Страница 9 из 75
Обоз наш приостановился неподалеку от городских ворот, потому как зевак приезжих много собралось, и от того некоторое столпотворение получилось. И вот любовались мы, пока наша очередь продвигалась, как летучие ящеры на крыло становятся и клиньями тянутся на закат. Долгонько любовались, надо сказать, — в городе уже окошки в домах зажигали, когда я запетлял по улочкам в ту сторону, где жила Буглюмова зазноба.
Нужный дом, огромный и высокий, примостился неподалеку от королевского дворца. Окруженный стеною и широким водяным рвом локтей в тридцать, — целая крепость! — смотрел он с усмешкой: ну-ка, мол, что за наглец явился? Зря ухмылялся: обернулся я рыбкой блестящей, ров переплыл, принял свое собственное обличье, шустренько на стену вскарабкался… Привирать не стану: не так все быстро делалось, как сказывается. Однако, еще не пробило полуночи, как уж тенью бесшумной крался я по чужим коридорам, устланным цветными коврами, украшенным затейливыми светильниками, — видать, и впрямь Буглюму, в случае удачи, светило неплохое приданое!
А нужна была мне маленькая комнатка за хитрой дверью в одной из башенок дома. Не люблю хвастать, как вы уже заметили, но любой замок для меня — пара пустяков. Здесь же пришлось повозиться: вход был запечатан заклинанием. Железной отмычке не справиться. Но недаром у нас в семействе, едва малыш становится на ноги, как его головенку начинают пичкать всевозможными премудростями: нашелся в глубинах моей памяти нужный «ключик», хотя заговор был очень старый.
В заветной же комнатенке, между всего прочего, находился стеклянный, плотно закупоренный сосуд. Он-то мне и надобен был… И, клянусь вам честью Скрумлей, ничего лишнего я оттуда не взял! — только эту стекляшку, где внутри помещалось в прозрачной жидкости нечто, слегка светящееся алым.
И вот, когда я тихим призраком скользнул прочь, — настолько ловко, что даже воздух не дрогнул, — раздался вдруг в теплом чреве спящего дома мерзкий шепот:
— Кто с-сдес-с-сь?..
Был бы на моем месте простой воришка — тут и сказке конец! От ночнухи-сторожухи еще никто не уходил.
Не успев толком удивиться, откуда у почтенных обывателей в доме такая страсть? — шмыгнул в ближайшую же дверь, которая, на мое счастье, оказалась не заперта. Это была чья-то спальня. Не дыша, на цыпочках подбежал к чужой кровати и невесомым облаком юркнул под одеяло. Легонько дунув спящему в лицо, я обезопасил себя от его неурочного пробуждения.
Между тем, обостренное чутье ощущало приближение врага. На спасение оставались считанные секунды. Я обнял спящего и мысленно окутал нас прозрачной пеленой, подстраивая свое сердце и дыхание под чужие ритмы. Если б кто заглянул в ту минуту в спальню — я и спящий незнакомец представились бы тому одним целым. Простой фокус этот неплохо бы прошел даже в яркий день на базарной площади, набитой праздношатающимся людом. Но купится ли на такой обман страшный монстр, спешащий уничтожить чужака, незваным проникшего в хозяйские хоромы? Ночнухи, они иначе не умеют — это вам не собаки сторожевые.
…А потом тягучее время капало черной слюною медленно-медленно — так же дьявольски медленно, как эта жуть водила невидимыми усами на расстоянии ногтя от моего лица. Как же она долго принюхивалась, тварь…
«Вот тебе и пустячное дельце!» — единственная мыслишка, какую я себе позволил, когда чудовище наконец-то убралось прочь. Обо всем случившемся я поразмыслю позже, если сумею унести ноги подобру-поздорову: и о том, как хорошо, что не отправились отрабатывать Буглюмов задаток мои маленькие братцы, — нашли бы они тут свою верную смерть! И о том, как же мне повезло. А главное — почему эта тварь учуяла меня? Меня, заговоренного от нее?..
Не смея дышать, я осторожно приподнялся и осмотрелся. Вроде тихо… Спящий дом мирно посапывал, качаясь на волнах сладкой дремы. В высокие окна спаленки заглядывали любопытные звездочки, мерцая, они насмешливо подмигивали мне: дескать, испужался, голубчик?
Да чего уж там! Не то слово! Но только я в том никогда, конечно, не сознаюсь. Разве что в старости, когда сидя у камина в кресле-качалке со стаканчиком грога в руках, буду сочинять правнукам байки о своей бурной молодости…
И тут вдруг что-то железное обхватило запястье!
Чертыхаясь и шепча заклинания, я пытался освободиться от кандалов, что приковали мою кисть к изголовью кровати, но все потуги привели к тому лишь, что свалился на пол, едва не вывихнув руку. Тут оковы соскользнули и мгновенно оборотились огромной змеей. Свернувшись тугой пружиной и приподняв верхнюю часть тулова, гадина угрожающе напряглась, зашипела, грациозно раскачиваясь из стороны в сторону. Ее чешуйки слюдянисто блестели в лунном свете, отвлекая и завораживая. Извиваясь, она танцевала, неуловимо сокращая расстояние между нами. Я почувствовал, что слабею… Отяжелели веки… Она, видать, тоже это угадала, и улучив момент, бросилась на меня. Но я сумел схватить ее за шею! Клыкастая пасть оказалась прямо у меня перед носом. Пойманная, змея продолжала угрожать: ее зев становился все шире. Не долго думая, я воткнул кинжал прямо поперек бездонной глотки.
— Браво, храбрец! — произнес нежный голосок, из-под шелкового балдахина кровати раздалось хлопанье в ладоши. — Браво! — и на фоне оконного проема обрисовалась тонкая девичья фигурка.
Выпустив бьющуюся в конвульсиях змеюку, я напрягся: в этом доме вора вряд ли ожидает что-нибудь хорошее…
Ах, судьба моя прихотливая, как же я ошибался!
До рассвета проговорили мы, забыв обо всем. Умирать буду — эту ноченьку вспомню!.. А ярче всего — глаза девичьи, точно звезды: как взглянул в них раз — утонул навсегда, и не выбраться мне из того омута, не спастись…
Утром, чуть рассвело, хмельной, ошалевший, выскользнул я из чужого дома. Милая моя сторожей приструнила — ласковыми котятами легли мне под ноги страшные звери, а тяжелые замки сами с ворот упали. Никто не видал, как расставались мы.
— Знаю, чужой я тебе: всего несколько часов минуло, как первый раз свиделись, но сердце мое навек пропало! Не жить мне без тебя! Что ответишь, если сватов зашлю? — спросил я напоследок.
— Посвататься-то легко. Многие судьбу пытали, — сказала девица. — Но пращур мой давным-давно наложил заклятие: тот сердечным другом девушке из рода станет, кто ночнуху вокруг пальца обведет и змеиного стража одолеет. С этим ты справился. Но есть и еще условия… Ты узнаешь их, как придет время. Люб ты мне. Но стану ли твоей — то тебе решать! — и как ни пытал я, ничего больше не сказала. Видно, не время.
И побрел я, оглушенный внезапной любовью, по тихим улицам. В голове — пусто, за спиной — точно крылья выросли! Обратной дороги не помню — как земляков своих отыскал на постоялом дворе, как домой добирался…
Дома легче не стало: только о ней, о милой своей и думаю, только ее перед глазами вижу, а в груди — так ноет! Так ноет!..
Буглюм-ворожей приходил, свой товар забрал — тот сосудец стеклянный, что я для него умыкнул. Довольный ушел, остаток денег, как уговорено было, отсыпал — даже не покривился. А мне — все равно!
Родные ходят вокруг, перешептываются меж собой… Жалеют!
Девки да молодки на улице подмигивают, а какие и откровенно в гости зазывают… Тоска!
Зашел как-то в кабачок к Скрупу. Посидели, поговорили, выпили… А только хмель не берет меня. Не лечит-то душу хмель!
Женушка его, Мыфиля, из-за стойки вывернулась, прислушалась, поохала, да и говорит: мол, Буглюмка в столицу уезжает, жениться. Все у него уж сговорено с невестиной родней.
— Вот те раз! — попытался я удивиться.
— Конечно! — смеется Мыфиля. — В той стекляшке, что ты спер, оказывается, ее сердце было. Глядишь, теперь его ласковее примут, чем в прошлый раз. Просись к нему в товарищи: вот и свою зазнобушку увидишь, а там… Если так не отдадут, то… Может, и не случалось Скрумлям до сей поры себе жен воровать, так ты — первым будешь!