась, словно Элиот оттолкнул ее. Вот оно! Вот момент раздвоения личности.

Она посмотрела на Термана. Лианна всегда знала его как блестящего профессионала, умеющего владеть собой. Однако сейчас лицо его стало печальным. Ему было мучительно жаль и того ребенка, и этого взрослого мужчину, который не может вынести боль, видя, как умирают его родители.

— А что делает Эдвард?

— Спит. Ему больно. Ох, Эдварду очень больно. — Элиот скорчился в огромном кресле, как будто эта боль была его собственной. И, разумеется, так оно и было.

— Но если Эдвард спит, откуда вы знаете, что ему больно?

— Я всегда чувствую, когда Эдварду больно.

— А он чувствует, когда вам больно. — Сделав такой вывод, Лианна ждала ответа Элиота, но когда его не последовало, она осознала, что не задала вопрос. — А Эдвард чувствует, когда вам больно? — Ответ она знала еще до того, как он прозвучал.

— Да.

— Могу я поговорить с Эдвардом?

— Нет.

— Почему?

— Он спит. — Элиот заерзал в кресле, будто пытался освободиться от воображаемого ремня. Чувствовалось, что он все больше раздражается. Лианна подумала, что в этом, без сомнения, заключается источник его клаустрофобии. Он был пристегнут ремнем на сиденье в искореженной машине, а родители умирали у него на глазах.

Для одного сеанса было вполне достаточно.

— Ладно, Элиот, теперь мы будем возвращаться из прошлого. Сейчас вам четыре года. Пять. Десять. Двадцать. Тридцать. Все, вы уже в настоящем времени.

Лианне показалось, что Элиот постарел прямо у нее на глазах. Подбородок выдался вперед и приобрел квадратные очертания, вокруг глаз появились морщины. Лианна понимала, что это всего лишь оптический обман — тусклый свет, перемена позы и выражения лица плюс ее собственное воображение, — и все же ей стало не по себе. Да и вообще вся ситуация сбивала ее с толку.

— Элиот, сколько вам сейчас лет?