Драгоценный дар

Джин кивнула.

— И вы тоже узнаете, когда прочтете рукопись. Рэндольф Сперлинг — страшный человек и очень опасный. По нему тюрьма плачет, и эта книга может его туда упрятать.

У Пич мурашки побежали по спине.

— Это звучит так, словно мы имеем дело со злодеем из романов Гришэма.

— Знаете, в книгах этого писателя много правдивых описаний. Хотя все тайны Вашингтона даже он не решился бы раскрыть.

Джин встала, подошла к маленькому шкафчику, спрятанному в алькове стены, и что-то достала. Глаза Пич широко раскрылись, когда она поняла, что это пистолет.

— Вы умеете им пользоваться?

— Поскольку я живу одна, то решила на всякий случай взять несколько уроков в тире.

— Я тоже училась стрелять, но пистолеты все еще действуют мне на нервы, — призналась Пич, когда Джин вернулась в кресло и положила револьвер на кофейный столик.

— Рэндольф Сперлинг еще больше действует мне на нервы.

— Мне этот человек тоже не слишком нравится, но револьвер против него… не слишком ли?

— Блэкджек учил меня: никогда нельзя недооценивать противника. Мистер Сперлинг — очень опасный противник. Но ваш отец считал, что он действовал не в одиночку.

— Вы можете назвать мне имена?

— Нет, и в книге их тоже нет. Блэкджек был уверен, что они существуют и что он встречался с ними ежедневно — в конгрессе.

У Пич вырвался нервный смешок.

— Последними словами отца, обращенными ко мне, была просьба: «Не дай этим ублюдкам уйти от ответа». Я думала, он имел в виду репортеров. Видит Бог, они не давали ему ни секунды покоя.

— Репортеры тоже участвовали в этом. Но они были лишь частью охоты, организованной на вашего отца.

— Вы хотите сказать, что статьи в газетах и на телевидении были «куплены»?

Джин кивнула.

— Не могу поверить! Я сама журналистка. Мне принадлежит журнал, и я контролирую то, что мы публикуем.

— Вы сами только что это сказали. Вы никогда не удивлялись тому, что некоторые события получают широкое освещение в печати, а некоторые словно бесследно исчезают?

— Бывало, — ответила Пич, припоминая, как быстро переставали писать о некоторых вашингтонских скандалах и как материалы об отце снова и снова появлялись на страницах газет, хотя описываемые в них события давно прошли.

— Большинство газет и телекомпаний принадлежат крупным корпорациям. У этих корпораций собственные приоритеты.

— А как же быть со свободой прессы?

— То, о чем я говорю, гораздо тоньше прямой цензуры. Большинство американцев не знают о хитросплетениях структур власти, которые в действительности управляют страной. Ваш отец знал. Он прослеживал путь законопроекта от предложивших его конгрессменов, через лоббистов и комитеты политических действий, которые оказывают на них влияние, до воротил бизнеса, пожинающих все плоды. Вот почему он решил написать эту книгу.

Пич слушала затаив дыхание. Теперь она шумно выдохнула.

— Где она?

Джин встала, сунула пистолет в карман и сделала знак Пич следовать за ней. Она прошла обратно в прихожую, поднялась по лестнице, миновала две спальни и подошла к ванной комнате в задней части дома. Вытащила бельевую корзину, пошарила в приготовленном для стирки белье и достала целлофановый пакет.

— Напечатав вчера рукопись, я так испугалась, что спрятала ее здесь. Подумала, что никому не придет в голову искать в дамской грязной одежде. — Она достала из пакета толстую пачку бумаги и вручила ее Пич.

Пич опустила взгляд и увидела на первой странице надпись: «Политика стяжательства», сенатор Джон Морган. Глаза ее наполнились слезами. Сердце сжалось от нахлынувшего ощущения потери, как тогда, сразу же после его смерти. Она отдала бы все на свете, чтобы провести с ним хоть один час. Она никогда не говорила ему, как любит его, а теперь уже поздно.

— Как вы? — Казалось, голос Джин доносится откуда-то издалека.

— Все в порядке, — ответила Пич, хотя у нее ужасно разболелась голова.

— Давайте спустимся обратно на первый этаж, там нам будет удобно, — сказала Джин и взяла ее за руку.

Пич была благодарна ей за поддержку. Пока они шли обратно в гостиную, рукопись казалась Пич все более и более тяжелой.

— Хотите выпить еще чаю или, может, коньяку? Я держала бутылку «Курвуазье» для вашего отца. И не трогала ее со времени его последнего визита.

— Коньяку, пожалуйста.

Джин быстро вышла из комнаты. И вернулась с бутылкой и двумя изящными бокалами. Пич второй раз за этот день пришлось бороться со слезами, когда она осознала, что последним человеком, который пил этот коньяк, был ее отец.

Получив бокал из рук Джин, она тут же сделала глоток. Он вернул ей силы.

— Я не ожидала, что мне станет так… так грустно.

Глаза у Джин были печальными.

— Боюсь, что худшее еще впереди.

— Вы имеете в виду Рэндольфа Сперлинга?

— Нет, дорогая. Я имею в виду книгу. В ней есть вещи, которые могут причинить вам боль.

— Если вы говорите о женщинах в жизни папы, то мама меня уже просветила.

— Это был не единственный его грех, Пич.

— Я справлюсь, — ответила Пич. — У меня есть еще час до того, как мне надо будет выезжать. Вы не против, если я начну читать книгу здесь?

— Лучше пока не стоит.

— Почему?

— Блэкджека очень волновала ваша реакция. Он собирался сделать так, чтобы вы с матерью прочли эту книгу вместе. Это было для него очень важно.

— И вы считаете, что именно так мне следует поступить?

— Так хотел ваш отец.

Пич выпила еще глоток коньяку. — Вы знаете, как долго я искала эту рукопись?

— Думаю, что несколько месяцев.

— А теперь хотите, чтобы я подождала, пока попаду домой, чтобы ее прочесть?

— Не я хочу этого, — мягко ответила Джин. — Так хотел ваш отец.

Глава 20

Приехав домой, Пич обнаружила на лужайке перед домом Ари, который бросал Лентяю мячик. Оба как будто и не замечали, что уже девять часов вечера и на улице совсем темно.

Впервые после того, как Пич заметила в аэропорту Рэндольфа Сперлинга, она почувствовала себя в полной безопасности. Дом — это вовсе не четыре стены и крыша, подумала она, дом — это люди, которые тебя любят.

Когда она подъехала, мужчина и собака прекратили игру и бросились навстречу. Лентяй произнес вместо приветствия громкое «гав», а Ари сжал ее в крепких объятиях. Когда его губы нашли ее рот, окружающий мир со всеми его бедами исчез. На какое-то сладкое мгновение она забыла обо всем.

— Я так рада, что ты здесь, — сказала Пич, когда Ари отпустил ее.

— А где мне еще быть? — Голос его от волнения стал низким. — Я о тебе беспокоился.

— Тебе не следовало. У меня был вооруженный телохранитель. Джин Синклер со своим револьвером 38-го калибра оставалась со мной до самой посадки в самолет.

— Белла рассказала мне о звонке Рэндольфа Сперлинга. Сказала, что он едва не перехватил тебя в аэропорту Даллас. Жаль, что меня там не было.

В голосе Ари было столько сдержанной ярости, что Пич невольно посочувствовала Рэндольфу, которому тогда, несомненно, пришлось бы туго.

— Мне нравится, когда ты притворяешься крутым парнем, — ответила она, — хоть я и знаю в глубине души, что ты ласков, как котенок.

— Единственная кошечка, которая меня интересует, — ты.

— Ты все только обещаешь, — со смешком произнесла Пич.

Ари взял у нее сумку, обнял за талию и направился к входной двери, сдерживая шаг, чтобы приноровиться к ее более мелким шажкам.

— Даю тебе еще одно обещание. В следующий раз, когда Рэндольф Сперлинг захочет до тебя добраться, он сначала встретится со мной. Я переехал к тебе.

— Повтори, что ты сказал?

— Что слышала, Пич. Белла, Берт и я это обсудили, и все улажено. Я собираюсь пожить в комнате для гостей до тех пор, пока книга твоего отца не попадет благополучно в руки Дэвида Келлера.

Страх, сжимавший ее сердце с тех пор, как она заметила в аэропорту спешащего к самолету Рэндольфа Сперлинга, слегка отпустил ее.