...Имеются человеческие жертвы

—  Поздравляю тебя, Амбал, — отозвался Грязнов. — Их уже четверо. Стоят у выходов, давят глаз.

—  Занятно, — сказал Турецкий, как всегда в такие моменты, он был сух и немногословен.

Время тянулось... Вот Турецкий на экране за­кончил последнюю фразу, улыбнулся прощально. Его закрыла пестрая заставка, предшествующая рекламной паузе.

Турецкий в своем убежище, Грязнов и Коренев в своих машинах, глядя на часы, мысленно отсчи­тывали убегающие секунды. Вот Турецкий покинул студию, вот прошел по коридору, вот немного по­стоял и поговорил с работниками вечерней смены телеканала, ответил на чьи-то вопросы, вот выкурил сигарету на лестнице, а вот уже спустился на лифте, миновал просторный вестибюль, вышел на улицу на территории телецентра, вот распахнул дверцу и сел в машину.

—  Всем внимание! Поехали! — сказал Грязнов, и его услышали в разных точках вокруг здания теле­центра сразу несколько человек.

Прошло секунд двадцать напряженного ожида­ния. И вдали из-за угла массивного серого паралле­лепипеда здания показался силуэт медленно при­ближающейся черной машины с затемненными стеклами. И в тот же момент трое мотоциклистов на задах огромного здания, следившие за людьми, вы­ходившими из служебного входа, почти одновре­менно врубили газ своих мощных скоростных машин и с громким треском моторов, оставив поза­ди облака сизого дыма, сорвались с мест и помча­лись в разные стороны, вероятно, чтобы успеть к моменту, когда «Волга» с Турецким окажется у ворот.

—  Внимание всем! — быстро выговорил в эфир Грязнов. — Трое на самокатах подтягиваются к во­ротам! Возможно, у них задуман какой-то финт. Возможно, хотят взять с ходу, на скорости.

Вот «Волга» приблизилась к воротам, мягко при­остановилась, водитель опустил стекло и протянул милиционерам, дежурившим в проходной у ворот, пропуск. Одновременно то же самое с другой сторо­ны проделал и человек, сидевший на сиденье справа от водителя. Милиционеры кивнули, и створки ворот плавно разошлись. «Волга» не спеша трону­лась с места, и в это время трое мотоциклистов оказались уже поблизости от главного выезда с тер­ритории телецентра, оглашая окрестности пальбой моторов.

—   А, черт! Звуковая завеса! — сообразил Грязнов.

Здоровенный малый в широкой куртке внезапно одним броском оказался в полутора-двух метрах от левого бока «Волги» со стороны водителя, и в руке его тускло блеснул длинноствольный пистолет с глушителем, который часто-часто запрыгал, изры­тая короткие яркие вспышки огня. В стекле и в черной лаковой поверхности задней двери мгновен­но появились дыры, но в тот же миг из стоявших поблизости машин и из-за деревьев к стрелявшему кинулось несколько человек в мощных бронежиле­тах и стальных касках.

И одновременно из поджидавшего черного

«БМВ», почти неслышно в треске мотоциклетных двигателей, по покушавшемуся ударил маленький автомат «узи». Но, видно, случилось то, чего в этом черном «БМВ» не ожидали. Никто не упал, а гиган­ты в бронежилетах, закрыв собой покушавшегося, стремительно втолкнули его внутрь «Волги», кото­рую он только что обстрелял.

Отчаянно завизжав покрышками, «БМВ» рва­нулся с места, но его тут же блокировали спереди и сзади два темных микроавтобуса с эмблемами теле­видения, из которых также выскочили люди в спец­снаряжении и в считанные секунды огнем на пора­жение подавили автоматчика. Мотоциклисты, взды­бив свои машины, рванули кто куда, но и для них выезд был перекрыт невесть откуда взявшимися и вдруг замершими как вкопанные тяжелыми грузо­виками.

Один из мотоциклистов вильнул в сторону, пы­таясь вывернуть и проскочить между стоящими на парковке разноцветными машинами, но не спра­вился, с маху грохнулся на асфальт и дико закричал, обожженный огнем и дымом из выхлопной трубы. Второй развернулся на месте и, будто потеряв ори­ентацию, помчался вперед с высоко задранным над землей передним колесом и на всей скорости вре­зался в тяжелую раму грузовика. Третий, поняв, что оказался в тупике, в ловушке, резко затормозил и замер, глядя на бегущих к нему людей с короткими автоматами.

— Ну вот и все! — Часто дыша и очень бледный, Грязнов выскочил из припаркованного на стоянке джипа, откуда координировал действия всех групп и машин.

У «БМВ» на земле стонали, рычали и извивались трое здоровяков, уже с наручниками на толстых запястьях. Автоматчик висел головой вниз из окна изрешеченной машины. Были ранены и другие. Двое или трое бойцов в доспехах стояли неподалеку от погибшего мотоциклиста, угрюмо глядя на то, что от него осталось.

Коренев, такой же бледный, как и Грязнов, по­дошел к нему с черной рацией в руке.

—  Шакалы! Все-таки зацепило моего парня в «Волге».

—   Крепко? — спросил Грязнов, убирая свою рацию во внутренний карман пиджака.

—   Да не очень, всех дел на пару недель, а то и меньше.

—   Ну что? — спросил Грязнов. — По-моему, от­лично! Всегда бы так! Как там стрелок?

—  Спеленали, как куколку! Но здоровый бычи­на! Еле обратали.

—   Не ранен?

—   Мои все приняли.

Грязнов инстинктивно взглянул на часы. От мо­мента, когда черная «Волга» пересекла линию ворот, прошло меньше трех минут, но, как всегда, они казались огромными, будто какой-то силой растянутыми во времени.

82

Когда-то кто-то из учителей-наставников юного Саши Турецкого обронил фразу, что, мол, допрос задержанного по горячим следам сродни первой брачной ночи. И тут же добавил: если, конечно, не потерпишь фиаско. И этот каламбур накрепко засел в голове юного студента и всегда всплывал, когда впоследствии он оказывался в этом положении: два человека, сидящие друг против друга, между ними стол, на столе — лист бумаги, а тот, кому по роли в этой пьесе положено отвечать, еще в бешенстве схватки, погони, захвата, в шоке поражения, и именно этим хочет воспользоваться тот, кто ведет допрос.

Но теперь народу в комнате было много, и за столом, помимо Турецкого, сидел следователь Да­нилов, следователь Рыжков на отдельном стульчике устроился в углу, чуть в стороне, ближе к выходу, пристроились Грязнов и полковник Коренев.

А перед ними на ободранном железном табурете, намертво привинченном к бетонному полу, сидел бледный человек могучего телосложения, коротко постриженный, с правильными и даже благородны­ми чертами лица, украшенного ссадинами и крово­подтеками после недавнего короткого боя у телесту­дии.

В ответ на все задаваемые вопросы он молчал и смотрел куда-то, то прямо в лоб, то повыше головы Турецкого, холодно-стальными глазами. На руках его, заложенных за спину, были наручники.

—   Двадцать минут прошло, — сказал Турец­кий, — и ни слова. Тактика не новая, но в вашем случае бесполезная. Еще раз повторяю вам: мы знаем многое, мы знаем гораздо больше, чем вы можете предположить. И если вы полагаете, что к молчанию вас обязывает некий... — Турецкий сде­лал паузу и на миг впился глазами в глаза допраши­ваемого, — если вы считаете, что к молчанию вас обязывает ваш... долг, вы заблуждаетесь.

Нет, он не отреагировал, что называется, ни один мускул не дрогнул при этом слове.

—  Ну, хорошо, — вступил в эту странную беседу Миша Данилов. — Если вы молчите, послушайте, что расскажу вам я. Вы уже достаточно давно в нашем поле зрения, а потому напомню вам ваше имя. Вы Нелюбин Павел Петрович, шестидесятого года рождения, уроженец Московской области, ка­питан запаса, в прошлом — спортсмен-разрядник по многим видам спорта, мастер спорта по дзюдо. Ну что? Продолжать? Или вы сами доскажете ос­тальное?

Нелюбин отвернулся к окну, за которым была уже темная ночь.

—   Я вот сижу и думаю, — сказал Турецкий, — что все-таки вынуждает вас молчать — это самое мнимое сознание долга, некая корпоративная честь, идея или просто страх? А ведь вы не трус. В про­шлом вы блестящий офицер армейского спецназа. Вы прошли Афганистан, и в той жизни вас вроде бы не в чем было упрекнуть. Потом, после вывода наших войск из Афганистана, вы оказались в здеш­нем военном округе и продолжили службу. А потом была Чечня, где вы в январе девяносто пятого штур­мовали Грозный, а после ранения были уволены в запас. Вы вернетесь сюда, поскольку деваться будет некуда, и окажетесь в тихой заводи, в должности простого ассистента кафедры физвоспитания здеш­него университета, наставника и тренера в силовых единоборствах студентов и аспирантов. И надо ду­мать, чувства вас будут распирать сильные... Но что происходит потом? И перед кем вы считаете себя в долгу? Кому вы, собственно говоря, присягнули, кому служите теперь и кому считаете нужным хра­нить верность?